Поделиться
В издательстве "Российская газета" вышла книга-монография А.Ф. Смирнова "Николай Михайлович Карамзин". Это одновременно "штрихи к портрету", рассказ о том, "как создавалась "История государства Российского", и, как сам автор определяет жанр своего исследования, "память сердца".
В книге подробно, с массой живых исторических и бытовых деталей рассказывается о рождении Карамзина, о его воспитании и обучении, о его раннем увлечении масонством и затем разрыве с ним. Наконец, главное содержание книги составляет рассказ об истории великой карамзинской "Истории...", которая повлияла практически на всех крупных людей своего времени, от царей Александра I и Николая I до Александра Пушкина и Федора Достоевского.
Смирнов подробно останавливается на одном из самых драматических событий в жизни Карамзина - на восстании декабристов в 1825 году. Он считает, что именно это восстание во многом ускорило смерть Карамзина, не дожившего до казни декабристов, выступление которых он резко осудил, находясь в это время вместе с императрицей и Аракчеевым в Зимнем дворце. Тем не менее Смирнов соглашается с мнением некоторых современников Карамзина, что при его жизни Николай не осмелился бы казнить декабристов.
Вообще в книге много интересного и важного. Нельзя сказать, что она читается легко, но это и не требуется от серьезного научного труда со своей оригинальной концепцией.
| мнения |
По прочтении книги Анатолия Смирнова "Николай Михайлович Карамзин" мы обратились с вопросом "Какая история нам нужна?" к известным людям, причастным к проблемам русской истории, расширив его так: 1. Смог бы Карамзин в границах своей религиозно-просветительской методологии описать новейшую российскую историю и, в частности, события 1991 и 1993 годов? 2. Каким было бы его отношение к ней? 3. Нужен ли современной России такой историк, который, подобно Карамзину, непосредственно влиял бы на решения российских правителей и судьбу государства?
Игорь Золотусский, критик, историк литературы, автор многократно переиздававшейся книги "Николай Гоголь" в серии "ЖЗЛ":
- Я думаю, что смог бы. Один герой Достоевского задает вопрос: Солнечная система находится в Евангелии или Евангелие находится в Солнечной системе? Я думаю, что Солнечная система находится в Евангелии. Христианский взгляд на Историю законен и для наших дней. Помню, меня поразило, как в посвящении "Истории государства Российского" Александру I Карамзин пишет, что будущее известно только Единому Богу. То есть, посвящая свою Историю Государю, он сразу дистанцируется от царя. Бог, Провидение - вот главные лучи, которые пронизывают его "Историю". Я думаю, что это справедливо и для нашего времени. Метод Карамзина, может быть, единственно верный для всех времен.
Он счел своим гражданским долгом раскрыть им увиденное согражданам и принялся за написание "Истории". (Из книги А.Ф.Смирнова "Николай Михайлович Карамзин".)
На события 1991 и 1993 годов он отреагировал бы с еще большей болью, чем когда во время восстания декабристов сидел в Зимнем дворце на одной скамеечке вместе с Аракчеевым. Казалось бы... Мягкий, милосердный Карамзин и такой жестокий, по крайней мере по легенде, Аракчеев сошлись в своем неприятии этого события. Но те события не имели таких страшных последствий. Сейчас Карамзин просто ужаснулся бы. Он ведь и тогда простудился, выбежав на площадь в камзоле и башмаках, заболел и вскоре скончался, не дожив до казни декабристов.
Свои взгляды на государственную жизнь он выразил не только в своей "Истории", но и в записке "О древней и новой России", которую подал Александру в 1811 году в Твери и в которой крайне резко и негативно писал о либеральных тенденциях даже того времени, того государства.
Нужен ли сейчас Карамзин? Как воздух нужен! Ведь для тех, от кого зависит судьба народа и государства, История - это как карта для мореплавателя. Не говоря о том, что Александр всегда советовался с Карамзиным в государственных вопросах. Даже когда Александр уезжал в Таганрог, он встречался только с настоятелем Александро-Невской лавры и Карамзиным. Это были его последние встречи. Это ведь не случайно. Александр искал путь ухода от трона и сверял свою судьбу и судьбу подчиненного ему государства со священником и историком. Другое дело, что такого человека сейчас просто нет. А нужен ли он? Не то слово! И не только правящей элите, но и всем нам тоже.
Юрий Арабов, поэт, прозаик, сценарист, лауреат Каннского фестиваля за сценарий фильма "Телец", последняя его работа - сценарий многосерийного фильма "Доктор Живаго":
- Думаю, Карамзин мог бы описать современные российские события. В том числе и события 1991 и 1993 годов. Причем его оценка, мне представляется, была бы положительной. Ведь он исходил из христианско-просветительской идеи становления Мирового Духа и, конечно, посчитал бы, что все эти события - это метафизическая расплата, когда атеистическое государство терпит крах.
