Под разговоры о возрождении села в покинутых деревнях догорают последние дома

 

Исключили из списков, но не из памяти. Тем более если теплое, местами дымящееся пепелище, обнаженная печь и полусгоревшие яблони - это все, что осталось от родительского дома.

Того, что восстал после войны на шапкинском пепелище и рядом с которым поднялись еще 35 домов, а возле каждого - свой сад.

Того, где выросли мои старшие сестра и два брата и где родился и вырос я сам. Откуда троих сыновей провожали в армию и где потом были сыграны наши свадьбы.

Того самого дома, что по воле отца не двинулся с места, когда объявили деревню "неперспективной" и принялись свозить постройки на центральную усадьбу совхоза "Акатовский".

Деревни не стало, но наш бывший дом, обретя новых хозяев, и двадцать лет спустя продолжал стоять на прежнем месте, сопротивляясь ударам судьбы и сохраняя живую и зримую память об одной из великого множества российских деревень, судьбой не обласканных, но от судьбы той не прятавшихся.

На бездорожье близ дорог

От большака, как называли в этих местах старую Смоленскую дорогу, Шапкино отделяло чуть более двух километров - если двигаться напрямик, не принимая в расчет болотистой низины и пологого подъема к перелеску, тоже заболоченному и преодолимому разве что на лошади. А всего в шести верстах находится Батюшково - деревня и железнодорожная станция.

Получается, никак нельзя сказать, что мое родное Шапкино лежало в стороне от больших дорог. Какие известные в прошлом личности сюда наведывались и по каким делам, история умалчивает. Но определенно можно сказать, что отряды наполеоновского воинства в кампанию 1812 года сюда точно заворачивали в поисках провианта и теплых вещей. Более того: по сохранившимся документам Смоленской епархии, все 69 дворов, приписанных к ближайшему храму Святых Великомучеников Коcмы и Дамиана в Ренском, были французами сожжены.

Утверждать, что эта участь постигла и все избы шапкинских крестьян, не берусь. Но 130 лет спустя, в крещенские морозы 1942-го, Шапкино и деревни окрест немцы сожгли дотла.

Разбитые под Москвой, отступавшие по большаку и по заснеженным проселкам вдоль него, очередные завоеватели вымещали злость от поражения на местном населении. Контрнаступление наших войск, продолжавшееся больше месяца, к тому времени уже выдыхалось. И противник это почувствовал. Отойдя от Шапкино всего на 3-4 километра, немцы словно зубами вцепились в курьяновские, акатовские и воробьевские высоты и держали их до марта 43-го. Фронт остановился здесь на долгие 14 месяцев.

Авиация и дальнобойные гаубицы, не говоря уже про пушки и минометы, утюжили эти поля и перелески заодно с деревенскими пепелищами больше года, густо нашпиговав их железом. Деревенский тракторист Ефим Шалудкин подорвался на противотанковой мине в начале 60-х, когда корчевал по закрайкам полей кусты, чтобы расширить пашню. Была то немецкая или наша мина, никто разбираться не стал. Обкорнали дядьке Ефиму одну ногу по самое колено да велели судьбу благодарить, что жив остался...

Его розовая, намятая протезом культя и сам протез с кожаными ремешками на заклепках так и стоят перед глазами. Лет за семь-восемь до того, как стали из Шапкино в массовом порядке увозить дома, у нас была общая на три семьи баня. Привыкший обходиться без посторонней помощи, дядька Ефим допрыгает, бывало, на одной ноге до полка, нахлестается березовым веником, а потом сидит, раскрасневшийся, в предбаннике. Ждет, пока соседи подтянутся - Виктор Амосов да Федька, мой отец. Виктору Амосову еще в самом начале войны пулеметной очередью раздробило лодыжку. Врачи ее, как смогли, собрали, но правая нога перестала сгибаться. Раздеваясь в предбаннике, он всякий раз подмигивал пацанам: "Вошь, в баню хошь?" - "Не!! - давно выучив эту солдатскую поговорку, отвечали ему: - Мы рубахи покараулим..."

