Поделиться
По-человечески всегда приятно, если кто-то оправдывает твои надежды. Именно это, к моему удовольствию, случилось с Быковым. Мне он еще десять лет назад показался талантливым, сообразительным и глубоким парнем. Это было голословно, ни премий тогда у него, ни славы. Но тем не менее я позвал его на работу - мне хватало собственного ощущения - и предложил денег ну так раз в десять больше, чем он тогда получал в "Собеседнике". Быков был на мели, я это знал и уже потирал руки. Я позвал его в кабак, чтоб обсудить вопрос, он отказался - поскольку не при деньгах. Но я настоял, мы сели где-то пить, водку. Мои цифры Быкова впечатлили, но он со вздохом от них отказался. Поскольку уже подписал контракт на следующий год с Юрием Пилипенко, своим главным редактором. И расторгнуть его не может, поскольку тот сделал для него много хорошего в трудные времена.
Красивая история. Я такие люблю.
И вот новый поход в питейное заведение (еще, правда, было много промежуточных). На этот раз Быков решительно отказался от водки (что поэтам, насколько я их знаю, не свойственно, а я их немало повидал) и пил исключительно коктейль Б-52. Я, чтоб его не смущать молчаливым упреком, вместо водки набрал себе "Маргариты". Молодая поэтесса, которая пришла с Быковым, тоже вела себя странно: пила вообще сок. И, более того, большую часть времени молчала, обошлась даже без дамских банальностей типа "Не люблю, когда при мне матом...", которыми можно испортить любую пьянку.
Надо вам сказать, что заполучить Быкова оказалось непросто. Он сперва отказывался! Под тем предлогом, что он недостоин интервью, ему сказать нечего. Еле уговорил.
Премия
- Дмитрий! Ну, как же ты говоришь - недостоин? Это раньше, может, был недостоин, а теперь - все: ты получил самую богатую русскую премию. То есть выстраивается, если в денежном выражении (а почему бы и нет), такой ряд: Шолохов, Пастернак, Солженицын, Бродский (у них Нобель, это в пределах миллиона долларов), - а дальше ты с 3 000 000 рублей. Можно с полным основанием говорить о смене элит; вот есть старые писатели, которые последние десятилетия на нашей памяти считались главными, а теперь пришла молодежь во главе с тобой. Только что ты считался молодым, подающим надежды и вдруг из гадкого толстого утенка стал типа прекрасным лебедем. Как с этим спорить? Против фактов не попрешь!
- Нет. Мне кажется, я, наоборот, из прекрасного утенка стал гадким лебедем. И смены элит не произошло. Смена элит - это когда я это почувствую. А я, как был поденщиком, так им и остался...
- Значит, у тебя нет звездной болезни, пока, во всяком случае. Но вот что меня беспокоит: я слышал, ты решил эту премию потратить на издание книг своих друзей и на строительство памятника Пастернаку.
- Это я про другую премию говорил, про "Национальный бестселлер"! Но мне ее пока не дали.
- А, это просто была неточность. А судьба этих трех миллионов тогда понятна, ведь известно, что ты семьей из четырех человек живешь в двушке. И давно копишь на решение квартирного вопроса. Я рад за тебя.
- Спасибо. А очень многие люди не рады, что я получил премию...
- Ну да, у вас же там интриги! Ну-ка расскажи, как писатели ненавидят друг друга!
- Два года назад приблизительно так и было. А потом начались поездки на международные ярмарки и по стране. Это организуют Сеславинский и Григорьев (Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям).
- По этой схеме Горький возил писателей на строительство Беломорканала.
- Абсолютно точно. Но тогда это было воспевание рабского труда, а сейчас мы смотрим на нормальную жизнь. И вот в ходе таких поездок между писателями, естественно, установились дружеские отношения. Особенно нас сблизила поездка на книжную ярмарку в Варшаву, где мы страшно бухали.
Background
За столом мы после Быковского триумфа с "Большой книгой", конечно, вспомнили трудные времена. Это для него 95-й. Тогда на Диму как-то навалилось. С женой развелся, два издания закрылись, куда он писал: "7 дней" (Ирина Петровская) и "Столица" (Андрей Мальгин). У него был такой нервный срыв.
И вдобавок еще по башке дали арматурным обрезком...
