Поделиться
Впрочем, официальное название тех событий, кажется, до сих пор не определено. Одни по-прежнему упоминают в разговорах "путч", другие - "революцию", третьи рассуждают о "перевороте". Но чаще всего речь идет о "событиях августа 1991 года". Значит, российское общество до сих пор окончательно не решило, что означали для истории страны в целом и каждого гражданина в отдельности эти три дня. Это наверняка произойдет, но позже. Когда станет очевидным результат сделанного тогда выбора.
Социологические опросы свидетельствуют, что большинство россиян сегодня действительно не могут сказать, что же произошло 15 лет назад. По данным Фонда "Общественное мнение" (ФОМ), почти половина - 46 процентов - наших сограждан не могут определиться со своим отношением к тем событиям. Чуть меньше - 41 процент, говорят об "исторической развилке", но не уверены, что страна пошла в верном направлении. Еще 13 процентов полагают, что августовское противостояние не оказало влияния на развитие страны, то есть дальше все происходило так, как должно было произойти.
При этом социологи отмечают, что 15 процентов опрошенных уже начинают путать август 1991-го и октябрь 1993-го. Люди вспоминают стрельбу у телецентра Останкино и Дома правительства (в 1991-м в здании на Краснопресненской набережной находился Верховный Совет РСФСР).
По неопределенности в оценке событий, предопределивших распад СССР, можно судить о ностальгии, которую россияне испытывают по исчезнувшему со всех карт государству. Опрос Всероссийского Центра исследований общественного мнения (ВЦИОМ) показывает, что 66 процентов россиян сожалели о распаде СССР (причем 74 процента из них говорили, что в декабре 1991-го было разрушено "великое государство") и 57 процентов полагают, что развала страны можно было избежать.
И ностальгия по СССР, и "черно-белые" воспоминания большинства об августе 1991-го - признаки того, что путь, начатый тогда, еще не закончен. Россияне продолжают сравнивать свою жизнь со стандартами времен СССР, и промежуточных точек, кажется, нет. Социологи намекают, что сравнение это не в пользу современной России. Но мало кто помнит, как легко произошло расставание с тем государством. К примеру, как в ночь сложения Михаилом Горбачевым своих полномочий президента СССР в студии самой рейтинговой программы тогдашнего ЦТ "Взгляд" с шутками-прибаутками был разрезан и съеден большой торт в форме карты Советского Союза.
Об СССР как о счастливой юности вспоминают только хорошее. Гарантированное образование, работу и пенсию, беззаботность существования и уверенность в завтрашнем дне. Такой список потерь обычно приводят те, кто сожалеет о смерти первого в мире государства рабочих и крестьян. Конечно, немало хорошего было приобретено и в перестройку - необременительная свобода выбора и развитие частной инициативы, раскрепощение информационной политики и вынужденный демонстративный поворот власти лицом к народу, попытки строить социализм с "человеческим лицом" и робко приподнятый "железный занавес". Но наиболее ценным для всех людей была все же та самая уверенность в себе и в государстве.
События, которые предшествовали августу 1991-го и последовавшим вскоре Беловежским соглашениям, забылись. Чернобыль, армянские погромы в Азербайджане, избиение турок-месхетинцев в Фергане, разгон мирных демонстраций в Тбилиси и Вильнюсе. Все это было до, а не после августа 1991-го. И самое главное - было не в РСФСР. Общим для всех граждан СССР стал товарный и продуктовый дефицит, денежная реформа премьера Павлова.
Но, кажется, главной, еще не осознанной гражданами России потерей стал процесс формирования в СССР гражданского общества, и непосредственно с этим связанное осознание высокой ценности человеческой жизни. Советское государство, введя войска в Афганистан, вновь, после Великой Отечественной, стало приучать граждан к неизбежности смерти во благо страны. Но не приучило. Вероятно, потому, что неоправданно дорогим получалось это благо. И вывод войск, по большому счету, был продиктован недовольством общества, уставшего импортировать "груз 200".
Тем более шокирующей стала в августе 1991 года смерть троих парней, погибших под гусеницами БМП, в котором сидел паникующий водитель. Смерть Дмитрия Комаря, Владимира Усова и Ильи Кричевского означала полный провал действий ГКЧП в глазах общества. Их похороны собрали больше людей, чем иные концерты суперзвезд на Красной площади. И хотя через два с небольшим года в Москве, по официальным данным, от пуль погибли 123 человека, но такого резонанса уже не было.
Оценку историческим событиям дают не только и не столько историки, сколько общество. По поводу августа 1991 года у россиян общей точки зрения нет. Вероятно, она появится тогда, когда граждане "оценят" собственную жизнь, а социологи подтвердят, что эта цена - высока. Так же как в августе 1991-го.
| МНЕНИЯ |
Валерий Хомяков,
гендиректор Совета
по национальной стратегии:
- Моя оценка тех событий ни в коем случае не изменилась. Я и тогда был в Белом доме и вместе с коллегами собирал данные о том, что происходит в регионах, занимался информационной координацией. И поверьте, повторись все, даже зная, что было потом, я все равно был бы там, на стороне защитников Белого дома.
