Более того, похоже, его шествие по международным фестивалям продолжается: картина получила приглашения на целый ряд киносмотров.
Но фильм этот интересен независимо от фестивалей и наград. Современное российское кино редко пользуется столь сложным, поэтичным, ассоциативным языком. В моде другие установки вроде: "Будь проще, и люди к тебе потянутся. А иначе проедешь мимо кассы". Авторам "Многоточия" эти "простые истины" словно бы и неведомы. О фильме обозреватель "РГ" побеседовала с его продюсером и режиссером Андреем Эшпаем.
| ИЗ ПЕРВЫХ УСТ |
Российская газета | Ваша картина снята по повести Виктора Некрасова "Кира Георгиевна". Фильм во многом отличается от первоисточника.
Андрей Эшпай | На мой взгляд, к автору оказываешься ближе, когда вступаешь с ним в диалог, находишь его атмосферу и соединяешь ее со своей. Личность, судьба, произведения Виктора Некрасова уникальны. Взять хотя бы книгу "В окопах Сталинграда", которая получила Сталинскую премию, - она до сих пор жива. А ведь когда Некрасов писал ее, взгляды у него были вполне коммунистические. Или рассказ "В высшей степени странная история", который был написан после того, как он создал авторский текст к документальному фильму Гутмана "38 минут по Италии" (отрывок из него использован в "Многоточии"). Некрасов был в Италии и написал текст, порицающий буржуазные нравы. Это человек, который потом, в 70-е годы, был выслан из СССР! В его автобиографической книге "Если бы да кабы во рту росли грибы", изданной за рубежом, потрясающе описано, как он был вызван на дачу к Сталину. Оба они напились... Страшно и смешно одновременно! Сталин умел притягивать людей (тот же Леон Фейхтвангер был очарован им), что не мешало ему тут же "съесть" человека. Именно этот ключ к образу Сталина мы с Максимом Сухановым использовали в "Детях Арбата".
РГ | Почему ваш фильм называется "Многоточие"?
Эшпай | Имеется в виду эллипсис (многоточие внутри фразы), 25-летний пропуск в жизни героев. И, конечно, невозможность поставить в конце уверенную точку.
РГ | 25-летний пропуск возник, потому что героя посадили в 37-м. После многосерийного фильма "Дети Арбата" вы снова, пусть не напрямую, вернулись к той эпохе. Вас как художника не отпускает именно этот исторический период?
Эшпай | Было построено особое общество, которое уникально управлялось, ослепляя огромные массы людей. Но та эпоха не была в историческом смысле чем-то особенным: человек часто увлекается какой-то идеей, существует в ней, а потом эта же идея его уничтожает в самых простых вещах. Хотя бы в отношениях между мужчиной и женщиной. Людей попросту отлучают друг от друга. И самое страшное, что человек, находясь внутри этой ситуации, не может ее оценить, тем более - разрушить, пусть даже эта попытка будет бессмысленной и обреченной. Я говорю о большинстве людей, а не о тех прекрасных безумцах, которые решались активно противостоять системе. Из лагерей в основном возвращались люди разбитые. Исключение составляли единицы - такие, например, как Солженицын, Жженов.
РГ | Герой "Многоточия" Вадим не из тех, кто составляет исключение?
Эшпай | Безусловно, он слабее. Актер Игорь Миркурбанов выполнил сложную задачу - сыграл бесконечно обаятельного, но потерянного, надломленного человека.
РГ | Поэтому он и мечется между Кирой, которую вроде бы любит, и своей новой женой?
Эшпай | Я не уверен, что Вадим вообще способен любить. И на творчество он уже не способен - сколько бы ни пытался, он уже никогда ничего не напишет. Но есть еще более страшная вещь, и эта мысль была для меня очень важна. Многие люди, у которых в лагерях пропали близкие, потом почти не вспоминали про них - вроде было, а вроде не было. Отсюда фантастическое пространство фильма, когда порой непонятно, сон это или реальность. Например, странный эпизод, когда Вадим знакомит Киру со своей мамой.
РГ | Но ведь до того как Вадима посадили, они с Кирой были женаты?
Эшпай | Они были молоды, свободны - взяли и расписались. Жили одним днем, не спешили ехать к маме Вадима, откладывали. Вот и познакомились - через 25 лет.
РГ | В повести Кира Георгиевна более циничная, легкомысленная. Вы со сценаристом Эльгой Лындиной сильно изменили ее характер. К тому же она стала официозным скульптором, ваяет памятник Ленину.
Эшпай | Мне нужно было, чтобы пространство заговорило пластическим языком. Поэтому так важен этот образ - гигантский стальной каркас скульптуры Ленина, подавляющий и подминающий все. Но героиня этого не осознает! Она искренне делает нечто большое, великое. И чем искреннее она в это верит, чем романтичнее, тем все это чудовищней. Она, конечно, чувствует, что ее мир разрушен. Но в этом фильме не могло быть такого сюжета: из лагеря вернулся свободный человек, который все может, героиня увидела его, "пелена упала с глаз", она все разрушила и не стала больше Ленина делать. Это была бы последовательная история, которая в наше время считывается как примитивная.
РГ | В сравнении с довольно простым, линейным повествованием повести, в вашем фильме время слоится, перетекает. Вы думаете о зрителе, когда делаете фильмы, представляете, кому они адресованы?
Эшпай | Наверное, не думаю. Но в какой-то момент, надеюсь, происходит некое совпадение.
РГ | Американский критик Лесли Фелпери, дама весьма строгая в оценках, написала примерно следующее: "Этот фильм может найти свою, довольно большую нишу в прокате... Симонова демонстрирует впечатляющий актерский диапазон... Тонкая нюансировка второстепенных персонажей". Последнее явно относится к гениальной игре Чулпан Хаматовой - ее крошечная роль имеет для фильма огромное значение. Статья Фелпери опубликована несколько дней назад в Variety, под впечатлением фестиваля в Локарно. Вас греют награды двух жюри такого престижного форума?
Эшпай | Конечно, важны такие формулировки, какую дала Европейская конфедерация кинематографических искусств: "Это поэтическая картина, красивая игра главной героини и завораживающий эстетизм изображения". А насчет жюри обольщаться не стоит. И не важно, какого уровня фестиваль. Это пристрастие нескольких человек и дирекции фестиваля. Последний месяц прошел для меня под знаком премьеры фильма "Многоточие". Я слышал, как дышал, смеялся и плакал зал - в Локарно, в Выборге, в Москве. Это, поверьте, режиссеру скажет больше, чем любое жюри.