Поделиться
Его записи всех прокофьевских концертов, сделанные с Валерием Гергиевым и оркестром Мариинского театра на Philips Classics, признаны эталонными. А изобретенные им фортепианные марафоны вместе с участниками его Студии в штате Индиана, открывающие слушателям за один вечер немыслимые объемы музыки Рахманинова, Скрябина, Прокофьева или Баха, стали революционной формой концертного искусства. В Россию Торадзе приезжает традиционно для участия в гергиевских проектах: в "Звезды белых ночей", Московский Пасхальный фестиваль. Сегодня в составе с маэстро пианист выступит на Пасхальном дважды – в МГУ им. Ломоносова и в Большом зале консерватории, где сыграет свой репертуарный шедевр - Пятый концерт Прокофьева. Накануне концерта Александр Торадзе дал интервью "Российской газете":
Российская газета| Вы регулярно участвуете в проектах Гергиева: для вас это форма дружбы с маэстро или возможность играть в России?
Александр Торадзе| С Валерием Гергиевым нас связывают многие годы сотрудничества. Помню, когда он впервые пригласил меня в 1993 году выступить на "Белых ночах", ему пришлось буквально заставить меня приехать в Россию. Это действительно было очень трудно: перебороть себя, сделать обратный шаг в страну, которую я покинул по политическим убеждениям. Но все получилось. У нас с Гергиевым много проектов и вне России, поэтому нам всегда есть что показать. Пятый концерт Прокофьева, который сегодня прозвучит, мы играем уже 12 с лишним лет, записали диск, и наша классическая работа над этим сочинением проделана очень тщательно.
РГ| Почему выбрали для Москвы Пятый концерт?
Торадзе| Это сочинение написано Прокофьевым для Берлина в преддверии фашизма. Премьера состоялась в 1932 году. Прокофьев приехал в Берлин в день концерта, играл сам, а Фуртвенглер дирижировал. Можно представить, какая там была аура! Прокофьев как художник все предчувствовал. Он видел, что происходит вокруг, и в музыке его катаклизмы будущего отчетливо слышны. Это и последний марш в пятой части, и щемящая душу четвертая часть, с ее сферой красоты, и сарказм во второй части. Мне кажется, что мы постоянно должны ощущать эту силу, как реальную. Я сам предложил Гергиеву сыграть этот концерт, потому что в Москве никогда его не играл. Кроме того, я стараюсь привозить в Россию программу, которую считаю возможным показать именно знающей публике. Выступления здесь всегда сопряжены с повышенной ответственностью: дома играть сложнее, много воспоминаний, и это влияет на концерт. РГ| А вы считаете, что тонус публики сохраняется в Москве?
Торадзе| Он не может понизиться. В нашей публике заложены века музыкальной культуры: композиторы и исполнители, творившие в России, создали ту звуковую ауру, на которую российский слушатель всегда будет ориентировать свой внутренний мир, мир собеседника. И хотя стиль жизни меняется со сменой экономических порядков, желание ходить на концерты, жажда музыки в этой стране – непоколебимы.
РГ| Вы оптимист, тем не менее, ищите новые формы контактов со слушателями, например, многочасовые концертные марафоны ваших студийцев при Университете штата Индиана. В чем их идея? Торадзе: Работа моей студии выстроена, между прочим, по советской модели. Когда я учился в Московской консерватории, у нас была система классных концертов. Вместе со своими мастерами мы давали концерты, в том числе и выездные. Практика, очень важная для молодых исполнителей. Так что ничего нового я не открыл, может быть, кроме одного: в программу мы включаем сочинения одного автора, и наш концерт длится от трех до восьми часов. В прошлом году в Германии мы представляли Скрябина. Играли практически все: от ранних опусов до переложения "Прометея" для трех роялей. Принято считать, что Скрябина мало знают в Америке. На первый взгляд это верно, но, если копнуть глубже, то обнаружится, что даже такие крупнейшие явления, как Чарльз Айвз, несут в себе ощущение мира, близкое скрябиновским экспериментам. Мы решили устроить восьмичасовой марафон из его произведений, и многие слушатели остались с нами до пол-третьего ночи. Каждые полтора часа мы напоминали слушателям, на каком этапе развития Скрябина мы сейчас находимся, делали перерывы. РГ| Такие проекты - результат вашей педагогической работы в классе или вы практикуете мастер-классы?