Нет уж в живых ни дядьки Ефима, ни моего отца, ни гораздого на прибаутки Виктора Ивановича Амосова. И уж 36 лет минуло с того майского дня, как хоронили всей школой нашего одноклассника Сережку Домнина. Через десять лет после дядьки Ефима его достала та же самая война. Бутылка с зажигательной смесью, что на свою беду отыскал семиклассник в каком-то полуобвалившемся блиндаже, шансов выжить ему не оставила...

Два ручья да перелесок

С тем временем тесно связана одна несбывшаяся мечта. Когда деревню еще не списали в расход, когда десятка полтора домов еще упрямились вынесенному приговору - "неперспективная", появилась было надежда на перемены к лучшему. Всего четыре километра - два ручья да перелесок! - отделяли тогда Шапкино от асфальтовой ленты шоссе, прошмыгнувшей из райцентра до моста через Москву-реку в деревне Пышково.

За тем мостом на высоком берегу реки бросаются в глаза еще крепкие с виду здания из красного кирпича явно не советской постройки. В конце 40-х здесь приютилась Пышковская сельская больница с родильным отделением. Именно тут появился на свет первый ребенок послевоенного Шапкино. Эта невольная честь выпала моей сестре Надежде. Отсюда, с высокого берега Москвы-реки, топтала дорогу в мир вся послевоенная шапкинская детвора - Амосовы, Виноградовы, Востряковы, Денисенковы, Емельяненковы, Епифановы, Ильины, Карпачевские, Кириенковы, Логвенковы, Малиховы, Мариничевы, Ревоненковы, Савченковы, Шалудкины, Шляхтины...

Асфальт в этом месте заканчивается на границе моста. А та дорожка, по которой везли мужики из Шапкино своих рожениц в Пышковскую больницу и по которой, счастливые, возвращались уже с дочерьми и сыновьями, под силу разве что вездеходу, да и то не всегда - на пути еще одной излучиной встречается Москва-река. В начале 70-х, примерно в километре от этого места вверх по течению военные принялись сооружать плотину, а еще выше стали вырубать лес по берегам реки - в ложе будущего водохранилища. Мужики (из тех, что обо всем рассуждают с видом знатоков) вполголоса делились военной тайной: под водой, мол, спрячут ракеты в шахтах - усиливают третий пояс обороны Москвы...

Шапкинские пацаны, кто уже оканчивал среднюю школу в Акатове, втайне надеялись: может, через нашу деревню проложат дорогу к плотине? Надежды особенно воспарили, когда военные стали тянуть туда подземный кабель - черный, толстенный, рукой не обхватить... Кабель протянули, табличек "Не копать" натыкали, и так же неожиданно, как появились, связисты исчезли. Через год-другой выяснилось: секретный объект на Москве-реке построили для генеральских услад - из минобороны и штаба Московского военного округа большие начальники приезжают сюда поохотиться на уток и рыбки половить. А дорогу, на которую в Шапкино все так надеялись, подвели к плотине с другого, "московского" берега - без асфальта, но с хорошим гравийным покрытием.

Так рухнула последняя из блеснувших было надежд. Не вписалась деревня Шапкино, ее 35 домов с клубом и магазином, не считая кузницы, склада ГСМ, животноводческих построек - передовое некогда отделение совхоза "Акатовский" - в потемкинские планы архитекторов развитого социализма в масштабах страны, области, района и во встречные обязательства прорабов по отдельно взятому Акатовскому сельсовету.

Решением Гагаринского райисполкома в начале 80-х Шапкино исключено из перечня населенных пунктов - одновременно с несколькими десятками других деревень в нынешних административных границах Гагаринского района.

Откуда пошла "Злая трава"

Ведущий инженер КБ им.А.Н.Туполева москвич Лев Николаевич Тихонов и его жена Капитолина Алексеевна еще в январе 1981 года вступили во владение домом, который им приглянулся в Шапкино. К тому времени на деревенских улицах оставалось десятка полтора изб. Зимой лишь в нескольких из них коротали свой век старики, а с приходом весны деревня всякий раз оживала, наполняясь детскими голосами.

