Спецрепортаж "РГ": "На могилу к деду, погибшему в бою в 1942"

Я никогда не знала своего деда, погибшего на войне. Так получилось, что от него не осталось ни писем, ни фотографий. И уже нет никого, кто мог бы рассказать мне о нем. Все, что есть у нас с мамой, это несколько коротких справок из военкоматов и выписка из подольского архива Минобороны России:

"Стрелок 188-й стрелковой дивизии рядовой Лютько Николай Андреевич, 1920 года рождения, погиб 9 февраля 1942 года. Похоронен в деревне Анишино Старорусского района Ленинградской (сейчас Новгородской) области".

Это почти классическая история первых военных месяцев - одна из миллионов. Про то, как в тяжелом августе 1941-го в Томской области у молодых родителей Николая и Александры появилась на свет маленькая дочка. Как мать назвала ее Ритой в честь "Рио-Риты", модного фокстрота тех дней. Про то, как уже в октябре ее отца призвали на фронт. Как Николай и Шура тронулись в путь из деревни Орловка, молодая мать - к своим родителям в Кузбасс, а отец - на войну. Из обрывков предсмертных воспоминаний бабы Шуры можно легко составить картину того осеннего дня. Как они сплавляются на лодке-долбленке по осенней Кети и решают заночевать на берегу. Как двадцатилетний мальчишка не спит всю ночь, сидя у костра с маленьким свертком, грея ребенка своим телом и дыханием. Как на проводах в районном центре Николай торопливо прощается со своей юной женой, быстро целует ее и тут же отталкивает - уходи уже, не рви душу...

Его отправили на Северо-Запад, под Старую Руссу. Сибирское пополнение на болотном фронте - мальчишки в белых полушубках. Николай воевал недолго: всего три месяца. А потом погиб.

Уже потом, после войны, пятилетнюю маму удочерил новый муж бабушки. Метрику переписали полностью - и отчество, и фамилию. Так маленькая Рита Николаевна стала Ритой Владимировной. Дед Володя, мамин отчим, прошел всю войну, немецкие и советские лагеря. Был сослан на шахты в Кузбасс, где встретил бабушку. Стал ей хорошим мужем и настоящим отцом для приемной дочери. А когда родилась я - самым лучшим из дедов. О погибшем деде Николае у нас в семье не вспоминали. Даже в День Победы, за что ему, наверное, было особенно обидно. Баба Шура свято оберегала свою тайну. Что именно ей двигало - уже не узнать. Но и осудить ее может лишь тот, кто жил тогда рядом. Им, женщинам тяжкого послевоенья, больше всего на свете хотелось самого простого счастья. Чтобы как в книжках: дом, круглый стол и бархатная скатерть. Жена, муж, дети - все как положено. Чтобы пироги по воскресеньям и прогулки в городском саду. И чтоб подруги завидовали. Бабушка стойко выдержала придуманную себе роль почти до самого конца. И только умирая стала звать Николая. Так и покинула этот мир с его именем. Через пятьдесят девять лет: день в день. Оказывается, так бывает не только в кино.

Мама нашла могилу своего отца пять лет назад, исколесив весь Старорусский район, где оказалось три деревни с одинаковым названием. Теперь приехала я. Воинское захоронение, каких немало в здешних краях, оказалось совсем недалеко от Старой Руссы - 10 километров по асфальту в объезд. Напрямик - около четырех - через лес. Маленькая деревня - от силы два десятка дворов.

- Дачники в основном тут и живут, - пояснила нам пожилая женщина у колодца, - старожилов почти не осталось. Моя соседка точно в войну здесь была, но сейчас она парализованная лежит. Вот если только в том доме старики помнят, - показывает на коричневый дом, третий от края деревни.

Уже вечереет, поэтому сначала - на могилку.

