Поделиться
В день его 70-летия все вспомнят о "Мертвом сезоне", его первом большом фильме, который он снял в 31 год, сразу став знаменитым - картину только за 9 месяцев посмотрели более ста миллионов человек. Там многое было впервые: зрители впервые увидели так рельефно закулисье секретных служб, впервые поняли, какого масштаба актеры Ролан Быков и Донатас Банионис, впервые проникли сквозь "железный занавес" на улицы реальных западных городов. Прошло много лет, но картина и сегодня безупречна и с профессиональной, и с этической точек зрения - в ней внутренняя свобода, какая в те годы казалась невозможной. Для Саввы Кулиша эта свобода была способом жить - он свободным оставался во все времена. И формировал вокруг себя пространство свободы, поэтому в бесчисленные его проекты люди шли с радостью и энтузиазмом. Масштаб и значение этих проектов еще предстоит оценить.
Он был рожден кинематографистом, то есть в его понимании деятелем. Кинокамера была неотъемлемой принадлежностью дома, где он рос: его отец - кинооператор Яков Кулиш, работавший с Эйзенштейном. Школа киномастерства для него стала и школой общественной активности: студентом ВГИКа он помогал Михаилу Ромму в работе над знаменитым фильмом "Обыкновенный фашизм" - в качестве режиссера-стажера просматривал и отбирал кадры фашистской хроники, пытаясь понять феномен тоталитарного сознания, в основе которого всегда высокомерная ненависть к человеку.
Его первой самостоятельной картиной стала документальная - "Последние письма", которые он снял с однокурсником Харлампием Стойчевым. Фильм основан на документах, откопанных им в архивах берлинской студии UFA: ура-патриотические кадры официальной хроники сопровождались чтением писем немецких солдат с фронта - возникала трагедия поколений, одурманенных гитлеровской пропагандой. Картина, как ясно, была не о прошлом - это предостережение стране, победившей фашистскую Германию, но не убившей зерна фашизма в самой себе.
За свою недолгую, в общем, жизнь Савва снял не так уж много игровых лент, но они становились событиями: "Комитет 19-ти", "Взлет", "Сказки... сказки... сказки старого Арбата", "Трагедия в стиле рок", "Железный занавес". Кино он понимал не как бизнес - он был вдохновителем общественных акций, значение которых выходит за пределы искусства.
Тревожные крены, которые наметились в общественных настроениях соотечественников, не давали Савве покоя - он снова и снова напоминал молодым о природе фашизма, урокам памяти посвятив цикл из 12 картин - документальную трагедию "Прости-прощай, ХХ век". В ней автор сам встал в кадр, демонстрируя молодой аудитории кадры старой и современной хроники: фашистские демонстрации в Берлине, Вене, Москве, Музей толерантности в Лос-Анджелесе, музеи холокоста в разных странах. Реакция собравшихся и их комментарии к увиденному снимались скрытой камерой. Мы получили редкий по выразительности моментальный снимок умонастроений тех, кому принадлежит будущее России. И, спустя почти полвека после "Обыкновенного фашизма" Кулиша поразило охватившее страну беспамятство: "Они же ничего не знают! - рассказывал он о слушателях своих лекций в Сибири. - Они словно впервые слышали от меня о судьбе, которую Гитлер готовил не только евреям, но и русским, как он хотел взорвать Москву и Ленинград, как мечтал всех русских согнать за Урал, уничтожив всех, кто окончил больше четырех классов школы. Они ничего об этом не знают!"
Фильм о ХХ веке оказался его завещанием, именно эту принципиальную для него работу надо было показать в эти дни по ТВ в прайм-тайм, ибо нет сегодня картины, более необходимой для будущего России. Но, увы, ни "Последние письма", ни антифашистские документальные ленты Кулиша в последние годы увидеть невозможно: беспамятство прогрессирует такими темпами, что кажется, его до поры сдерживало только само существование среди нас этого доброго, яростного и порядочного человека.
Он был последним оплотом сопротивления и в Союзе кинематографистов России - отстаивал демократические принципы его деятельности в качестве председателя Московского союза. Вел линию на сближение спорящих сторон, и дело шло к долгожданному миру. После его смерти процесс распада пошел очень быстро, словно сорвавшись с цепи. Цепью этой была его порядочность, безупречность его репутации, авторитет, который просто так со счетов не скинешь. Непокорный глава московской организации был последним деятелем нашего кино, готовым к открытому спору. Без локомотива сопротивление ушло в глухое подполье.
Так сам уход Саввы Кулиша стал не просто потерей для всех, кто его знал и любил очно и заочно, - он обозначил конец великой романтической эпохи в нашем кино. Вместе с ним мы прощались и с эпохой 60-х, чьи идеи и настроения, а главное - выражение этих идей в искусстве были столь бурно талантливы, что не видеть это, превратить это в предмет осмеяния могут только глубоко бездарные люди. Но наступало другое время - тотальной коммерции и цинизма.
Наше последнее интервью состоялось в канун его отъезда в Ярославль, где он должен был встретиться со зрителями. Отменять поездку он не хотел, хотя со здоровьем происходило неладное: только что ему стало плохо, он упал, на лбу была здоровенная ссадина. "Поезд уходит" - было главным лейтмотивом нашего разговора: он боялся не успеть с реализацией своих идей. На прощание я попросил разрешения сделать фото. Он почему-то зажмурился и улыбнулся в объектив так смешно и нежно, как умел только он. На свой поезд, уже не фигуральный, он не успел, поехал в Ярославль на машине. Интервью оказалось последним, улыбка - прощальной: наутро Саввы не стало. Когда смотришь на это странное и категорически непригодное для официоза фото, кажется, что он уже все знал наперед.