До сих пор не могу взять в толк, кому от того было плохо! От того, что деревня не умерла в одночасье - вместе с переездом на центральную усадьбу совхоза последнего тракториста или доярки из Шапкино. А жила себе дальше, дарила простые житейские радости тем, кто не на Канарах, не в Турции скучал от праздности, а искал уединения в деревне.

И нет у меня ответа, как ни ищу, кому и чем так помешали эти люди - такие же, кстати, советские граждане! - по доброму выбору, с согласия прежних хозяев поселившиеся в их шапкинских домах. Нельзя же в самом деле принять за аргументы то нескрываемое раздражение, что сочилось из уст представителя совхозной администрации в зале заседаний Гагаринского районного суда: "Если москвичи могут иметь дома в деревне, тогда и нам давайте квартиры в Москве!"

В 1982 году до прямого поджога домов дело еще не дошло, но на шапкинских "дачников" повели массированное, не знающее пощады наступление - все с тех же господствующих акатовских высот. Первым делом отключили от ЛЭП деревенскую подстанцию. Одним махом оставили без электричества не только деревенские избы, но и расположенную поблизости летнюю дойку. Четыре месяца стадо совхозных коров доили, себе в убыток, от бензинового движка. Электрическая подстанция с демонстративно обрезанными проводами недоуменно гудела в двухстах метрах...

Не ожидавшие такого поведения люди поначалу просто недоумевали, пытались объясниться с директором совхоза, чем вызвали такое к себе отношение. И по какому праву кто-то лишает граждан в их собственной стране элементарной возможности за собственные деньги пользоваться электричеством?! Или того хлеще - запрещают пользоваться водой из единственного в деревне колодца и посылают бульдозер, чтобы сровнять его с землей!

Но ответом их не удостоили. В головах совхозного начальства засела похожая на паранойю мысль - как бы поскорее сковырнуть оставшиеся в Шапкино дома, выкорчевать липы да березы, разворотить фундаменты - и запахать все это, чтобы прибавить к совхозному клину еще гектаров семь-восемь. Если наберется столько под всей деревней вместе с огородами...

Весной и летом 1983 года по многим районам Смоленской области прокатилась волна однотипных исков, составленных в буквальном смысле под копирку. В Гагаринском районе они все были инициированы межрайонной прокуратурой "в интересах государства" - требовали признать незаконными договора о продаже жилых домов в деревнях вроде Шапкино и "привести стороны в первоначальное положение".

Во многих случаях это означало: найти поросшие травой могилы, извлечь оттуда кости какой-нибудь старушки, давным-давно почившей, стребовать с нее пятьсот или тысячу целковых, и пусть с этими деньгами москвичи убираются восвояси. А вы, старики да старухи, восстаньте из могил и вступайте в права собственников...

Трудно сказать, как далеко зашла бы эта фантасмагория, если бы не статья "Злая трава", опубликованная в апреле 1986 года в "Известиях". Собственный корреспондент газеты по Смоленской области Вадим Летов отрытым текстом писал о вопиющем и безнаказанном самоуправстве директора совхоза "Акатовский", в том числе о намеренном поджоге сначала одного, а затем еще двух домов в Шапкино. Я в то время и сам уже работал в газете, хотя и довольно далеко от родных мест - в Архангельске. Но в душе все равно корил себя, что не я, а мой незнакомый коллега вступился за наши родовые гнезда и их обитателей.

Спустя некоторое время в "Известиях" появилась вторая публикация на ту же тему - "Кому полоть "злую траву", а в ноябре того же года - третья ("Бурый дым"). Беспрецедентный для своего времени факт: центральная газета, издание высшего органа государственной власти в стране трижды выступает в защиту неприметной с виду деревни. Но лишь после этого были сделаны "оргвыводы" - директора совхоза, пересевшего в кабинет начальника районного сельхозуправления, с этой должности убрали.

Во всей деревне к тому времени в живых остался один дом.