Другое дело, что его сейчас никто не услышал бы. Даже если его книга о новейшей российской истории была бы написана и напечатана, ее бы не прочитали. Вообще историческая наука - это наука духовная. Ее истоки в гегелевской идее становления Мирового Духа. Большинство историков после Гегеля, в сущности, пишут именно об этом. История имеет (должна иметь) метафизический смысл. Но проблема нашего времени в том, что цивилизация, в том числе и российская, перестала быть логоцентричной. Она ориентирована на видео-звуковой сигнал. Примитивизируется все, что связано с духовной сферой.
Тем не менее я знаю историков, которые пытаются описать нынешние российские события, например, в терминологии Даниила Андреева, автора "Розы мира". Скажем, есть такой прекрасный историк Федор Синельников. Но он даже не печатает свои работы. Он понимает, что в нелогоцентричном государстве его исторические работы обречены.
Мы живем в ситуации торжества цивилизации масскульта. Масскульт в своей игре на снижение и уравновешение всех сущностей по определению внедуховен.
Вследствие этого настоящей Истории в гегелевском смысле сейчас вообще быть не может. Может быть История политологов, которые сводят все к исследованию технологий манипуляций властных элит.
Но Карамзин мог бы это описать. Больше того, он это уже сделал. Только мы этого еще не понимаем.
Алексей Варламов, прозаик, историк литературы, лауреат премии Александр Солженицына 2006 года:
- Карамзинское, религиозно-династическое понимание русской истории (недаром один из критиков "Истории государства Российского" А.А. Кизеветтер называл ее "историей государей") едва ли применимо к нынешнему положению дел в России. Даже если предположить, что власть у нас будет передаваться по наследству и каждый уходящий президент будет назначать преемника, к монархическому способу правления такое "престолонаследие" отношения иметь не будет. Это в лучшем случае будет говорить об умении правящей элиты манипулировать общественным сознанием, но никак не о нашей подсознательной тяге к династической преемственности. И дело здесь не столько во власти, которая может быть лучше или хуже, сколько в народе, давно уже утерявшем мистическую связь с царствующим домом.
Я глубоко убежден в том, что России была противопоказана конституционная монархия, и один из актов русской трагедии случился 17 октября 1905 года, когда Государем был подписан манифест о даровании гражданских свобод, в конечном итоге обернувшийся страшной несвободой и партийностью. Вот этого никогда не принимал Карамзин. "Демократы, либералисты хотят нового беспорядка: ибо надеются им воспользоваться для своих личных выгод", - писал он в "Мыслях об истинной свободе" в 1818 году. После 17 октября 1905 года разговоры о монархии потеряли смысл, и "карамзинский период" русской истории в этот день завершился. Спустя 80 лет после своего поражения в России все-таки победили декабристы, "злые дети", как назвал их Карамзин. Эту партийную, разрываемую изнутри на части Россию пытался удержать Столыпин, но его убили. И убил в первую очередь не провокатор Богров, а свои, равнодушные, слабосильные, не способные противостоять тем, кто мечтал о великих потрясениях. Достаточно почитать дневники Льва Александровича Тихомирова, революционера, ставшего монархистом, человека, по глубине мысли и проникновению в суть русской истории сопоставимого с личностью Карамзина, чтобы увидеть, сколько печали было в его записях в те годы, когда о большевистской революции еще всерьез не помышляли: "Будущего нет не только у меня, но и у дела моего. Царя нет, и никто его не хочет... Церковь... да и она падает. Вера-то исчезает... Народ русский!.. Да и он уже потерял прежнюю душу, прежние чувства..."
Тем не менее монархическую карту пытаются время от времени разыграть. В прошлом году мне довелось пообщаться с человеком, близким к нынешнему дому Романовых. Он рассказывал, что накануне выборов 1996 года во избежании победы коммунистов всерьез обсуждался план приглашения в Кремль одного из потомков Романовых, считающего себя законным престолонаследником. Но, на мой взгляд, даже если бы президент попытался нечто подобное осуществить, этого не принял бы народ наш. Царь - не коммунисты, Царя надо любить. А у нас ситуация годуновская. "Все плачут, заплачем, брат, и мы. - Я силюсь, брат. Да не могу".
Окажись Карамзин в нынешней России и доведись ему оценить то, что сотворили с ней потомки православных, думаю, он в ужас пришел бы. Что в 1991-м, что в 1993-м. При всей самостоятельности и независимости своего мышления Карамзин принадлежал к числу людей, в душе которых был компас. Этой стрелкой, указывающей на север, был для него Государь. Государя у нас нет, но есть Патриарх, и Карамзин, полагаю, был бы на той стороне, которую занял во время обоих мятежей Святейший: в 1991-м - против коммунистов, два года спустя - за примирение и отказ от кровопролития с обеих сторон. А если рассуждать шире и смотреть на русскую историю через призму отношений между Церковью и Царем, если вспомнить драматические взаимоотношения Дмитрия Донского с русскими архиереями, трагический конфликт между Иваном Грозным и митрополитом Филиппом, отношения между патриархом Никоном и Алексеем Михайловичем, указы Петра и Екатерины, направленные против Церкви, очень сложные отношения между Церковью и последним русским императором, то именно русская история ХХ века доказала, что в трагическом вековом историческом противостоянии Государства и Церкви выстояла церковная, а не монархическая иерархия. На это Карамзин или, лучше сказать, историк, размышляющий о русском пути в традициях Карамзина, более всего обратит сегодня внимание. Патриаршество нам было возвращено после революции накануне тех испытаний, которые ожидали Россию. Великое счастье, великая милость Господня, что в 1917-м Патриархом был избран святитель Тихон, сохранивший Церковь в те годы, когда страшнее большевистского террора против Церкви была угроза ее внутреннего раскола. Великое счастье, что сейчас, как бы ни менялась власть, у нас есть Патриарх. Восстановление патриаршества есть едва ли не единственный положительный итог минувших ста лет, исторический ответ Русской церкви и русского народа на уничтожение царской короны. Вот почему, я думаю, Карамзин с большей надеждой смотрел бы сегодня не на президентов, а на Патриарха.
