Сильвестр Сталонович
Российская газета | Богдан Сильвестрович, вы где-то говорили, что мечтали бы жить рантье. После "Триумфа" у вас появилась такая возможность?
Богдан Ступка | Нет, дорогая, на 50 тысяч - никак. Даже однокомнатную квартиру не купишь в Киеве, а вы говорите - "рантье".
РГ | Чем больше вы шутите про ренту, тем больше работаете. За последние три года вы снялись сразу в нескольких российских фильмах, сыграли несколько новых спектаклей, не говоря о тех предложениях, которыми вы сейчас засыпаны.
Ступка | Мне просто повезло. Я попал к хорошим российским режиссерам. А до того у меня не было ничего. С самого развала Союза и до 2003 года - ничего. Потом я сразу начал сниматься в двух фильмах - в "Водителе для Веры" и в "Своих".
РГ | Вы снимались одновременно в двух фильмах. Как это у вас получалось?
Ступка | Мотался между Севастополем и Псковом. Там море 25 тепла, портвешок, который я пил в кадре 8 дублей подряд, потому что режиссер Павел Чухрай требовал подлинности. А когда приезжал в Псков, там режиссер Месхиев тоже добивался подлинности и все шутил: "Тут вам, Сильвестр Сталонович (это он меня так называл), не портвейн пить, а дерьмецо носить придется". Я все отшучивался, пока не сыграл последнюю сцену, когда мой герой прощается с сыном. Она у меня пошла сразу. Не знаю как. Искусство - это ведь подсознание.
Две правды
РГ | Ваша первая роль в кино, с которой вы стали известны на всю страну, была роль бандеровца Ореста в фильме "Белая птица с черной отметиной". Сегодняшнее российское кино как бы освобождает вас от этой исторической и национальной памяти.
Ступка | Я родился и детство провел под Львовом. Воины украинской повстанческой армии были молодыми ребятами, которые защищали свою землю. Это была большая трагедия, потому что они одновременно воевали с Германией и Советским Союзом. Они шли на заведомую гибель. А им было по 16-20 лет.
Вообще, отношение к этим темам традиционно очень разное в России и в Украине. Вот я готовлюсь сейчас к съемкам фильма "Тарас Бульба", который делает Владимир Бортко на "Ленфильме", перечитываю Гоголя. Вот примечания Гоголя 1835 года: "Свиткой называется верхняя одежда у малороссиян". Ну что это, нормально? Ведь у Гоголя прадед был гетманом Украины. И он это скрывал, говорил, что если узнают, то не будут в Петербурге печатать.
РГ | Но "Мазепу" вам не дали показать не в советской, но уже в новой, "незалежной" Украине. Что вообще происходит сегодня в украинской культуре с переоценкой ценностей?
Ступка | Это сложный фильм. Для того чтобы его воспринять, надо быть подготовленным, то есть знать историю, настояющую. Все сюжетные линии запутаны, очень плохой звук. Я смотрел это кино на Берлинском кинофестивале и ничего не мог понять, хоть сам и озвучивал его.
В прошлом году, когда я набирал курс, ко мне поступала одна студентка из Чернигова. Я ее спрашиваю: "Где была и как называлась столица Мазепы?". "Не знаю, - говорит, - я его не люблю, он предатель". - "Предатель кого?" - "Своего народа", - говорит. Она почитала про него, потом долго извинялась. Мазепа был потрясающей личностью: великий мистификатор, семь или восемь раз умирал. 23 года дружил с Петром. Он в Украине построил 12 церквей - ведь он был один из богатейших магнатов в Европе. Мама его была игуменьей Киево-Печерской лавры. При нем расцвела культура, живопись, так называемое украинское барокко. Некоторые говорят - это казацкое барокко. Так что я знаю про Мазепу две правды - и северную (имперскую), и украинскую.
РГ | Вы родились в один день с Иваном Франко и уже несколько лет руководите главным украинским театром, носящим его имя. Вы ощущаете в этом совпадении руку судьбы?
Ступка | Упаси Боже! Наоборот, я все снижаю. Я в юмор все перевожу.
