Поделиться
Премьеры "Короля Лира" режиссера Юрия Бутусова, которого с "Сатириконом" связывают уже годы успешной и серьезной работы ("Макбет" Ионеско, шекспировский "Ричард III"), в Москве ждали особенно - этим спектаклем театр одним из последних открывал свой новый сезон.
В этой трагедии в "Сатириконе" к единому знаменателю сводилось несколько конфликтующих по сути между собой переводов - Пастернака, Дружинина и Кетчера. И в этой роли, к коей, как к фантастической глыбе, подступаются всю свою жизнь, набирая в легкие побольше воздуха и все равно задыхаясь при первых же шагах по направлению к ней, предстал Константин Райкин.
И новый король Лир начал делить свое государство согласно красочности признаний своих дочерей в любви к нему. К сюжету здесь подошли как к мине замедленного действия. Сначала тихо- тихо, не форсируя событий и как будто уверяя зрителя: все спокойно, все нормально, из Шекспира Ионеско на сей раз делать не будут - усыпляют бдительность. А затем, когда публика совсем уж успокоится и расслабится, и даже перестает замечать художественно-сценографический лесоповал Александра Шишкина на сцене, не отвлекаясь на то, как тягают голые доски актеры и не задумываясь о том, сколько при этом заноз они сажают себе в руки, дают такое крещендо страстей, точно они не говорят слова, а вырывают их из своего горла.
Вот ослепленный граф Глостер - Денис Суханов, обезумев от горя, пытается покончить с жизнью. И зал, как раньше в стереокино, поддается вперед, чтобы успеть подставить ему руки, поддержать и не дать упасть с вымышленного обрыва.
Вот Регана - Агриппина Стеклова, - битая любимым мужем, обманутая страстным любовником и отравленная родной сестрой, корчится в предсмертных муках, - и все вокруг уже готовы простить ей ее дочерние грехи и срочно бежать придумывать противоядие.
Вот Эдмонд, побочный сын Глостера, в исполнении Максима Аверина ставший не просто злым закомплексованным человеком, а настоящим исчадием ада, вырастает из затравленного мальчика, жмущегося к ногам отца, как собачонка, в обиженное на весь мир и мстящее всем чудовище. И на него становится больно смотреть.
Вот граф Кент - Тимофей Трибунцев, верой и правдой служа своему королю, сносит побои, в наиболее выигрышные моменты добираясь до таких высот трагизма, какие не изобилуют в жизни даже самого короля Лира...
Вот Корделия, с помощью Натальи Вдовиной превратившаяся в совсем уж безропотную скромницу, льет видимые миру слезы, и в зале в унисон ей лезут за платочками, принимая реалии ее жизни так же близко к сердцу, как свои собственные...
Вот, наконец, король Лир - Константин Райкин во всем своем великолепии - находит самый короткий и верный путь к сердцу зрителя - через невероятный юмор и пробивающее все шекспировские брони человеческое обаяние, добиваясь неимоверного сострадания. Сцены в спектакле, когда, наблюдая за его крепким, бодрым, энергичным, но начинающим уже впадать в детство Лиром, не знаешь, что делать - плакать или смеяться, - лучшие сцены. Ведь безумие его Лира - не пафосный наигрыш с заламыванием рук, взвыванием в такт и вырыванием волос на голове, а очень убедительное, надо даже сказать, бытовое сумасшествие. И его вспышки гнева - не придуманные, взращенные и поставленные на котурны реакции, а вполне понятные и объяснимые искры неизбежной возрастной старческой раздражительности.
И все же режиссер Юрий Бутусов - мастер постановок с территории театра абсурда. Беккет, Питер, Бюхнер, Ионеско - кажется, в его театральной жизни это такие же реальные действующие лица, как сосед сверху, или уставший продавец ближайшего магазина, или водитель трамвая, каждый день отвозящий тебя на работу. Но я это к тому, что и герои Шекспира, уже почти "одомашненные" театрами, у Юрия Бутусова волей или неволей перебираются в плоскость абсурда, карабкаясь туда, как в спасительный мир, цепляясь за него всеми силами и почти примиряясь там со всеми ужасами, окружающими их в реальной действительности. Судите сами: абсурдна ситуация, абсурдно поведение людей, абсурдны мотивации их поступков, абсурдны и самоуничтожительны их жестокость и алчность. Абсурдны поздние прозрения и отчаянные раскаяния, абсурдными оказываются попытки как любить, так и ненавидеть, одинаково приводящие к смерти - с блаженным или же искаженным от ярости лицом. И что парадоксально: там вовсе не играют в театр абсурда. Они там, как и мы здесь, давно уже в нем живут.