Били его, как он полагает, сектанты. Из секты сайентологического толка "Источник жизни".
- По всем приметам это они... Других острых публикаций у меня в тот год не было! А они звонили и угрожали.
- Так ты, значит, пострадал за правду?
- Нет... Показал непрофессионализм. Если тебя побили - значит, ты дурак. Значит, ты обделался.
- Как так?
- Во-первых, я должен был так написать, чтоб не побили. Или я должен был ходить с охраной. Если побили - сам виноват. Я знал, что они меня будут караулить, они меня предупреждали об этом. А я один ходил вечером... Вот Юля Латынина всех разоблачает, она довольно смелый журналист - ее ж не бьют...
Но, к счастью, его не убили, как это, увы, иногда бывает с журналистами.
Обстоятельства же, при которых было совершено покушение, таковы, со слов Быкова мною записано верно и им прочитано:
- Я с работы пошел за бухлом (в винный, который через дорогу от редакции, я его прекрасно помню как ветеран "Собеседника". - Прим. авт.), и на обратном пути меня отметелили. Причем бухло разбилось, что особенно обидно. (Закуски и мороженое, которым я люблю завершать ужин, не пострадали). Вызвали "скорую", "скорая" сказала, что надо госпитализировать...
- В связи с этим у меня такой вопрос. Ты стал лучше писать, после того как тебе по башке дали? Ну, может, не лучше, а иначе как-то?
- Они меня практически не деморализовали. Утром мне надо было сдавать текст, и вот я с разбитой мордой сел и написал. Как сейчас помню, про что: в Вашингтоне был сильный снегопад, так Клинтон вышел убирать снег возле Белого дома. И я написал: вот если б в России президент вышел снег убирать, было б здорово.
- Президент? Снег убирать? Да, все-таки, значит, сильно тебе тогда по башке дали...
А вот и еще одно печальное событие того же рокового 1995 года, тут цитата из Быкова: "Мы с моим другом Александром Никоновым, ныне известным публицистом, решили сделать первоапрельское приложение к газете "Собеседник" - первую русскую нецензурную газету "Мать".
И там были чисто первоапрельские материалы. Серьезная экономическая статья, выдержанная в этих терминах. "Вследствие таких-то действий правительства настанет полный такой-то!" Серьезная статья о чеченской войне. И все это с широкими вкраплениями мата. Статья по истории мата, теория мата. И, наконец, якобы обнаруженные в ленинских архивах его пометки на полях, тоже матом. Возбудили уголовное дело. Мера пресечения - арест, содержание под стражей (два дня в изоляторе временного содержания. - Прим. ред.). Валерий Фрид, который эту газету редактировал, как знаток лагерного мата сходил на прием к прокурору и сказал, что в случае чего сажать надо его, - он свою "десятку" уже оттянул при Сталине".
На свободу Быков вышел с чистой совестью.
Быков тогда сильно перепугался и больше таких приключений не искал:
- Наверное, это самая большая профессиональная неприятность из всех, что у меня были. Я на всю жизнь забоялся.
В тот момент, когда несчастья, постигавшие Быкова, достигли невыносимой остроты, я позвонил ему и сказал, что пора ему стать богатым и знаменитым. Как я уже говорил, денег от меня он тогда не взял, но установку в целом принял.
Жизнь его чудесным образом моментально изменилась, причем в лучшую сторону. Человек сразу же перестал разводиться, получать арматурой по башке и садиться в тюрьму! Напротив, он основательно женился, стал отцом двух детей, начал писать и издавать книги! И даже освоил самую модную и завидную профессию из теперешних - телеведущий. Само собой, чтоб покрасоваться, а еще для денег и пиара? Нет, в этом он не признается, напротив, цинично (а еще поэт) оправдывается:
- В России нельзя, чтобы на тебя распространялись общие правила. Иначе тебя любой врач бортанет, таксист обхамит, официант пошлет на фиг и так далее. Нужно, чтобы тебя хоть немножко знали в лицо. Тогда мент, когда будет тебя бить, будет делать это с некоторым опасением. Никакой другой причины моего присутствия в телевизоре нет...
