Два тома занимает публицистическое наследие Андрея Дмитриевича: его статьи, выступления, интервью, пресс-конференции, а также никогда не публиковавшиеся документы, в том числе расшифрованные магнитофонные записи. Следующие три тома - "Воспоминания" Андрея Сахарова, где он рассказывает о своей жизни с раннего детства до бурных событий эпохи горбачевской перестройки.
Однако больше всего открытий ждет читателей в трех томах "Дневников" академика Сахарова. Сегодня мы предлагаем записи Андрея Дмитриевича и комментарии его жены Елены Георгиевны Боннэр об одном из самых драматичных моментов в судьбе лауреата Нобелевской премии мира - высылке из Москвы за правозащитную деятельность, поводом для которой послужило его выступление против ввода советских войск в Афганистан.
Выдержки из дневника Андрея Сахарова за 1980 год и комментарии к ним Елены Боннэр
| ВСПОМИНАЕТ ЕЛЕНА БОННЭР |
Тетрадь дневника N 3, как я уже писала, была украдена КГБ. Она исчезла из квартиры на ул. Чкалова в день нашей высылки в Горький. Записи в ней начинались в апреле 1979 года и продолжались до 21 января 1980-го. Поэтому, предваряя тетрадь N 4, я конспективно изложу основные события начала 1980 года.
Дни эти были очень напряженными, тревожными.
Позже в "Воспоминаниях" Андрей писал: "Начинался 1980 год под знаком ведущейся войны, к которой непрерывно обращались мысли. Похоже, что в это примерно время КГБ получил какие-то более широкие полномочия - в связи ли с войной или в связи с предстоящей Олимпиадой - не знаю. Наличие этих полномочий проявилось в серии новых арестов, в моей депортации. Я вижу большую потенциальную опасность в таком усилении репрессивных органов; ведь мы живем в стране, где был возможен 37-й год".
Наша пресса и телевидение преподносили все события в Афганистане чуть ли не как праздник афганского народа. Но сообщения западных радиостанций звучали совсем по-другому...
Наш домашний распорядок почти полностью разрушился. Почему-то у Андрея не было в первые недели января обычных семинаров по вторникам. Не было и вторниковых домашних приемов гостей. Друзья и знакомые приходили каждый вечер. Несколько раз собирались члены Московской Хельсинкской группы, начинали писать, но не могли окончательно сформулировать документ по Афганистану.
Мы все как бы ожидали, что ситуация должна разрешиться. И внутреннее состояние у людей двух старших поколений (у моего и у поколения моей мамы, не знаю как у молодых) было чем-то похоже на июнь 1941 года. До знаменитого выступления Сталина, когда он обратился к народу с неожиданными и почти так же, как сообщение о войне, потрясшими нацию словами "братья и сестры". Тревожность усиливали и рассказы иностранных корреспондентов, которые приходили просить Андрея об интервью. Это были люди самые осведомленные в Москве и о событиях в высших сферах СССР, и в мире.
Первое большое интервью по Афганистану Андрей дал Тони Остину утром 2 января. Тони очень тщательно его записал, а вечером еще привез Андрею просмотреть готовый текст. На следующий день - 3 января оно было опубликовано в "Нью-Йорк таймс". Это был первый (и очень важный) неофициальный отклик изнутри СССР на военную ситуацию. Интервью передавалось всеми радиостанциями Запада, вещавшими на СССР, и, судя по отзывам, широко обсуждалось в западной печати. Также 3 января Андрей дал интервью Дитриху Мумендейлу ("Вельт"). Разговор шел по телефону через жену Дитриха, знавшую русский язык (в серьезных случаях Дитрих старался обходиться без советского переводчика).
8 января (эта дата позже еще всплывет в интересном сочетании с другими событиями) маме позвонили из ОВИРа и сообщили, что она может получить заграничный паспорт и визу. Она несколько месяцев назад подала документы на поездку в США в гости к внукам. Мы не очень надеялись на положительное решение и уж никак не ждали его в эти дни. Мы решили, что она поедет к детям позже, ближе к весне, так как виза на поездку действительна в течение шести месяцев.
