Поделиться
Понятно, что теперь в прохладных водах Хацбани не покупаешься. Артиллерия "Хезболла" обстреливает не только Кирьят-Шмону, но и все окрестности.
В мирное время из Тель-Авива до Кирьят-Шмоны автобус довозил меня за два с половиной часа. Нынче же потребовалось четыре часа: пришлось ехать объездными, более безопасными путями. К счастью, в дороге мне повезло с попутчиком. Соседнее кресло занял Валерий Новосельский, постоянный житель Кирьят-Шмоны.
Он - выпускник исторического факультета Днепропетровского университета. По словам Валерия, большинство из 30-тысячного населения Кирьят-Шмоны уже перебралось в более безопасные районы. Остались в основном пожилые люди, которым трудно покидать насиженные места. И действительно, когда мы вышли на центральной автобусной станции, на улицах города было практически безлюдно. Рядом со станцией привычно ожидали клиентов несколько такси. А главная улица Сдерот Тель-Хай (бульвар "Холм жизни"), казалась просто вымершей.
В двух городских гостиницах - "Эль-Гауччо" и "Бейт-а-Хайяль" - почти не было постояльцев. Это при том, что обычно в летние месяцы в выходные город переполнен жителями центральных районов, которые именно здесь спасаются от жары.
...В переулке, недалеко от "Эль-Гауччо", стоял обгоревший автомобиль. Время от времени покачивая головой, его неспешно обходил седовласый мужчина. "Ваша?" - спросил я на иврите. Мужчина внимательно посмотрел на меня и ответил: "Рак русит", что в переводе означает - "говорю только по-русски". Когда я перешел на "великий и могучий", мужчина заметно обрадовался. Несомненно, ему хотелось с кем-то пообщаться. Сразу же и представился: "Борис Матвеевич, или по-здешнему просто Борис. Живу в Кирьят-Шмоне 11 лет. Приехал из Братска".
"Ваша машина?" - повторил я свой вопрос уже по-русски. "Нет, соседа, - последовал ответ. - Он - местный, никуда уезжать не собирается. Но когда рядом с его машиной жахнул снаряд "катюши", сразу же семью от греха подальше на юг, в Эйлат, переправил".
"А вы почему не уезжаете?" - интересуюсь я у нового знакомого. Борис Матвеевич глубоко вздыхает, смотрит куда-то вдаль и неторопливо отвечает: "Во-первых, работа держит. В городе две промышленные зоны и ряд мастерских еще продолжают работать. Во-вторых...- тут Борис замолкает, медленно достает сигарету и закуривает. - Во-вторых, - повторяет он, - у нас внук служит недалеко. Мы с бабкой думаем, вдруг с фронта нагрянет повидаться".
Неожиданно прозвучал сигнал тревоги. Вместе с Борисом Матвеевичем спустились в бомбоубежище. Раньше мне приходилось бывать в бомбоубежищах в Хайфе, Цфате и Нагории. Кроме того, в доме, где я живу в центре страны тоже есть бомбоубежище. Но в Кирьят-Шмоне оно мне показалось более ухоженным. Двухъярусные кровати, матрасы, одеяла, бочки с водой, детские игрушки. Однако туалетов нет. А ведь нередко жителям города приходится в бомбоубежищах дневать и ночевать. Такой войны, которая разразилась сейчас, жители Кирьят-Шмоны никак не ожидали. Только за воскресное утро в городе 25 раз звучали сигналы тревоги...
Журналистская удача мне улыбнулась еще раз, когда недалеко от гостиницы "Эль-Гауччо", возле памятника израильским танкистам, я встретил Саадата, бывшего военнослужащего Армии обороны Южного Ливана. Саадату, христианину-марониту, ныне учителю средней школы, Кирьят-Шмона пришлась по душе, потому что этот город расположен в получасе езды от его родной деревни в Южном Ливане. Однако Саадат, как и большинство бывших военнослужащих Армии обороны, мечтает вернуться домой, когда там перестанут хозяйничать боевики "Хезболла".
"Понимаете, - говорит мне Саадат, - Израиль выполнил резолюции ООН и вывел свои войска из Южного Ливана, а ливанское правительство и не думает выдворять оттуда "Хезболла" и, следовательно, не выполняет решения ООН".
"Что же делать?" - задаю я вопрос Саадату и получаю неожиданный ответ: "Надо было помочь Ливану расправиться с "Хезболла", а не уничтожать эту страну, - уверенно говорит Саадат. - "Хезболла" до недавнего времени поддерживали не более трети ливанцев, а теперь наверняка больше. Израиль своими бесконечными бомбардировками настроил против себя всю Страну кедров. Саадат посоветовал мне созвониться со его бывшей коллегой Зуфией Манир, ныне живущей в ливанском городе Тир.
Зуфия говорит, что жертв среди мирного населения никогда не удается избежать. В Тире большие трудности с продовольствием и медикаментами. Гуманитарная помощь, оказываемая международными организациями, сначала попадает в Бейрут, и для ее переправки на юг, в частности в Тир, необходимо время. "Да и потом, - говорит Зуфия, - гуманитарной помощи на всех все равно не хватит".
Свекровь Зуфии, Саджия, в недавнем прошлом директор школы, тоже вступает в разговор. Она считает, что израильтяне атакуют Ливан, поскольку опасаются вступать в открытое противостояние с Сирией и Ираном, которые на самом деле и содержат "Хезболла". "В Дамаске и Тегеране, - продолжает Саджия, - тоже рады загребать жар чужими руками".
Обе женщины убеждены, что большинство ливанцев плохо относятся к "Хезболла", но к Израилю еще хуже. "В конце концов, - говорит Зуфия, - бомбы на нас сбрасывает Израиль, а не "Хезболла". Как бы подводя итог нашей беседе, Зуфия говорит, что сегодня ливанцы оказались между молотом Тель-Авива и наковальней "Хезболла".
"Между молотом и наковальней" - сильная метафора. А разве Израиль, атакуемый с севера "Хезболла" и с юга ХАМАС, не оказался между молотом и наковальней? Главная подлость войны в том и заключается, что человек превращается в мишень. Но на людей нельзя охотиться. Человека нельзя отлавливать словно зверя для зоопарка. И пока человек остается мишенью для каких-то партий, движений и организаций, под молотом варварства и наковальней непонимания оказывается весь цивилизованный мир.