Школа
В следующий раз Быков сильно испугался в дефолт. Ему казалось, что все кончено, пресса разорилась навеки и надо устроиться куда-то, где будет верный кусок хлеба. (Не знаю, насколько это простительно для поэта, вот так опростоволоситься с прогнозом - он же должен быть пророком.) И пошел он в школу, учителем - русский и литература. Его ученики никак не могли запомнить, когда пишется "н", а когда "нн". Он быстро все объяснил с помощью примеров из народной жизни.
И дети навсегда запомнили оба условия, при которых пишется двойное "н": это наличие приставки либо зависимого слова.
Но, поскольку Быков уже имел серьезные неприятности на почве нецензурной брани, он тут на всякий случай перестраховался и перед тем, как сделать свое заявление, попросил девочек выйти из класса: так оно спокойней.
Однако надо признать, что не зря Дмитрий сеял разумное, доброе, вечное. От этого была польза. Вот хотя бы такое подтверждение. Приезжает однажды Быков на сервис на своей "семерке" (Жигули, 2001 года), а там очередь. Вдруг выходит начальник, велит сделать ремонт мгновенно! И говорит:
- Вы, Дмитрий Львович, первый человек, который заставил меня в себя поверить. Помните, я был двоечник, а вы меня научили разбирать предложение? Ну, там, подлежащее, сказуемое... Дмитрий Львович чуть не заплакал, но таки не заплакал же.
И вот еще что, вот еще за что его не могли не любить "пионеры": будучи учителем, он никогда не задавал домашних заданий, такой у него был принцип. Хитро.
Литературный процесс
- Ты на кого больше похож внешне - на Бальзака или на Дюма?
- Еще больше на Флобера. Но если серьезно, на Золя, он и внешне и внутренне мой идеал писателя. Эмиля очень люблю, это моё всё. Я читал весь цикл про Ругон-Маккаров. Я обожаю Золя. Он мне близок безумно, а Бальзак, хоть гениальный, - не так. Золя - это как я бы писал, если б умел. Особенно люблю "Чрево Парижа".
- Очень смешно было, когда я читал интервью, которое ты взял у Проханова. Ты там удивлялся, что он так много пишет. Ха-ха-ха! При том, что ты пишешь невероятно много.
- Проханов, правда, больше пишет, чем я. Чехов, Толстой, Горький - все больше меня писали. А Бергман? Он снимал в год две картины и еще ставил 6 театральных постановок. Действительно загадка, как ему это удавалось. На самом деле больше меня очень многие пишут. Полно таких журналистов.
- Сколько это физически в твоем случае?
- В день три текста. 10 компьютерных страниц.
- Скажи, вот кто такой, по-твоему, графоман? Кстати, некоторые и тебя считают графоманом.
- Считают. Но я и есть графоман, потому что я люблю графить, писать. Но вообще графоман - это тот, кто делает это отвратительно.
- Но теперь, когда у тебя есть такая премия...
- Нет, премия как раз не показатель. Премии иногда такому говну дают... Премия - это не критерий, к сожалению...
И тем не менее - к теме многописания. Быков все-таки не может отрицать факт своего трудоголизма и признает, и объясняет так в своих интервью, которые после лягут в основу его будущих мемуаров: "Может быть, мой умеренный трудоголизм - как раз и средство борьбы с неумеренным темпераментом".
Он тут высказывается довольно обтекаемо, но бывали с его стороны и более откровенные высказывания: "Личная жизнь у меня довольно бурная. Это меня и настораживает. Трагедия удачно женатого человека в том, что он никогда не уйдет из семьи, а полностью отказаться от личной жизни не может. Он обречен портить чужие биографии. Я стараюсь от этого себя удержать... Смешон влюбленный толстяк, с лирической поэзией, с бурными проявлениями. Когда я пишу, чувствую себя более уверенно".
Эти две темы - бурная личная жизнь и литература забавным образом переплелись у него в 1995 году, когда он для заработка сочинил два порноромана. В соавторстве с неким неназванным коллегой, мне почему-то кажется, что это была дама, так было б технологичней и просто логичней, какие-то новые повороты могли образоваться. Схема была такая: брались готовые фильмы - в том случае это "9 1/2 недель" и, забыл, еще что - и по ним писались книжные версии. Эротика конвертировалась в порнуху, а в целях русификации в сюжет вводились новые персонажи: к примеру, русский эмигрант-художник; если кто помнит, Ким Бесингер в том нашумевшем фильме была галеристкой.