Поэтому мне не нравится, когда сегодня предпринимаются попытки пересмотреть, приуменьшить значимость событий, которые тогда произошли. Представить все это "непонятной" революцией. Ведь помимо попытки противодействия реставрации тоталитарного строя был и редкий момент серьезного единения власти и общества. При этом в августе 1991-го, конечно, была революция. Ведь в итоге изменился государственный строй. Это главный признак революционности событий. Революция - это и уличная демократия, когда люди выступают невзирая на все запреты власти.
На Украине, как бы многие ни пытались сравнивать "оранжевую революцию" и наш август, все же была иная ситуация. Конституция не поменялась, государство осталось прежним. Хотя общие черты, конечно, есть. В первую очередь, конечно, недовольство "номенклатурой" у нас и властью Кучмы - в Киеве.
Разочарование многих в том, что произошло тогда вполне естественно. Многие, вероятно, надеялись, что лучше станет всем и сразу. Некоторые защитники Белого дома, вероятно, надеялись на какие-то преференции. Но то, что было потом - тоже вполне естественно, я имею в виду шоковые реформы Гайдара, которые так тяжело переживались. Отсюда и ностальгия по распавшейся империи. Хотя во время империи все и ездили в Москву за колбасой.
Избежать распада СССР, конечно же, было можно. Горбачев уже готовил Ново-Огаревские соглашения, в результате которых верхушка во главе с Лигачевым теряла власть. Ведь планировались прямые выборы. И если бы не ГКЧП, Советский Союз, думаю, сохранился бы и медленно но верно шел бы по пути демократизации и реформ.
Гордость за СССР, испытываемая многими людьми, должна смениться гордостью за Россию. Это связано и с ростом экономики, и с тем, что Россия играет большую роль на мировой арене. Может быть, это будет и не завтра, но когда эта гордость придет, все встанет на свои места. Люди поймут, с чего началась новая процветающая Россия.
Игорь Бунин,
генеральный директор Центра политических технологий:
- Вспоминая тот август, я в первую очередь вспоминаю свои эмоции. Я, конечно же, был "шестидесятником" и выступал против гегемонии КПСС, увлекался западными идеями и был целиком на стороне Ельцина и защитников Белого дома. И, наверное, не понимал, насколько сильным будет поворот.
Сейчас мой взгляд более аналитичен. Говоря о тех событиях, я предпочитаю использовать схему, введенную политологом Тернером, которая предполагает два типа состояния общества: структуру и коммунитас. Коммунитас - это момент единения, эйфории, вертикального и горизонтального равенства. Это похоже по эмоциям на карнавал, на май 1968 года в Париже, на идеалы жизни хиппи. В этот момент рушатся все бывшие структуры и возникают, устанавливаются новые. Это похоже на сюжет фильма Феллини "Оркестр". Бунт в оркестре против дирижера и приход нового руководителя, который оказался жестче прежнего. У нас в августе 1991-го был коммунитас. И через этот момент равенства, момент истины, прошли все - и граждане, и власть. В этом события 1991-го года похожи на все оранжевые и бархатные революции - сербскую, украинскую, грузинскую.
В принципе, повторения таких событий ждать не стоит. Коммунитас бывает раз в поколение. Два раза подряд такой подъем одним и тем же людям пережить сложно. Хотя история сейчас и ускоряется. Но для этого должны произойти слишком серьезные изменения в обществе и тех самых структурах, которые должны быть сломаны.
В тоске россиян по СССР нет ничего неестественного. Это консервативная реакция, всегда присущая большинству членов общества. И хотя материально многие выиграли или хотя бы не проиграли от распада СССР, личностный статус упал по сравнению с теми временами. И не только личностный статус, но и статус государства. Сложно признать, что сегодняшняя Россия - это не империя, которой все боятся, а средняя, с точки зрения экономики, страна, вынужденная идти в хвосте у Запада.
Сергей Марков,
директор Института политических исследований:
- Сейчас я смотрю на те события уже с дистанции. Есть глубочайшая горечь по поводу распада СССР. Я ожидал другого результата. Это слишком остро воспринималось. Поэтому, вспоминая те события, я испытываю даже некое раздвоение: сердце осталось в Советском Союзе, а разум - на стороне демократических сил. Это сейчас я понимаю, что можно было затормозить события, не допустить такого глубокого раскола.
Но в оценке событий августа 1991-го ничего нового для меня не произошло. Это была революция, спровоцированная попыткой контрпереворота.