Машину пришлось оставить у околицы - добираться до места захоронения придется по лесной дороге, разбухшей от талых вод. Около полукилометра пути по кочкам и канавам. Солдатский обелиск прямо под насыпью железной дороги. Небольшие мраморные плиты на земле. 168 фамилий - против некоторых не стоит ни звания, ни имени, ни отчества. Имя деда нахожу не сразу, мешает неожиданный, нелогичный страх: а вдруг не найдем? Мне показали: Лютько Н.А.

Здравствуй, мой незнакомый дед. Мы - к тебе.

Теперь так и останется в памяти: восемь букв на старом мраморе, букет гвоздик и железная кружка с перцовкой. Тогда, в феврале сорок второго, было холодно. Да и сегодня, знаешь, ветер с севера. Давай выпьем, Николай Андреевич. Вечная память тебе и твоим однополчанам.

Они остались в том апреле,
Отборным матом жизнь кляня.
Им небо - вместо колыбели,
Их птицы дикие отпели.
И смерти сдвинулись качели
В чужую половину дня.
Они почти преодолели
Стыд притяжения к земле.
Лишь пальцы комкали шинели,
И губы, трескаясь, болели,
И вкус березовой капели
Мешался с кровью на золе.
Они остались в том апреле.
И замер обожженный лес,
Когда их души улетели
Так высоко, как захотели.
Как скоро здесь,
                в сырой постели,
Земная плоть теряет вес...

Анна Зорина

Вернувшись в Анишино, стучимся в дом к старикам, о которых нам рассказала женщина у колодца. На истошный лай трех мелких псов, опираясь на палку, к нам вышла бабушка. Выслушав извинения за непрошеный визит и задрожав губами, кивает головой:

- Проходьте в дом, сейчас хозяин подойдет, он все расскажет...

Через несколько минут мы уже оказались за столом в теплой избе. Не слушая протестов, старики выставили на стол нехитрое угощение - жареную картошку, домашний творог, свой мед. "Обижусь", - отрезала Евгения Петровна - так звали хозяйку. А хозяина - Алексей Дмитриевич.

Они встретили войну 12-летними подростками - достаточно взрослыми, чтобы запомнить ее навсегда.

- Приезжали к нам на эту могилу и из Грузии, и из Азербайджана, из Белоруссии, из Ленинграда и Москвы, Свердловска и Сибири, - рассказывает Алексей Семенов. - В прошлом году последний гость был из Новосибирска. А вообще считается, что в окрестностях Анишино с 9 января 1942 до 18 февраля 1944 года погибли 364 человека.

Кладбище это не основное - многих перезахоронили сюда, многие так в лесу и остались. После войны оно заросло кустами. Мой брат, который работал учителем и знал об этом захоронении, собрал учеников, кусты вырыли, звездочки сделали. Потом собрали и перезахоронили сюда наших солдат еще из 14 могил - в каждой по нескольку человек было.

Часть погибших перевезли с разъезда - они были захоронены на скорую руку в годы войны, а время прошло и могилы стало вспучивать - там ведь глина, и стали появляться кости. В Медниково большое воинское кладбище - туда свезли могилы со всех деревень. Тогда, в 1963 году, делали так повсеместно. А большая часть погибших осталась незахороненной.

Мы в Анишино вернулись из эвакуации в декабре 1944-го, а они так и лежали там, где погибли в 1942 году. Здесь было минное поле и небольшая тропиночка, которую саперы сделали. Так вот, пока идешь по ней, видно, что через каждые 5-6 метров куст черный растет, подойдешь - смотришь: ботинки, сапоги еще полные червей... На протяжении почти полутора километров останки людей так лежали - их невозможно было взять.

Тут такой был треугольник между трех дорог и вот весь этот промежуток был уложен нашими ребятами. И проскочить это поле им никакой возможности не было, он (немец) настолько пристрелял поле, что чуть только звякнет банка на проволоке - он сразу открывает огонь не глядя. Оттуда не возвращались.

...9 февраля 1942 года наши подошли озером, они шли в чистой местности зимой и все были в маскхалатах. Для маскировки шли рекой - Редью, Ловатью, пешком шли, пониже чтоб было. Отошли от нас три километра, и вот тут завязался бой. Снега было не видать - он был черный. Как летом земля была - так было все пропесочено снарядами и бомбами.