При всей своей бурной личной жизни Быков счастливо женат. Я предположил такое объяснение:
- Жена должна же понимать: у поэта должны быть женщины.
Ответил он на мои домыслы так:
- Ее никто не спрашивал об этом. Да, у меня бывают увлечения, но ее не это волнует. Потому что она знает: сочинять я могу только с ней. Остальное ее не волнует абсолютно.
- Сочинять только с ней? Как это?
- А мы думаем в одинаковом темпе.
Так что этот расхожий образ Быкова - он сидит за компьютером, с девицей на коленях, пьет пиво и набивает тексты на продажу - отчасти верен, а отчасти нет, поскольку в жизни все сложней.
Вас, верно, позабавит Быковский список лучших писателей. Он таков: Житинский, Букша, Пелевин. Житинский - думаю, потому, что Дима провозглашает себя его учеником. Букша - думаю, оттого, что она фантаст, а те вообще считают Быкова своим. Пелевин не давал Быкову покоя своими тиражами (ну теперь все может измениться); вот и "Ampir V" показался лауреату "Большой книги" плохой книгой, но "поди ты отними ее у меня, пока я не дочитал!"
А еще для Быкова "Проханов - очень хороший мужик, чрезвычайно милый человек". (Я сам под этим готов подписаться. - Прим. авт.) Кроме того, "и Лимон прекрасный человек. Я с 93-го регулярно бухаю с Лимоном. Я ему многим обязан, и литературно тоже. Он научил меня писать рассказы".
Но не надо забывать о том, что Быков не видит себя стопроцентным писателем, в смысле прозаиком. (Про публицистику и речи нет, это для него не более чем способ заработать денег, он мечтает бросить "всю эту газетную чушь", чтоб сидеть дома и сочинять. Есть некое забавное противоречие в том, что главную свою премию он получил за вполне себе публицистический документальный труд.) Он видит себя все же поэтом.
- Ну что же, посмотрим, какой ты поэт. А дай-ка мне свое лучшее четверостишие! Ну, вот как, вспоминая про Пушкина люди сразу исполняют: "Я помню чудное мгновенье" или там "Мальчишек радостный народ коньками дружно режет лед." (Какая ж была холодрыга при крепостничестве, не то, что в теперешнюю оттепель, или не знаю, как это все назвать.)
Быков в ответ без паузы оттарабанивает:
"Блажен, кто соблюдал диету,
Кто не бросался словом честь,
Кто понимал, что Бога нету,
Но вел себя как будто есть".
Я соглашаюсь, что стихи неплохие. Он объясняет:
- Это я к 60-летию Льва Лосева. В качестве подарка.
- А ты сам соблюдаешь диету?
- Нет. Зато я не бросаюсь словом честь. А соблюдать диету... Мне кажется, это унизительно. Это значит, признать, что я толстый! А я не толстый. У меня вес 112 - летом и 115 - зимой. Я могу дойти до 100, мне не сложно! Но я не хочу: это пошло.
- Но ведь лишний вес сокращает жизнь!
- Нет. Моя бабушка была моей комплекции и прожила 80 лет, будучи абсолютно здоровой.
Звучит красиво, но до литературной общественности дошло такое высказывание Быкова: "Каждый раз в случае печеночного приступа я два дня ничего не ем". Ну, противоречив, - так это ж поэт. А не журналист. Так что поэтические вольности простительны.
При всем при том главным современным поэтом России Быков считает не себя, но Андрея Орлова, известного в Интернете под псевдонимом Орлуша.
Творческие планы
Вы, наверно, захотите узнать также и о творческих планах молодого, но маститого писателя. Они таковы: закончить книжку про Окуджаву, а после еще начать и кончить про Маяковского и, может быть, Твардовского - все в ту же многообещающую серию ЖЗЛ. Кроме того, Быков намерен в ближайшие месяцы дописать роман "Остров Джоппа". Сам автор так излагает смысл нового произведения:
- Это роман о реалити-шоу. 15 известных телеведущих отправляются на остров. Его открыл когда-то Беллинсгаузен и назвал "Российския военныя фортуны". А зарегистрировать забыл. Это сделал английский мореплаватель Джопп, плывший следом. Остров состоит из двух лесистых круглых половинок, между которыми размещается жерло вулкана. Остров вроде необитаемый, но ощущается чье-то присутствие.