Последующие дни Андрей ограничивался очень короткими беседами с осаждавшими его корреспондентами. Но 15 или 16 января дал большое, обстоятельное телеинтервью Чарльзу Бирбауэру (Эй-би-си), которое было опубликовано 17-го в "Лос-Анджелес таймс" и показано по ТВ в США и Европе.
К 21 января Хельсинкская группа наконец закончила документ по Афганистану. 22-го ко мне должны были прийти несколько человек, чтобы присоединиться к нему и поставить свои подписи. А вечером 21-го пришел Георгий Владимов с женой с той же целью и в какой-то мере чтобы отвести душу в кухонном разговоре. Они засиделись допоздна и ушли после половины первого ночи. Через час раздался телефонный звонок. Трубку сняла я. Звонил Владимов. Он сказал, что ему только что сообщили, что на самом высшем уровне принято решение завтра арестовать Андрея, и он советует ему немедленно исчезнуть из дома1. Когда я, несколько обескураженная, пересказала содержание разговора Андрею, он сказал совершенно спокойно: "Месяц назад я бы в это не поверил, а теперь - все может быть".
Я спросила: "Что будем делать?" Ответил: "Ложиться спать".
Спалось нам хорошо. И мы не знали, что вдвоем, В СВОЕЙ ПОСТЕЛИ, это была на много лет вперед последняя ночь.
| ДНЕВНИКИ АНДРЕЯ САХАРОВА. ГОД 1980-Й |
Тетрадь N 4. Школьная тетрадка (48 листов). Записи 22 января - 18 марта 1980 года
22 янв. С утра пытался позвонить Альб. Ив. Иванову (ЦК), чтобы добиться разрешения Толе [Щаранскому] присутств. на похоронах отца (умер 20-го, в день рожд. Толи, в троллейбусе). В 14.10 поехал в ФИАН на семинар на акад. машине. Не доезжая Павелецкого вокзала, заметили, что милицейская машина подает нам сигналы остановиться. Водитель, удивленно пробормотав, что он ничего не нарушил, остановился вслед за срезавшей нам угол милицейской машиной. Милиционер вышел из своей машины, акад. водитель тоже, милиционер пошел к нему навстречу, приложив руку к козырьку, и что-то сказал, академич. водитель повернул обратно. Я сидел на переднем сиденье и смотрел на эту сцену и вдруг услышал, что задние дверцы открылись. В машину залезли с двух сторон гебисты (лет 35 каждый) и показали мне и водителю красные книжечки: "МВД! Нам поручено доставить вас в Прокуратуру СССР. Водитель, следуйте за милицейской машиной!" Мы поехали, свернув направо. В этот момент я увидел телефонные будки и попросил водителя остановиться около них, "мне необходимо позвонить жене". Но гебисты на заднем сиденье резким окриком запретили водителю останавливаться, и один из них прижал ладонью кнопку замка моей дверцы. Когда машина остановилась во дворе прокуратуры, это движение повторилось: "Подождите, Вас встретят". Я попросил водителя подъехать к жене и рассказать ей о случившемся, а затем вернуться: "На семинар я опоздал, но продукты еще, может, успею получить". Один из гебистов молча вынул из машины сумку для продуктов и сунул мне в руки. Конечно, до дома машина не доехала. В сопровождении нескольких гебистов я поднялся на лифте на четвертый этаж к кабинету с табличкой "Первый замест. Ген. прокурора СССР А. Рекунков". Я решил перед разговором зайти в уборную, сказал гебистам: "Я знаю, что на этом этаже есть уборная, проведите меня". (На этом же этаже я беседовал с Маляровым в 1973 г. и с Гусевым в 1977 г.) Потом я вошел в кабинет Рекункова, оставив сумку в приемной, полной гебистов.
Рекунков встал из-за стола, вышел мне навстречу и с каменным лицом протянул руку, которую я взял с некоторым удивлением.
За другим столом сидели еще три человека.