Это тяжелая работа: на каждый шаг два удара в землю щупом. А в особо подозрительных местах надо обработать буквально каждый сантиметр. В начале сезона рука с непривычки устает уже через полчаса. Через час - немеет. Щуп в другую руку и - дальше. Полый звук, будто кость зазвучала. Сергей Вилежанинов, командир поискового отряда "Северная звезда", падает на колени, вынимает нож, снимает грунт и начинает раскапывать подозрительное место... Плоский камень лежит на корне дерева.

- Вот такой эффект получается, - говорит Сергей. - Особенно часто новички на этом попадаются. Они к середине дня работы устают копать, устают реагировать на каждый подозрительный звук...

Накануне вечером мы с трудом добрались до лагеря поисковиков. А уже утром, отправившись умыться, один из нас нашел... гранату. Целую. С взрывателем. Гранату спрятали около ствола ближайшего дерева, место обозначили. Затем группа из восьми человек собралась и пошла в поиск. Пока мы с ребятами там ходили, в лагере обнаружилась еще одна находка. Почти под палаткой взрывателем кверху лежала целенькая Ф1 - "лимонка". Ее нашли совершенно случайно. В лагере шла заготовка щупов, и один из них решили опробовать. Характерный звук, а ну-ка, что это у нас там, чуть откидывается листва... А вот теперь начинаем работать всерьез...

Хотя там все всерьез. Нельзя трогать взрывоопасные предметы, если в них не уверен. То есть нашел гранату, понимаешь, что по внешним данным не можешь определить насколько она опасна, зови старшего. Тот разберется.

Гранат на пути находили множество. Буквально носком сапога ковырнешь грунт - и вот она. Наши искатели даже не обращали внимания на такие вещи, как каски, которых здесь как грибов в урожайный год, оружейные ящики. А найденная на поверхности винтовка Мосина только подвигла их на более тщательное исследование места: вдруг рядом с ней лежит и ее владелец? Увы, нет. Пошли дальше.

Звук под щупом нехарактерный... Грунт в сторону - стекло. Армейская фляжка. Наша.

- До 1942 года наши бойцы снабжались именно такими плоскими фляжками зеленого стекла, - рассказывает Сергей. - Почему и зачем - непонятно. Ведь ущерба они наносили не меньше, чем гранаты. Споткнулся человек, упал, фляжка разбилась - ранение. Только после 1942 года взяли на вооружение немецкую модель.

Тем не менее он тщательно проверяет щупом местность вокруг: есть фляжка, возможно, есть и боец. Не повезло.

- Может быть, просто не попал. Иногда проходит один человек, вроде все проверил. За ним следом идет другой и в том же месте находит. Щуп, он ведь тоненький, воткнул в землю, а в сантиметре от этого места кости лежат. Именно поэтому мы ходим всем отрядом. А сейчас только разведчики выступают.

Мы вышли в лес в 10 утра, через четыре часа - никаких результатов. Если не считать огромного количества касок, сгнивших гранат, останков от бомб, снарядов... Война здесь просто прет из-под земли... И еще кресты. Весь лес усеян самодельными березовыми крестами, стоящими во главе могилки. Иногда там же лежат каска, ботинки, даже котелок.

- Это наши кресты, - рассказывает Сергей, - еще с прошлогодних раскопов.

- Есть такое мнение, что вы тревожите души...

- Тут отряд из Вятки возглавляет батюшка, - отвечает Сергей. - Он говорит, что тело и дух остались в земле. Мы просто место обозначили. А кости, останки можно похоронить и на родине.

На самом деле эти кресты имеют и утилитарную функцию. Они показывают следующим копателям, что здесь уже все исследовано.

Разочаровавшись бесплодными попытками, мы уже собирались двигаться обратно в лагерь. И тут где-то из глубины леса голос Сергея: "Сюда! Все!" Летим не чуя ног, прибегаем - есть. Единственная девушка из нашего отряда - Фаина - наткнулась на останки. Буквально из земли торчит подошва ботинка, дальше начинается кость...