Дотла и без свидетелей

С годами страсти вокруг Шапкино улеглись, боль притупилась, эмоции остыли. Наш бывший дом, единственный уцелевший из всей деревни, стараниями новых хозяев изменил свой внешний облик, в него вернулось электричество. А молодой дуб перед окнами, что был посажен мной еще в девятом классе, за тридцать лет вымахал в два раза выше крыши, догнав много старшую по возрасту березу...

Всякий, кто оказывался летом в этих местах, еще издали примечал зеленый оазис, ясно указывающий, что здесь теплится жизнь. Доброму путнику, будь то рыбак, грибник или охотник, здесь всегда были рады. Я и сам при любой возможности заворачивал сюда, чтобы окинуть взглядом знакомые окрестности, поздороваться с домом и его хозяевами, услышать, как шелестит на ветру возмужавший дуб...

И при этом с грустью отмечал, как зарастают подлеском давно не паханные поля, заболачиваются луга и сенокосы, как превратился в топкую камышовую лужу деревенский пруд, у которого варварским способом прорыли берег и спустили воду, чтобы один раз поживиться легкой карасевой добычей...

С осени и до весны, когда дом оставался без хозяев, он и сам был легкой добычей для недобрых людей. Но Тихоновы зла не держат и пытаются находить этому оправдание: тяжело сейчас в деревне, многие остались без работы... Прошлой весной из-за болезни Льва Николаевича поездку в Шапкино пришлось надолго отложить, а потом и вовсе от нее отказаться. На нынешнее лето планы Тихоновых выглядели более оптимистично. Но 8 мая перед полуднем в их квартире в Измайлове раздался междугородний звонок: знакомые из Акатова сообщили, что минувшей ночью в Шапкино случился пожар. С вечера был сильный ветер, кто-то поджег прошлогоднюю траву, и от нее занялся дом. К рассвету все выгорело дотла...

Из Москвы печальная весть телефонным звонком отрикошетила ко мне. В тот момент я был всего в двадцати километрах от Шапкино и уже через час со щемящим сердцем приближался к знакомому месту. Вокруг, насколько хватало глаз, черное покрывало обуглившейся травы. Оставшаяся без хозяина и давно не знавшая плуга, эта земля будто почернела от горя.

Знаю: пройдет неделя и другая - и луговая гарь скроется под набирающей силу молодой травой. А тот, кто намеренно пустил этот пал или просто бросил непогашенную по привычке сигарету, вряд ли станет терзать себя муками совести при виде того, что оставил за собой. Как знаю и то, что в пожарную охрану никто не звонил, дежурные расчеты на место не выезжали - огонь властвовал сколько хотел, без помех и свидетелей. Окружавшие дом вишни и молодые каштаны сгорели полностью, из земли торчали лишь метровые обуглившиеся головешки.

Больнее всего было смотреть на дуб. Словно гигантская паяльная лампа прошлась по нему с одной стороны: полностью сгоревшая кора, обуглившиеся ствол и седловина, откуда берут начало самые мощные нижние ветви. Кора с противоположной стороны ствола и почки на дальних от пожарища ветках каким-то чудом сохранились.

Эта робкая надежда на возможное продолжение жизни - как глоток воды при спазме...

***

В конце прошлого года в Объединенном мемориальном музее Ю.А. Гагарина, куда входит теперь на правах отдела и бывший районный краеведческий музей, провели конференцию "История гжатских деревень". Я взял оставшиеся от отпуска несколько дней и поехал в Гагарин, чтобы послушать доклады. И даже рискнул на примере Шапкино рассказать о драме тех смоленских, тверских, калужских, брянских и подмосковных деревень, что восстали из пепла войны, да уже в мирное время ушли в небытие по причине нашего собственного недомыслия и нерадения. Говорил с надеждой найти единомышленников, чтобы общими усилиями сохранить историческую и родовую память этих мест. То же самое готов повторить и сегодня - понимая, что теперь и за моей спиной не родительский дом, а остывшее пепелище. Но остается еще поддержка друзей и авторитет издания, в котором имею возможность работать.