Я, сев на кресло , спросил, почему меня доставили таким странным способом, а не вызвали повесткой. "Я всегда приходил по вызову прокуратуры". Рекунков сказал: "Вы понимаете, что причиной Вашего вызова были чрезвычайные обстоятельства. Я дал санкцию на Ваш привод, т.к. могла произойти потеря времени, Вы могли быть заняты. Я должен зачитать Вам Указ Президиума Верховного Совета. "Сахаров Андр. Дм., несмотря на неоднократные предупреждения, продолжал заниматься деятельностью, наносящей ущерб интересам государства, совершив действия, за которые может последовать уголовная ответственность". (Я не помню точного смысла первых фраз Указа. В них говорилось, как мне кажется, что я распространяю ложные клеветнические высказывания о советском строе, о действиях партии и правительства, направленные на мир, благосостояние сов. людей (?) (кажется) и на законность и правопорядок. Что мои высказывания широко используются враждебными нашему народу силами и наносят ущерб интересам государства. Что я совершил действия и т.д.)
"През. Верх. Совета СССР постановляет. Лишить Сахарова Андр. Дм. звания Героя Соц. Труда, всех орденов и медалей, званий лауреатов Ленинской и Госуд. премий. Сахарову А.Д. предлагается вернуть полученные им правительственные ордена и медали и документы, подтверждающие их получение". Без паузы Рекунков зачитал другое решение, не помню чье, о высылке меня в место, где будут исключены "преступные контакты с иностранцами". Рекунков, отложив бумагу, сказал: "Этим местом выбран город Горький. Вашей жене разрешено сопровождать вас" (как-то это так звучало, что по ее желанию). Далее он предложил мне подписаться на Указе Президиума (о лишении меня наград), возможно, это была 2-я страница, предварительно расписавшись сам.
Я подписался и приписал:
Ордена, медали и удостоверяющие их получение документы вернуть отказываюсь 22/I-80 А.Сахаров2.
Я пояснил устно, что я считаю, что мои заслуги в прошлом не аннулированы и что, хотя теперь эти награды и документы не имеют юридической силы, я хочу оставить их у себя, скажем, как память.
Рекунков не протестовал. Я обратил внимание Рекункова, что подписи под Указом только напечатаны на машинке, а не сделаны рукой Брежнева и Георгадзе. Рекунков несколько растерянно сказал, что "Вы находитесь в стенах официального учреждения и Вам должно быть ясно... Кстати, здесь находится представитель Президиума Верховного Совета". Один из сидевших за столом сбоку слегка приподнялся над стулом и полупоклонился. Я промолчал. Рекунков сказал, что нужно обсудить некоторые практические детали. Я спросил, могу ли я заехать домой, собрать вещи. - Нет.
Ваша жена сможет встретиться с Вами в соответствующем месте. - Где? - За ней заедут. - Выходит, меня повезут этапом? - Нет, вас повезут очень быстро и в хороших условиях. - Могу ли я позвонить жене? - Да, из приемной. Сколько времени нужно вашей жене на сборы? - Я думаю, часа два...
Я вышел в приемную и позвонил Люсе (телефон сначала был занят, и мне пришлось набирать дважды). Я сказал: "Люсинька, это я. Тебе ничего не передали?"- "Нет..." - "Я звоню из прокуратуры. Меня задержали на улице..." - "Что??!" Я почувствовал, что Люся сразу поняла ситуацию. "Милиция остановила машину на улице, в машину влезли гебисты и велели ехать в прокуратуру. Здесь мне зачитали, что я лишен всех наград и званий Указом Президиума Верховного Совета3. Мне также сказали, что меня высылают из Москвы в Горький. Я понял, что ты также можешь поехать"4. "Ты что, так без всего поедешь?" - "Нет, за тобой заедут через 2 часа, собери все минимально нам необходимое. Позвонить разрешил зам. Ген. прокурора Рекунков". Я слышал, как Люся громко сказала: "За мной заедут через два часа". - "Я целую тебя".
Вешая трубку, я пробормотал: "Вот такие дела". И, обращаясь к гебистам, сказал: "Пошли". Но они указали мне жестом, что я еще раз должен войти в кабинет. Рекунков вышел мне навстречу, пожал руку и сказал: "До свидания". Лицо его было без всякого выражения при этом. Я вышел из кабинета, и мы стали спускаться вниз.