- Почему около тазовых костей лежат кости пальцев ног? - задается девушка вопросом. Надо сказать, что большинство ребят в отряде - медики. Для них это непонятно. При том, что ботинки целы.

- Давай копать дальше, - в ответ.

Постепенно появляются на свет тазовые кости, рука... попадаются ребра. Корни настолько переплелись с телом, что сделать правильный, как в учебнике анатомии, раскоп и извлечь останки не представляется возможным. Начинаются споры о том, как расположен позвоночник: вот поясничные позвонки, вот шейные, а где все остальное? Количество осколков в теле поражает воображение. Представить, что случилось с этим бойцом, практически невозможно. Последним аккордом стал разбор содержимого ботинок: в одном из них оказалась пуля. Человек был ранен в ступню. Увы, медальона при нем не нашли.

P.S.

За период с 2003 по 2005 год поисковым объединением "Северная звезда" из Сыктывкара подняты и торжественно захоронены останки 297 бойцов и командиров Красной армии, установлены имена 11 без вести пропавших воинов.

Ася Федоровна Иванова, ведущий научный сотрудник музея Северо-Западного фронта:

- Северо-Западный фронт, чьи соединения вели бои в районе Старой Руссы - самый, пожалуй, незнаменитый фронт Великой Отечественной. Фронтовой корреспондент Борис Бялик посвятил его воинам такие строки: "О вас писали меньше, чем о других. Вас реже и скупее награждали. Вам не был посвящен почти ни один торжественный приказ Верховного Главнокомандующего. Ведь вы долгое время не брали городов. Вы ничего не брали. Вы только немного отходили по болотам и немного наступали опять. Но оттого, что вы отходили немного, и оттого, что вы опять наступали, на других фронтах могли брать города. А как дорого стоило вам каждое такое немного. Слава солдатам Болотного фронта!"

Символом боев Северо-Западного фронта стала Старая Русса, за которую воины сражались 880 дней и ночей. Немцы называли Старую Руссу "Кляйне Берлин", столь сильно она была укреплена. Постоянно шли упорные бои, в которых перемалывались силы Красной армии и фашистов. "И если поэзия есть на войне, мы были страницею прозы", - так о Северо-Западном фронте сказал Михаил Матусовский.

Первая Старорусская наступательная операция, начатая 7 января 1942 года, завершилась 20 января. Войска 11-й и 34-й армий разгромили пять пехотных и одну кавалерийскую дивизию СС, освободив свыше двух тысяч населенных пунктов. Эти результаты были достигнуты ценой больших жертв: 184 263 человека безвозвратных и 559 108 человек санитарных потерь.

В феврале 11-я, 34-я армии, а также 1-й и 2-й гвардейские стрелковые корпуса окружили под Демянском семь дивизий 16-й немецкой армии (100 тысяч солдат и офицеров вермахта). "Пистолетом, нацеленным в сердце России", называл Гитлер этот плацдарм и требовал удержать его во что бы то ни стало. 20 марта мощная группировка генерала Зейдлица начала наступление в направлении на Рамушево и к 21 апреля пробила "коридор", удерживая его затем в течение всего года. Кровопролитные бои в районе "рамушевского коридора" привели к гибели 90 тысяч немецких и 120 тысяч советских солдат.

Николай Локотьков, художник, один из первых участников поисковых экспедиций "Долина":

- Это бесконечная работа и никто никогда не подведет ей черту. Мы в каждой ямке, в каждом окопе находили останки. А сколько лежит просто на земле? Никому не известно... Поэтому подвести черту не смогут никогда. И никто не скажет сто их осталось или десятки тысяч...

Ко мне как-то один знакомый обратился. У него были немецкие жетоны, он спрашивал, как бы их продать.

- А много их у тебя? - спрашиваю.