Каждый полдень участники шоу должны подняться к жерлу вулкана и там перед телекамерой спеть песенку про жопу, показать жопу же и сплясать.
После с вертолета к ним спускается благообразный телеведущий типа Познера и начинает предлагать им чудовищные унизительные испытания: жрать гнилую рыбу и прочее. Мучит их жестоко.
На пятый день один из телеведущих - Ваня Усачев - говорит: "Хватит! Мы ловим Познера и сами начинаем его мучить". Все согласны. Кроме условного Сванидзе, который отказывается мучить условного Познера. Он объясняет это так: "Я слышал, как Ваня по мобиле договаривался с Костей Эрнстом о таком повороте игры. Я не буду играть в чужую игру".
Они придумывают новые условия игры, политкорректные, и зрелище сразу становится довольно скучным. Вскоре на катере приезжает новый русский, Вася, и говорит: "Не для того я ставил у себя в поместье тарелку, чтоб смотреть на то, как все время вы ведете нудные беседы. Вот со мной взвод автоматчиков, они проследят, чтоб у вас было весело. Программа такая: одни совокупляются, другие поют песенку про жопу, остальные маршируют".
Островитяне понимают, что это гораздо хуже Познера. Тут случайно Вася задевает одну из каменных статуй, стоящих на острове, она падает. Раздается свист стрел, весь взвод автоматчиков, сраженный, падает. Из леса выходят туземцы. Они говорят: "Извините, ребята, мы терпели все ваши кощунства. Но вы ниспровергли нашего идола! Так что теперь мы живем по новому распорядку. С утра - жертвы богу солнца, до полудня - маршировка, а потом жертва богу ночи". Кроме того, всех заставляют жрать говно.
После этого режим Васи кажется сказкой. Эрнст смотрит на это из Москвы и мрачно говорит: "Что и требовалось доказать". Мораль простая: конечно, рынок омерзителен, - но все остальные варианты еще хуже.
Судьбы России
Как при обсуждении творчества писателя не затронуть эту вечную тему?
Пожалуйста, вот вам цитаты из Быкова.
"Самое страшное: мы думали, что от нас что-то зависит, а на самом деле не зависит ничего. Все свершается в свое время. Вот 1881 год - лучшие силы, лучшие умы России - от химика Желябова, до какого-нибудь Степняка-Кравчинского, с его потрясающими способностями к террору, пытаются опрокинуть власть. Царя убили, и чего тогда только не было в России... И - ничего, и никакой революции! В 17-м кучка не очень опытных, не очень грамотных людей, совершенно не знающих России, делает русскую революцию, причем бескровно! Ленин в 20-м строит свободную страну, а у него получается империя. Это сумасшествие: ты только что был хозяином страны, и вдруг понимаешь, что это она - хозяин тебя"...
Быкова часто попрекают аполитичностью. Он отбивается, говорит, что деление на левых и правых его не устраивает. Он восклицает: "А что, надо обязательно иметь какую-то политическую активность?" Он ссылается на авторитеты:
"Лев Толстой имел какую-то политическую позицию до 1862 года? Нет, даже и до 1882-го никакой не имел. И прекрасно себе жил и писал. Достоевский занимался политикой после петрашевского опыта? Боже упаси! Советы давал, в императорскую семью хаживал, но на митинги или в организации - ни ногой. Он уже понял, чем это кончается. Чехов? Нет - ездил себе на Сахалин. Помогал каторжникам, составлял перепись, в Мелихове помогал земству. Политикой и борьбой не занимался. Вот хотя бы братья Стругацкие: прищелкнул их кто-то в советские времена? Нет. Писали и всю правду говорили - вот так, аллегорическим образом. И я буду заниматься тем же самым..."
А наша пьянка, посвященная премии, закончилась таким риторическим Быковским вопросом:
- Что ж мне так грустно, а?
Он раза три повторил это восклицание. Триумф, богатство, признание, мои горячие поздравления - все нипочем. Может, и правда нам явился большой русский писатель, который всерьез относится к идеалистической риторике и полон бескорыстного пафоса? А почему бы и нет? Такое же бывало прежде, причем не раз...
Полную версию интервью с Дмитрием Быковым читайте в февральском номере журнала "Медведь".