Сели в микроавтобус с занавешенными окнами, меня посадили на заднее сиденье, двое гебистов сели по бокам (я вспомнил, как и Люся немного позже, независимо от меня: "Едут трое, сам в середочке, два жандарма по бокам"5. Впереди шла милиц. машина с маячком. Скоро стало ясно, что мы едем в Домодедово. Кроме меня и шофера в машине было человек 6-7 гебистов. Один из них сказал: "Я врач, вы должны смотреть сейчас на меня только как на врача. У меня с собой пол-литра валерьянки, валидол, нитроглицерин и другие лекарства, если вам что-либо нужно, я вам окажу любую помощь. Не хотите ли валерьянки, вы, вероятно, нервничаете, это вас успокоит". Я сказал, что мне ничего не нужно, что нитроглицерина у меня самого навалом. В дальнейшем он все время спрашивал, не холодно ли, не жарко ли мне. Теплое ли у меня белье и т.д. В Домодедове меня привели в опорный пункт МВД, поднялись на 3-й этаж и там два часа с половиной сидели, ждали Люсю. Я поглядывал на дверь, не идет ли она, и перебирал в уме, все ли необходимое я ей сказал, правильно ли она меня поняла. У меня возникли сомнения, не подумала ли Люся, что меня также лишили акад. звания, и передала это коррам, и хорошо ли она поняла, что может ехать со мной. Что у нее возникло впечатление, что ее поездка со мной носит обязательный характер, что ее тоже лишат свободы передвижения - это мне не приходило в голову, ведь я сказал, что "ты можешь поехать".
Гебисты пили чай (приглашали меня, но я отказался) и говорили, что с раннего утра они не могли ничего перекусить, были заняты.
Люся в это время собралась за 30 минут, послала Лизу позвонить коррам6. Наш телефон был отключен сразу после моего звонка так же, как и ближайшие автоматы. Когда Лиза вернулась, дом уже был оцеплен. Через 2 часа после моего звонка (в 15.10 звонок) приехала машина, очевидно, такая же, как у меня. Руфь Григорьевне и Лизе разрешили сопровождать Люсю [по ее просьбе]7. Вывели с черн. хода. Когда они садились в машину, гебисты пытались их рассадить, но Люся воспротивилась. Гебист сказал: "Но ведь я должен сесть с вами". "Ничего, мы потеснимся". Люся, несмотря на протест гебиста, приоткрыла занавеску и увидела, что они едут в Домодедово8. Их тоже сопровождала (впереди) милиц. машина с сиреной9.
Меня подвезли к самолету, там в микроавтобусе на заднем сиденье сидели Люся, Руфь Григорьевна, Лиза. Мы поцеловались, обменялись нескольк[ими] поспешными словами, и Р.Г. с Лизой обратно вошли в автобус (было очень холодно, и мы с Люсей боялись, что Р.Г. простудится). В эти часы и последующие дни Р.Г. показала, какая она поразительная женщина.
В самолете Ту-134 кроме нас летело еще человек 10 гебистов. (Может, больше. Как потом сказал Феликс [Красавин], в Горьком говорят, что в самолете летел Зам. Андропова Цвигун - фактический шеф КГБ. Еще одновременно было два самолета с гебистами - еще 30 человек.)
Нас обслуживали по правительств. классу. Обед был суперресторанный. Мясо отличное. Я набрал пригоршню леденцов.
Нам сказали, что летят мужчина-врач - для меня и женщина-врач - для Люси.
В самолете мы сидели рядом с Люсей и были счастливы, что мы вместе. Я сказал, что чувствую "облегчение от бремени"10.
Люся была очень красивой.
При посадке в Горьком вышла заминка - не сразу вышло посадочное колесо, и мы сделали пару кругов над Горьким на низкой высоте. Но все обошлось. Они испугались!
Затем мы вышли, я сказал спасибо летчикам11, боюсь, что среди них был Цвигун12. Нас опять посадили в микроавтобус и повезли к месту назначения, не желая в дороге сказать куда13.
| СНОСКИ И КОММЕНТАРИИ ЕЛЕНЫ БОННЭР |
1Позже Владимов сказал мне, что это был его сосед по дому - сотрудник КГБ. Он ночью дожидался Владимова в подъезде, чтобы он мог срочно предупредить нас. И такие люди тоже были в КГБ .