Торадзе| Я никогда не имел склонности к мастер-классам, потому что по жанру это близко к шоу. Самые мои дорогие воспоминания о консерватории связаны с моим педагогом Львом Николаевичем Наумовым, с его уроками. Настоящий урок – это довольно интимное событие, и если оно таковым не является, то просто проходит мимо. В конце концов, можно ведь и почитать про сочинение, и послушать других великих музыкантов. Когда же в рождение трактовки вмешивается третья пара ушей, теряется интимность, тайна процесса, педагог начинает показывать для всех, а ученик оказывается в положении подопытного кролика. Основа же шоу – мои "великие мысли" о великих сочинениях. Отто Клемперер, например, категорически не позволял никому приходить на репетиции. Он не хотел, чтобы другие слушали, что он говорит. Искусство - это магия.
РГ|Вы упомянули своего учителя Льва Наумова, с именем и классом которого связан знак высшей пробы отечественного исполнительского искусства. Удерживает ли сейчас свои позиции наша школа?
Торадзе| Безусловно. И наша школа будет существовать, пока будет существовать музыка великих русских композиторов. Потому что я убежден: исполнительскую школу создают именно композиторы. Они пишут литературу, на основе которой и формируется исполнительская школа, музыкальная среда. Поэтому на русского исполнителя влияние Баха оказывается меньшим, чем Петра Ильича Чайковского. В жизни ведь мы тоже учимся сначала любить самые важные, самые первые вещи: маму, папу. Потом уже осознаем другие ценности. РГ| Насколько в этом смысле ваш исполнительский менталитет зависит от грузинской традиции?
Торадзе| Очень зависит. В моем отношении к лирике, к трактовке медленных частей всегда проступает архаичность грузинского пения: я ничего не могу с этим сделать. Хотя в Тбилиси моими первыми учителями были киевляне. Знаменитый Михайлов, у которого учился еще Горовиц.
РГ| Одной из проблем современной российской музыки является то, что композиторы пишут, а исполнители их сочинения не играют. Сами композиторы видят выход в квотировании современной музыки на государственном уровне, чтобы обязать музыкантов включать, а государство оплачивать исполнение новых произведений.
Торадзе| Это очень острая и многослойная проблема. К сожалению, я сам мало играю современной музыки, хотя мне очень нравятся сочинения Александра Чайковского, Эса-Пекка Салонена. Современная музыка требует полнейшей интеллектуальной отдачи, и лично у меня не хватает времени на освоение новых текстов. Но я убежден: композиторам надо помочь. Колесо должно получать смазку. Это очень серьезная проблема.
РГ| Здесь есть и проблема слушательского интереса к современной музыке.
Торадзе| Мы напрасно думаем, что это только наша проблема. Также как и проблема интереса нового поколения к классической музыке. Молодое поколение всегда, в том числе и в мои времена, противится вещам известным, пройденным: навязанным взглядам, мамам, дедушкам. Но потом в каком-то возрасте это поколение возвращается к общим ценностям. Это нормальный процесс. Если сегодня мы реально посмотрим, какое количество концертов, исполнителей, хорошо играющих оркестров, дорогих оперных постановок проходит перед нами в сравнении с тем, что было несколько десятилетий назад, мы увидим невероятные цифры. Поэтому сегодня нужны не пять композиторов, а гораздо больше. Думаю, баланс должен установиться со временем.
РГ| Вы сегодня по традиции Пасхального фестиваля будете играть в Университете. Эти концерты имеют колоссальный успех у студенческой аудитории, вопреки прогнозам о власти виртуальной реальности.
Торадзе| Достаточно вспомнить, как оправдались прогнозы с электронной музыкой. Когда появились электронные инструменты, казалось все: рояль погиб. Сколько возможностей было у новых инструментов, какие эффекты, несравнимые с простым роялем! Но чем больше эта сфера развивалась, тем больше мы стали ценить настоящий рояль, настоящий звук - также как мы ценим настоящие, подлинные человеческие отношения. Все электронное, искусственное создается для масс и привлекает массы. Но когда ажиотаж проходит, люди идут в Большой зал консерватории. Так будет всегда.