Пишите. Адрес редакции известен, мой электронный - [e-mail].

А вы давно были в своей деревне?

  опрос

Николай Лаверов,  академик, вице-президент РАН:

- В деревне Пожарище на юге Архангельской области, где сохранился построенный моим дедом еще в 1861 году дом, я был в начале мая, там и День Победы встретил. До 2001 года, пока жив был отец, я всегда навещал его в это время. Теперь приезжаю на его могилу.

Сейчас в родительские гнезда потянулись из городов те, кто работал в Заполярье и уже вышел или собирается на пенсию. Многим из них всего по 50-55 лет, это зрелые, состоявшиеся люди - как раз то, что при кадровом голоде необходимо сегодня для возрождения деревни. Одни занялись восстановлением часовни, другие оживили лесозавод, вынашивают проект создания здесь фанерного производства... А в нашем доме живут и приглядывают за ним моя внучатая племянница с мужем.

Алексей Гордеев, министр сельского хозяйства РФ:   

- И мама, и отец у меня родом из одной деревни - села Урядино Касимовского района Рязанской области. И хотя я сам родился в Германии, но детство провел в этой деревне у деда. Он воспитал меня деревенским по духу. Конечно, я там бываю, и бываю часто. Однако, наверное, будет нескромным говорить о том, что я делаю для своих земляков, чем им помогаю. Могу лишь сказать, что я делаю все, в меру моих сил. А главное - на примере того, как живут мои земляки, вижу, в чем наши решения, решения чиновников, правильны, а в чем - ошибочны. Идеи, задуманные для реализации в огромной России, я никогда не поленюсь обговорить со своими земляками.

Валерий Золотухин, актер:

- В родной деревне Быстрый Исток, что в Алтайском крае, я был 14 апреля. Многие семьи пытаются вырваться из тупика. И есть даже несколько семей преуспевающих. Построенный храм Покрова Богородицы открыт для прихожан. На окраине деревни действует бензоколонка. Есть кинотеатр и клуб. Но в провинцию, конечно, надо вкладывать деньги.

Вячеслав Володин, вице-спикер Государственной Думы:

- Я родом из Саратовской области - в поселке Алексеевке Хвалынского района родился, в селе Белогорном учился и жил. Сохранились и крепко еще стоят оба дома, где проходили мое детство и юность. Правда, теперь там живут другие люди. Я часто бываю в родных местах - раз в два-три месяца обязательно. И захожу в обе школы - в алексеевской еще училась моя мама. С грустью замечаю, что в школьных классах стало меньше учеников. Это самая главная проблема для большинства российских сел - уезжают люди. Если у молодежи будут в селе жилье, работа и достойная зарплата, она не потянется в города.

Пытаюсь, когда есть возможность, помогать землякам, чтобы им, близким мне людям, жилось легче. Всем миром мы построили церковь в Белогорном. Сейчас заложили фундамент церкви в Алексеевке. Убежден, что все мы, кто родом из села, не должны сидеть сложа руки. Долг каждого из нас - сделать, сообразуясь со своими возможностями, для своей малой родины то, что она просит и чего ждет от нас.

Подготовили Евгений Арсюхин, Александр Емельяненков, Татьяна Хорошилова, Тамара Шкель

 

"Хочу деревню подобрать на жительство. Нигде, может, кто в курсе, не требуются опытные складские работники? Я тридцать четыре года проработал в этой системе... - и Николай Григорьевич доверчиво, просто, с удовольствием и подробно рассказывал, что он сам - деревенский, давно оттуда уехал, работал всю жизнь на складах, а теперь, под старость, потянуло опять в деревню... И тут-то начиналось. Его как-то сразу прекрасно понимали с его тоской, соглашались, что да, сколько по городам ни околачивайся, а если ты деревенский, то рано или поздно в деревню снова потянет. Начинали предлагать деревни на выбор. Николай Григорьевич только успевал записывать адреса. Начинали шуметь. Спорили..."

Василий Шукшин. Из рассказа "Выбираю деревню на жительство".