2Андрей пишет, что ему был предъявлен один документ о лишении государственных наград за подписью Брежнева, на котором он расписался. Кроме того, ему был зачитан текст постановления о высылке. Но ничего не говорилось о режиме изоляции. Указ был опубликован в Ведомостях Верховного Совета СССР 30 января. И в газете "Известия" 22 января было сообщение о лишении его званий лауреата Государственной и Ленинской премий. Оба документа датированы 8 января. После распада СССР стал известен третий - Указ Президиума Верховного Совета о высылке и режиме изоляции Сахарова. Указ этот был секретным, потому что впрямую нарушал Конституцию, в которой сказано (ст. 160), что никто не может быть подвергнут наказанию иначе как по приговору суда.
Также в 90-е годы стали известны протоколы заседаний Политбюро и материалы, которые подготавливались для них в КГБ. Они опровергают распространенное мнение, что Сахаров был выслан за свои резкие выступления против советского вторжения в Афганистан.
3Я спросила: "И ты с этим согласился?" Ответ Андрея был: "Нет, и я об этом написал". На основании этого ответа награды и документы сразу же были спрятаны и в настоящее время находятся у меня.
4У Андрея этот разговор изложен неточно.
Когда он позвонил мне и сказал, что его высылают в Горький, я спросила: "А я?" - "Ты сможешь ко мне приезжать". - "Нет, я поеду с тобой". - "Я их спрошу". И через пару минут: "Сколько тебе надо времени на сборы?" - "Два часа" - "За тобой заедут" <...> Почему я уточняю этот эпизод? Он очень "сахаровский". Ведь он мог сам сказать Рекункову, что я поеду с ним. Но Андрей никогда ничего не решал за других. И никто никогда ничего не мог решить за него.
5Строка из песни А. Галича.
6Лиза успела позвонить только Насте Подъяпольской. Автомат выключился. Настя смогла позвонить Ире Каплун, а Ира нескольким корреспондентам. Все три наши девочки действовали очень оперативно.
7Это оказалось нашей ошибкой. За время отсутствия Р.Г. и Лизы в квартире был произведен обыск. Пропали некоторые документы, в том числе Нобелевский диплом, однако он оказался на месте 23 декабря 1986 года, когда мы вернулись в Москву. Пропал дневник- тетрадь N 3 (1 апреля 1979 г.- 21 января 1980 г.).
8Что нас везут в Домодедово, я поняла значительно позже. А при выезде с нашего двора я увидела у подъезда большую толпу людей, многие из которых были с фотокамерами, и поняла, что телефонный звонок Лизы сработал.
9Сопровождали две машины - одна шла впереди, другая сзади.
10А у меня, как только мы пристегнули самолетные ремни, всплыла пастернаковская строчка: "Каторга, какая благодать!" (Борис Пастернак, поэма "Лейтенант Шмидт"). Я прочла ее Андрею, и она стала как бы рефреном этому полету.
11Я рассмеялась тому, что ну не может он не быть вежливым. А гебешники, которые вежливо подталкивали нас к рафику или микроавтобусу (разницы не знаю), поглядели на меня то ли с угрозой, то ли с недоумением.
12Зам. Председателя КГБ.
13Я спросила, куда они нас везут (Горький я прилично знала), сказали: увидите!
| СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. СПРАВКА |
26.12.79 г. N 2484-А
Академик Сахаров, являясь убежденным противником социалистического строя, на протяжении более 10 лет проводит подрывную работу против Советского государства. Прочно утвердившись на позициях открытого врага социализма, он подстрекает агрессивные круги капиталистических государств к вмешательству во внутренние дела социалистических стран, к военной конфронтации с Советским Союзом, постоянно инспирирует выступления против политики Советского государства, направленной на разрядку международной напряженности и мирное сосуществование. В последнее время Сахаров предпринимает меры по организационному сплочению антисоветских элементов в стране, подстрекает их к экстремистским действиям.
Об изложенном свидетельствуют следующие факты:
1. В ущерб государственным интересам СССР Сахаров выдает представителям капиталистических стран государственные секреты, имеющие отношение к важнейшим проблемам обороны страны (*****). В частности, в 1974 году в беседах с американскими, немецким и канадским журналистами он разгласил характеристики советских стратегических ракет и стартовых площадок, данные о количестве боеголовок и назвал министерства, участвующие в их изготовлении. По заключению экспертов, указанные сведения относятся к совершенно секретным, составляющим государственную тайну. Передача противнику подобного рода сведений подпадает под действие закона, предусматривающего ответственность за измену Родине.
