Последние письма и рисунки лейтенанта Шмидта

В "РГ-Неделе" от 3 февраля мы рассказали о родословных известных людей, которые составляет Марина Львовна Черняк. Те, кто знаком с этой публикацией, наверняка помнят, с чего начался этот поворот в ее судьбе. Марину Львовну заинтересовали вехи непростой жизни лейтенанта Петра Шмидта, в начале прошлого века возглавившего мятеж на крейсере "Очаков". А для генеалогов вехи жизни - это документы, письма, фотографии. Именно по такого рода вехам жизни Шмидта шла она более трех десятилетий назад. И так сложилось, что много-много позже к ним пришлось вернуться. Точнее, даже не вернуться, а добавить недостающее.

 

К Марине Черняк пришел молодой человек по имени Константин и попросил составить историю рода своей матери - рода Русецких. Шагнула Марина Львовна в глубь времен, и открылся ей удивительный факт: один из представителей этого рода был... вторым мужем Зинаиды Ризберг. Да, да, той самой Ризберг, которой и были адресованы последние письма мятежного лейтенанта, которые устами Вячеслава Тихонова советовал ученикам своим прочесть школьный учитель истории в культовом фильме 70-х "Доживем до понедельника". Но многие ли из нас последовали этому совету? Марина Львовна тогда их, конечно же, прочла - с этого, собственно, все и началось. А вот уже работая над историей рода Русецких, в архивах этой семьи, обнаружила она новые "свидетельства эпохи". Среди них - портрет Зинаиды Ризберг и уникальные рисунки, сделанные Петром Шмидтом в минуты, когда зачитывался смертный приговор. Портрет сегодня публикуется впервые в российской печати.

далекое-близкое

Ровно 100 лет назад, в пасмурное темное утро 6 марта 1906 года, в 5 часов 20 минут, канонерская лодка подплыла к острову Березань. На борту ее находились четверо приговоренных к казни и конвой.

С трудом пробирались они по глубокому песку к вкопанным в землю одетым в белые саваны четырем столбам. За ними - глубокая яма, на краю которой четыре гроба.

Две роты и офицер. Прожектора и орудия лодки направлены на осужденных. Команда "Дробь" - бой барабанов - залп. Петр Петрович Шмидт и трое матросов падают мертвыми.

Что это был за человек - Петр Шмидт? И почему царь расправился с ним так сурово?

Сын адмирала, он окончил морское училище в Петербурге. С детства любил море, поэзию, мызыку. Увлекался Достоевским, с негодованием говорил о пошлости, грубости и развращенности среды, в которой жил. Как-то познакомился с милой молодой девушкой. Звали ее Доминика Гавриловна Павлова. На жизнь она зарабатывала, торгуя собственным телом. Они друг друга полюбили. И обвенчались. Тайно. Как только он окончил учебу. 28 февраля 1888 года у молодых родился сын Евгений. Вместе прожили 18 лет. А когда расстались, сын остался с отцом.

В стране в это время происходило следующее: 17 октября 1905 года царь издал манифест, гарантирующий "незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов".

Поверив царю, Шмидт повел севастопольцев освобождать из тюрьмы политических заключенных. Их встретил залп. Над могилой павших Шмидт сказал: "Клянемся никогда никому не уступить ни одной пяди завоеванных нами человеческих прав. Клянемся!" Клятву повторили тысячи пришедших проводить погибших в последний путь.

Через день Шмидта арестовали. Держали его на броненосце "Три святителя" в железной клетке - ни света, ни воздуха. Плен этот и издевательства тюремщика продолжались две недели. (После революции матросы этого тюремщика нашли и расстреляли.)

По России прокатилась волна протестов, и царское правительство было вынуждено Шмидта освободить. А чуть позже, когда революционно настроенные матросы крейсера "Очаков" решили поднять восстание, возглавить его попросили лейтенанта Шмидта. Шмидт понимал: восстание обречено на провал, но согласился - честь превыше всего. "С нами весь народ! - сказал он, прибыв на "Очаков". - Это не мятеж. Мы поднялись за народную правду. И за эту правду я готов умереть!"

А чуть раньше, 22 июля, Петр Петрович на Киевском ипподроме познакомился с Зинаидой Ивановной Ризберг. Она же вскоре оказалась его попутчицей в поезде Киев - Керчь. Ехали вместе 40 минут, 40 минут говорили. А потом - переписка, конец которой положила смерть.