- Да штук 150 (а это бешеное количество). Оказывается, он купил дачу, обнаружил там воронку, обследовал ее, а там огромное количество останков. Эта воронка уходила в соседний огород, а там люди уже не дают раскапывать, говорят - зачем вы нам огород будете портить.

- А сколько стоит такой жетон на черном рынке?

- Я не знаю, может долларов 100, может, 200...

- Как вообще вы занялись поисками?

У меня отец был ранен под Старой Руссой. Хотя узнал я об этом значительно позже, когда попал сюда.

Уже живя здесь, я сделал работу "Без вести пропавший". Когда меня приняли в Союз художников, отправили в газету фотографироваться. Фотографом там был Александр Иванович Орлов. Это очень известный копатель. И когда я к нему пришел, он мне говорит: "А я тебя другим представлял". Спросил: "Ты давно в лес ходишь?" Я в ответ: "В каком смысле?" - "Да на раскопки". Я: "Да никогда не был". Он: "Я смотрю за твоими работами по выставкам и думал, что ты ярый раскопщик и все это знаешь". И он приехал ко мне, сидим, он за рюмочкой рассказывает, что в лесу творится, а я говорю ему, что он это сочиняет... Он и говорит: не веришь - пойдем со мной.

Масса интересных находок у них была. Например, как-то нашли на одном из островов застрелившегося генерала. Это был замполит армии. Потом нашли сына этого генерала, он долго возглавлял ЦСКА в Москве. И ездил в Мясной Бор каждый год, каждый праздник.

Однажды им прислал письмо один ветеран. Были сводная дивизия, оркестр, два знамени. И командир приказал закопать инструменты в лесу вместе с документами, обвязаться знаменами и выходить из окружения кто и как сможет. И вот этот солдат вышел и вынес знамя.

Там был перешеек, который простреливался. Наши выходили - их укладывали. В несколько слоев. Чтобы понять ситуацию: немцы строили узкоколейки в лес, чтобы подвозить боеприпасы. А у наших? Голод был жуткий. Были случаи, когда один отряд шел против другого из-за дохлой лошади.

Оружия в том лесу было несчитано. На моих глазах достали из воронки два ручных пулемета. Один собрали, постреляли и обратно выкинули... Нашли воронку, доверху засыпанную пулеметными гильзами. Мы их ведрами вычерпывали и вычерпали на высоту человеческого роста. То есть, представляете, сидел пулеметчик и буквально хоронил себя под этими гильзами.

В Германии я познакомился с семьей, в которой отец воевал на Восточном фронте. Они таких разговоров не приветствовали, но мне было безумно интересно поговорить с этим человеком. Он стоял под Киришами. У моста. Говорит, их разведчики к нам ходили, красные - к ним... Но самое жуткое впечатление, которое у него осталось, это когда красноармейцы шли стеной, а немецкие пулеметчики их укладывали рядами. И не понимали, зачем те идут и зачем они их убивают. От этого немцы просто с ума сходили. У них боеприпасов было немерено. А у наших одна винтовка на троих.

В Мясном Бору или в "Рамушевском коридоре" останки лежат слоями. Опытные искатели могут определить, в каком месяце было. Вот совсем сверху, под грунтом, потом слой веток и очередной слой, снова слой веток - было наступление - и очередной слой...

А что мы в лесу делаем? Зачем это все?

Была группа, по-моему, из Нижнего Тагила, которую возглавляла очень фанатичная женщина. Мы нашли в лесу могилу, на которой было обозначено, что это могила. И эта женщина говорит: давайте вскрывать. Ну зачем вскрывать? Люди похоронены. Вон в лесу останки - их там море: идите - собирайте. Зачем могилу трогать? И я почувствовал, что в этом есть что-то неправильное. Одно дело собирать разбросанные кости в лесу и совсем другое - вскрывать оформленные захоронения.

Копательство - это сложный пирог. Там есть и романтики, и практики. Государственная поддержка - это неплохо, но нужно сделать так, чтобы она была более кэпэдэшной. Если этого не делать, вообще неизвестно, какие последствия это может иметь.