2. В нарушение установленных правил работы с иностранцами из капиталистических стран Сахаров поддерживает постоянные контакты с сотрудниками дипломатических представительств капиталистических стран в Москве. В 1972-1979 годах он 80 раз посетил указанные представительства. Наиболее тесные связи поддерживает он с представителями посольства США и американскими корреспондентами, которым систематически сообщает свою негативную реакцию на проводимые в стране важнейшие политические мероприятия, передает разного рода "протесты" и антисоветские материалы, информирует их о провокационной деятельности антиобщественных элементов. В свою очередь общение с Сахаровым дипломаты и работающие под их прикрытием разведчики используют для получения важной политической информации и сведений, имеющих отношение к его прошлой работе на особо важном объекте.
З. Сахаров установил прямой контакт с антисоциалистическими элементами в ПНР и ЧССР, солидаризировался с чехословацкими "хартистами" и членами польского так называемого Комитета общественной самозащиты, призывает их к организационному объединению для активизации антисоциалистической деятельности с единых согласованных позиций.
4. В целях подрыва Советской власти Сахаров систематически оказывает иностранным государствам помощь в проведении враждебной деятельности против СССР...
Cправка подписана
зам. начальника Управления Госбезопасности
В. Проскуриным
На основе этой Справки и Записки КГБ Политбюро пунктом 12 своей повестки дня решало проблему Сахарова.
***** Через 6 лет и 11 месяцев Председатель КГБ СССР также на заседании Политбюро заявил, что Сахаров никогда не разглашал государственных секретов.
| ЗАСЕДАНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС |
3 января 1980 года
Председательствовал тов. БРЕЖНЕВ Л.И.
Присутствовали т.т. Андропов Ю.В., Громыко А.А., Кириленко А.П., Пельше А.Я., Суслов М.А., Тихонов Н.А., Устинов Д.Ф., Черненко К.У., Горбачев М.С., Демичев П.Н., Кузнецов В.В., Пономарев Б.Н., Капитонов И.В., Долгих В.И., Зимянин М.В., Русаков К.В.
12. О Сахарове
БРЕЖНЕВ. Т.т. Андропов и Руденко представили предложения относительно Сахарова. Он ведет большую вредную для нашего государства работу.
АНДРОПОВ. Сахаров выступает инициатором всех антисоветских мероприятий. Конечно, нужно лишить его звания Героя Соцтруда, звезд и лауреатов Ленинской и Государственной премий.
ГРОМЫКО. Вопрос о Сахарове перестал быть чисто внутренним вопросом. Он находит огромное количество откликов за рубежом. Вся антисоветчина, весь сброд крутятся вокруг Сахарова. Нельзя дальше оставлять такое положение.
УСТИНОВ. Я целиком и полностью поддерживаю те предложения, которые внесли т.т. Андропов и Руденко. Ведь действия Сахарова очень плохо влияют на других ученых. Надо решить вопрос так, как предлагают т.т. Андропов и Руденко.
СУСЛОВ. Я думаю, что в целом этот вопрос поставлен правильно. Но решать, может быть, не сразу все вопросы, а поэтапно. Сначала лишить звания Героя Соцтруда, а он имеет три звезды. Затем решать другие вопросы, которые здесь предлагаются.
АНДРОПОВ. Нам нужно сразу решить и следующий вопрос - поселить его вне Москвы. Мы предлагаем поселить его в Горьковской области. Если этого не сделать, то будет очень плохо.
ВСЕ. Нужно принять решение, которое предлагают т.т. Андропов и Руденко.
Решение принимается.
Выписка из протокола N 177 заседания Политбюро ЦК КПСС от 3 января 1980 года
Вопрос Комитета госбезопасности СССР и Прокуратуры СССР
1. Согласиться с предложениями Комитета госбезопасности СССР и Прокуратуры СССР, изложенными в записке от 26 декабря 1979 г. N 2484-А (прилагается).
2. Одобрить проекты Указов Президиума Верховного Совета СССР и постановления Совета Министров СССР по данному вопросу (прилагаются).
3. Редакции газеты "Известия" подготовить и опубликовать сообщение по этому вопросу, согласовав текст его с Комитетом госбезопасности СССР (текст прилагается).