Позднее Зинаида Ивановна вспоминала: "Мы обменялись фотографиями, знакомство наше на расстоянии крепло, духовная связь росла. Шмидт писал мне каждый день, писал обо всем: о своих мелких домашних делах, о своем финансовом положении, о своем сыне".

Письма Петра Петровича сохранились. Вот несколько отрывков из них с комментариями Зинаиды Ризберг.

 

Получил, наконец-то получил от вас, дорогая Зинаида Ивановна, хорошее, радостное для меня письмо! Вы протянули мне руку доверчиво и смело! Так здравствуйте же, друг мой! Если бы вы знали, как много веры у меня в вас...

архив

***

Как бы ни проходил мой день - в утомительной ли и бессмысленной службе, в работе моей, которую я люблю... я много, много раз успеваю подумать о вас... Сегодня дивное утро, я проснулся очень рано, открыл окно, на меня пахнуло утром, свежестью и радостью, и я подумал о вас. Мне легче с думою о вас, думы отводят грусть, дают энергию к работе. Наша мимолетная, обыденная, вагонная встреча, наше медленно, но идущее все глубже сближение в переписке, моя вера в вас - все это наводит меня часто на мысль о том, пройдем ли мы бесследно для жизни, друг для друга. И если не бесследно, то что принесем друг другу: радость или горе?..

***

Вы еще спите, Зинаида Ивановна? Встречайте же день! Встречайте весело и радостно! Не теряйте его... "что может быть сделано сегодня, не может быть сделано завтра", и неизмеримо велика ценность каждого дня, прожитого мгновения. О, как бы я хотел передать вам всю силу этого внутреннего, где-то глубоко в душе таящегося трепетного счастья. Счастья чувства, мысли, бытия!

З. Р. Два месяца прошло, как мы стали переписываться. Я до такой степени привыкла к обмену мыслями на расстоянии, что потерять эти строки было бы для меня большим надрывом. Раз в письме я задала вопрос, силен ли он.

***

Вам приходится рассматривать два вопроса. 1.Велика ли во мне сила убеждения и чувства? 2. Вынослив ли я? На первый вопрос отвечу вам: да, силы убеждения и чувства во мне много, и я могу, я знаю, охватить ими толпу и повести за собой. На второе скажу вам: нет, я не вынослив, а потому все, что я делаю, это не глухая, упорная, тяжелая борьба, а это фейерверк, способный осветить другим дорогу на время, но потухающий сам. И сознание это приносит мне много страдания, и бывают минуты, когда я готов казнить себя за то, что нет выносливости во мне.

З. Р. ...20 октября получаю телеграмму: "Сегодня арестован без законных улик за общественную работу".

***

Обидно быть оторванным от жизни в тот момент, когда она забила могучим ключом... По моей коробке, в которой я сижу, можно сделать только два шага. Чтобы не задохнуться, воздух мне накачивают через трубу. Дайте мне счастье. Дайте мне хоть немного счастья, чтобы я был силен и вами и не дрогнул, не сдался в бою...

З. Р. От сына Петра Петровича, Жени, я узнала, что он находится в темном помещении, отчего у него заболели глаза, но есть надежда, что скоро его переведут. В госпитале Петр Петрович пробыл недолго. 1 ноября вечером я получила телеграмму: "Я на свободе, жду отставки". Я обрадовалась, но была неспокойна, чувствовала что-то недоброе. И вдруг телеграмма: "Задержали события... Выезжайте через Одессу Севастополь. Рискуем не увидаться никогда. Писем не пишу". ...Я наскоро собралась, чтобы отправиться с курьерским 9-часовым в Одессу. Узнаю: опять железнодорожная забастовка, и мы отрезаны друг от друга. Напрасно я ждала писем от П.П., их не было. Я не знала, где он, что с ним... В конце ноября получаю письмо, распечатываю конверт: "Каземат Очаковской крепости".

(Вспомним: Шмидт прибыл на "Очаков" и принял командование мятежным флотом. К нему приехал и сын. "Очаков" расстреляли. Последним бросился в воду командир лейтенант Шмидт.