С точки зрения истории литературы, самое интересное, на мой взгляд, - это карамзинская традиция у Пушкина. То произведение, с которого начался не талант, а гений Пушкина - трагедия "Борис Годунов", - была написана благодаря "Истории государства Российского". В "Барышне-крестьянке" Пушкин спародировал "Бедную Лизу". Благодаря Карамзину молодой опальный поэт, написавший некогда оду "Вольность" и послание "К Чаадаеву", пришел к пониманию величия русской истории, что точнее всего выразили его полемические строки из письма опять-таки к Чаадаеву, навеянные чтением Карамзина: "Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, - как неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон?" Да и обращение самого Пушкина к истории в "Капитанской дочке" и "Пугачеве" разве не было связано с Карамзиным?
Но все же в самом сюжете Пушкин и Карамзин есть один поворот. Он касается не столько их личных, довольно непростых отношений ("Карамзин меня отстранил от себя, глубоко оскорбив и мое честолюбие, и сердечную к нему приверженность", - писал Пушкин в одном из писем), сколько заочного спора о декабристах.
В январе 1826 года, меньше чем через месяц после декабрьского мятежа, Карамзин уговаривал пушкинского друга князя Петра Андреевича Вяземского: "Только ради Бога и дружбы не вступайтесь в разговорах за несчастных преступников, хотя и не равно виновных, но виновных по всемирному и вечному правосудию. Главные из них, как слышно, сами не дерзают оправдываться. Письма Никиты Муравьева к жене и матери трогательны: он во всем винит свою слепую гордость, обрекая себя на казнь законную в муках совести. Не хочу упоминать о смертоубийцах, грабителях, злодеях гнусных; но и все другие не преступники ли, безумные или безрассудные, как злые дети? Можно ли быть тут разным мнениям, о которых вы говорите в последнем вашем письме с какой-то значительностью особенной?"
Для Карамзина разных мнений не было. Для Пушкина были.
"...в свой жестокий век
восславил я свободу
И милость к падшим
призывал".
О Карамзине, впрочем, говорят, что если бы не его смерть в мае 1826 года, то декабристов бы не казнили. Это очень возможно. То было время, когда мнение писателя значило много.
А если брать времена нынешние и искать присутствие Карамзина в литературе последних десятилетий, то "Бедной Лизой" конца ХХ века стал рассказ Виктора Астафьева "Людочка" - очень горький, очень страшный и очень сентиментальный в лучшем смысле этого слова. Когда пишется от избытка сердца.
| дословно |
"Россия требует от вас одной рассудительности, честности, одних гражданских и семейственных добродетелей, требует, чтобы вы заставили иностранцев удивляться не мотовству своему, а порядку в ваших имениях и домах: вот действие истинного просвещения! Я послал бы всех роскошных людей на несколько времени в деревню, быть свидетелями трудных сельских работ, и видеть, чего стоит каждый рубль крестьянину: это могло бы излечить некоторых от суетной расточительности, платящей 100 рублей за ананас для десерта. Но богатством должно пользоваться". (Из статьи Карамзина "Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени".)
"Когда он увидел, что не воля и разум мудрецов-просветителей, сочинителей очередных утопий (единственных "разумных" рецептов вселенского счастья миллионов), а Провидение, "непредсказуемое и непросчитываемое" по Пушкину, определяет судьбы мира, когда это открылось ему в процессе изучения и былого и днесь, их сопоставления... он счел своим гражданским долгом раскрыть им увиденное согражданам и принялся за написание "Истории". (Из книги А.Ф. Смирнова "Николай Михайлович Карамзин".)
"Смерть друга, каков был Карамзин, каждому из нас есть уже само по себе бедствие, которое отзовется на всю жизнь; но в его смерти, как смерти человека, гражданина, писателя, русского, есть несметное число кругов все более и более расширяющихся и поглотивших столько прекрасных ожиданий, столько святых мыслей". (Из письма Петра Вяземского Василию Жуковскому 6 августа 1826 года.)
"Карамзин отметил своим именем эпоху в нашей словесности; его влияние на современников было так сильно и велико, что целый период нашей литературы от девяностых до двадцатых годов по справедливости называется периодом Карамзинским". (Виссарион Белинский.)
| Об авторе |