Поделиться
Новая постановка "Мазепы" была осуществлена совместно с нью-йоркской Метрополитен-опера. Над ней работали Валерий Гергиев, режиссер Юрий Александров, художник-постановщик Георгий Цыпин, художник по костюмам Татьяна Ногинова и художник по свету Глеб Фильштинский. Премьера состоялась в марте 2006 года на сцене Метрополитен-опера в Нью-Йорке. Со вчерашнего дня именно эта версия "Мазепы" заняла свое место в репертуаре Мариинки. На премьерном спектакле пели Николай Путилин, Виктор Черноморцев, Михаил Кит, Александр Морозов, Лариса Дядькова и другие солисты оперы. Накануне премьеры мы дозвонились художнику Георгию Цыпину в Нью-Йорк и попросили рассказать об этой работе.
Российская газета | Как вы сегодня относитесь к премьере в Метрополитен, состоявшейся в марте?
Георгий Цыпин | Трудно судить о том, что делаешь сам. Это была подряд моя пятая постановка в Метрополитен. Поэтому мы с Александровым отважились на бескомпромиссное сценическое решение, раньше я был более осторожен.
РГ | Как восприняла вашу работу публика? Пресса была довольно яркой и даже восторженной.
Цыпин | В зале Метрополитен - пять тысяч человек. Невозможно угадать зрителя. В этой постановке был какой-то надрыв. Я до сих пор ее переживаю как открытую рану. И я думаю, что это хорошее ощущение - опера очень тяжелая. Ее можно сделать, конечно, более декоративной. Директор Метрополитен так себе и представлял, когда мы начинали, что это одна из экзотических, лирических опер, что все это далеко и безобидно. На самом деле тема оперы настолько жесткая, кровавая и душераздирающая, что для американского зрителя это была, наверное, достаточно сильная эмоция. Отталкивающая даже.
РГ | Ваше имя для отечественного зрителя прежде всего связано с постановкой вагнеровского "Кольца" в Мариинке. Вы - равноправный идеолог спектакля. Какие пространственные и смысловые акценты были для вас важны в "Мазепе"?
Цыпин | Когда мне предложили "Мазепу", сначала я хотел отказаться. "Кольцо" мне, конечно, ближе. "Мазепа" - опера об очень конкретной, специфической ситуации в русско-украинской истории. Она привязана к эпохе и этнографии, она очень экзотична - запорожцы, Украина. И даже костюмы, которые мы сделали исторически точными, воспринимались здесь как что-то инопланетное. Мне было сложно здесь уйти в чистый миф, в абстракцию. И в этом жесткость нашего спектакля. Мы понимали, что это реальная история, имеющая прошлое, настоящее и будущее. Именно движение истории нам было очень важно передать.
В сцене Полтавского боя я работал с образом вздыбленной земли. Наверное, это и есть основной пространственный мотив спектакля.
РГ | Насколько важен для вас был актуальный аспект русско-украинских отношений? Ведь они сегодня находятся в стадии невиданной остроты.
Цыпин | Борьба за власть, казни, преследования, которые есть в опере, - это человеческая история. Но есть более важный для меня сюжет. Кочубей в начале пушкинской поэмы находится на вершине. В этом есть какая-то метафора человеческой судьбы вообще: стремление к власти - достижение вершины - и потом мгновенное падение.
Так визуально это и решено. При страшном излишестве, даже вульгарности власти, украшенной коврами и драгоценностями, она в мгновение все это теряет: мишура сдирается, а под нею - тюрьма. Здесь метафора не только историческая, но общечеловеческая, потому что так часто складываются судьбы. И важно почувствовать это прежде всего как человеческую трагедию - только что бывший на вершине власти Кочубей предстает избитым, окровавленным и готовым к казни.
А самое интересное, что в финале все это приобретает необъяснимую, меланхолично-печальную окраску. Всякая эпоха, даже самая страшная, самая кровавая, вызывает с течением времени ностальгию, ощущение уходящих в пустоту людей. Гипсовые скульптуры, напоминающие у нас ВДНХ, стираются в пыль, смешиваются со снегом и обретают вдруг меланхолический покой, который потрясающе соединяется с музыкой Чайковского. Эта музыка, ее мягкость и мелодичность противоречит кровавой истории, рассказанной Пушкиным, точно парит над ней.
РГ | Есть ли для вас границы в интерпретации классики? Только что Галина Вишневская отказалась праздновать свой юбилей в Большом театре именно потому, что ее оскорбила постановка "Евгения Онегина" в Большом театре.
Цыпин | Довольно странно, потому что эти произведения написаны и сделаны для нас, они нам принадлежат. И даже если пытаться делать оперу традиционно, все равно уйдешь далеко и от эпохи, и от того, что предполагал автор. Мы такие, какие мы есть, сквозь нас проходят интерпретационные токи, и самообман - думать иначе. Если прикидываться, что мы знаем раз и навсегда, как надо делать, тогда зачем вообще браться за новые постановки? Только затем, чтобы почувствовать что-то заново. В искусстве нет никаких законов, и никаких лимитов ставить себе нельзя.
РГ | Кто для вас Мазепа сегодня?
Цыпин | Это очень современный характер и совершенно незаурядная личность. Он был поэт, невероятно обаятельный человек, но, безусловно, жестокий и мстительный. Существует история о том, как однажды Петр I потрепал его за бороду, и он 20 лет не мог этого забыть. Таких людей мы встречаем. В этом-то и гениальность оперы - меняются костюмы, внешний вид людей, но не меняется человеческая натура. И поэтому мы имеем право реинтерпретировать и владеть классикой, продолжая ее переосмысливать. Эти люди звучат невероятно современно.
РГ | Кажется ли вам, что русская опера стоит на пороге качественно нового этапа своего развития?
Цыпин | Пока мне так не кажется. Вот вы упомянули зрителя. Конечно, без него ничего не бывает. Если художник не понят, если он не имеет зрительской поддержки, то не возникает среды. Пока в России идет этот бессмысленный спор о границах интерпретации, опера на Западе сделала невероятный рывок - она находится реально в XXI веке. Пишется огромное количество новых опер, да и классическая опера популярна. Когда приезжаю в Амстердам, например, вижу в зале модных, умных, интересных людей, которые требуют необычных решений. На традиционную постановку они просто не пойдут. Я надеюсь, что и в России этот зритель растет, и он появится со временем.