Его и сына посадили в тюрьму на острове Березань. Туда же отправили троих матросов. Сын был с ним до суда. Потом сестре Петра Петровича разрешили его забрать. - Авт.)

***

Я писал тебе при всякой возможности, но письма эти, верно, не доходили, ты прости меня, моя голубка, нежно, безумно любимая, что я пишу тебе так, говорю тебе "ты", но строгая, предсмертная серьезность моего положения позволяет мне бросить все условности.

Знаешь, в чем был и есть источник моих страданий, - в том, что ты не приехала... Ведь ты не знаешь, что перед казнью дают право прощаться, и я бы спросил тебя, а тебя нет. Это было бы для меня страшным и последним горем в моей жизни...

З.Р. 30 декабря я встретилась с сестрой Шмидта. Она приехала за мной, выхлопотала мне свидание с Петром Петровичем. 31-го утром мы выехали в Одессу, оттуда пароходом в Очаков. Много пришлось хлопотать, пока я сумела увидеть Шмидта...

***

Завтра ты войдешь ко мне, чтобы соединить свою жизнь с моей и так идти со мной, пока я живу. Мы почти не виделись с тобой... Духовная связь, соединившая нас на расстоянии, дала нам много счастья и много горя, но единение наше в слезах наших, и мы дошли до полного, почти неведомого людям духовного слияния в единую жизнь.

З.Р. Утром за мной зашел жандармский ротмистр и повез меня к Шмидту... Петр Петрович ждал меня у окна. Когда я вошла, он подошел ко мне, протягивая обе руки. Потом заметался по каземату, схватившись рукой за голову... Из груди его вырвался глухой стон, он опустил голову на стол, я положила свои руки на его и стала успокаивать. До сегодняшней встречи мысль о смертной казни была чем-то отвлеченным, вызывалась рассудком, и после свидания, когда я увидела Шмидта, услышала его голос, увидела его живым, реальным человеком, любящим жизнь, полным жизни, этой мысли было трудно вместиться в моем мозгу...

***

Не спал до трех часов ночи, ходил по каземату... Потом лег и лежал долго с открытыми глазами. Вдруг в каземате стало светло - вскочил, подбежал к окну. Мимо острова проходил большой пароход, прожектор с него был направлен прямо на мои окна... Мелькнула мысль в голове, что приехали спасти меня... Но пароход прошел мимо, и в каземате снова темно...

З.Р. Свидание продолжалось около часа. Потом суд. Редкие короткие встречи. Шмидт держался бодро, старался подбодрить меня и свою сестру, с которой я была в эти дни неразлучна. Накануне приговора Петр Петрович сказал, что умереть в борьбе легко, а умереть на эшафоте тяжело: это жертва. 18 февраля приговор прочли в окончательной форме и разрешили нам проститься тут же, в здании суда. Я могла прильнуть к его руке... Он обнял меня, обнял сестру и заторопился... Присяжный поверенный... передал мне последнее письмо Шмидта.

***

Прощай, Зинаида! Сегодня принял приговор в окончательной форме, вероятно, до казни осталось дней 7-8. Спасибо тебе, что приехала облегчить мне последние дни. Живи, Зинаида. ...Люби жизнь по-прежнему... Иду на [смерть] бодро, радостно и торжественно. Еще раз благодарю тебя за те полгода жизни-переписки и за твой приезд. Обнимаю тебя, живи, будь счастлива. Я счастлив, что исполнил свой долг. И, может быть, прожил недаром.

Зинаида Ивановна прожила долгую жизнь. Много лет на ее столе стоял портрет Петра Шмидта, написанный В.А. Русецким, ее вторым мужем. (В 1926 г. она подарила его Госархиву древних актов. Архив в 1972 г. передал портрет Музею П.П. Шмидта в Очакове.) Евгений Шмидт окончил школу подготовки прапорщиков инженерных войск. Он обратился во Временное правительство с просьбой разрешить ему присоединить к фамилии слово "Очаковский", мотивируя желанием сохранить у потомков память о трагической смерти его отца. Ему разрешили. Октябрьскую революцию Евгений не принял. Участвовал в Белом движении в частях генерала Врангеля, бежал в Стамбул, бедствовал в лагерях. Перебрался в Чехословакию и выпустил там книгу воспоминаний об отце. Умер в бедности в Париже...