РГ | Сто лет тому назад Иван Франко писал о том, что пришло время начать работу по осознанию украинской государственности и культуры, чтобы украинский народ вышел на мировую политическую сцену. Век прошел, а эта задача по-прежнему стоит перед украинской культурой. Страна уже давно "незалежна", а в ней по-прежнему нет сознания своей культурной отдельности. И Франко еще не прочитан, и Леся Украинка, и даже Шевченко.
Ступка | Франко вообще толком не издан. Издали только 50 томов. В советское время больше издать не могли, потому что у Ленина было 54 тома, а больше, чем вождь мирового пролетариата, никто написать не мог. У Франко больше ста томов сочинений. Кроме украинского он писал на немецком, польском и русском. Немецкие его сочинения были изданы в Германии. Франко был очень резок в отношении украинской интеллигенции, он о ней страшные вещи писал.
У него был ревматический паралич, он уже не мог держать ручку в руке. Что мы знали о нем? Великий Каменяр и Вечный Революционер - больше ничего. В конце жизни он был выдвинут на Нобелевскую премию, но не получил - он умер, а "Нобеля" вручают только живым.
Львов
РГ | Как вы ощущали в разные годы жизни - от советских до "незалежных" - украинскую идею?
Ступка | Я вырос на украинской культуре. Но Львов, где я рос и работал, был удивительным городом: там было множество наций. Я впитал в себя греческую культуру, польскую, русскую, армянскую, еврейскую. Я читал по-польски, выписывал книги про театр. Читал Ежи Енжиевича, поляка, написавшего лучшую книгу о Тарасе Шевченко. Она только теперь переведена на украинский.
То, что сначала выходило на польском, потом появлялось по-русски. "Мастера и Маргариту" я сначала по-польски прочитал.
РГ | Львов был городом вольным, фрондерским. Даже в советские времена, ведь так?
Ступка | Он был когда-то самым увеселительным городом Польши, все премьеры проходили во Львове. Там впервые в 1905 году Леон Шиллер поставил "Дзяды" Мицкевича. Маленькие бардачки, забегаловки, публичные дома, высокая культура - все было во Львове.
РГ | Когда вы в середине 90-х приехали во Львов со спектаклем Валерия Фокина "Старосветская любовь", ходили слухи, что львовские националисты вам там сорвали спектакли.
Ступка | Все это вранье. Продюсеры что-то не поделили, не смогли продать второй спектакль, вот и придумали историю про бойкот. Правда, там ходили какие-то бабушки, которым заплатили по 10 гривен, чтобы они кричали, что "нельзя Ступцi грати российскою мовою". Но зал был набит битком, и когда Лия (Ахеджакова. - Прим. "РГ") начала говорить по-украински (я ее научил: "Афанасий Иванович, чi не хочется вам варенiкiв?"), зал чуть не встал. Все остальное - вранье. Просто хотели разыграть карту вражды между русскими и украинцами.
РГ | Но и сегодня многие боятся ехать не только во Львов, но даже в Киев.
Ступка | Их пичкают недобросовестной информацией, а они верят. На Рождество я был во Львове. И вот мы шли по церквям - в армянскую, грекокатолическую, православную. Смотрю, из какой-то церкви выходит Алена Бабенко. "Ой, - говорит, - здесь так хорошо!" Во Львове сегодня я слышу русскую речь больше, чем украинскую.
РГ | Как это возможно?
Ступка | Люди имеют деньги и покупают там дома. А деньги национальности не имеют.
Майдан
РГ | А как опыт оранжевого Майдана отразился в вашей жизни, в культуре Украины?
Ступка | Сегодня я прочитал у нашего публициста Юрия Андруховича: "Затертые анонимными ночными исполнителями революционные граффити на колоннах Киевского почтамта - это много говорящая попытка прокрутить время назад, вырезать из общественной памяти опасно пульсирующий сегмент с лозунгом Майдан, своеобразная лоботомия. Еще год-два, и вся Украина окончательно убедится, что никакого Майдана на самом деле не было. Там стояло несколько сотен безработных пьяниц-западенцев, которым заплатили Сорос и Березовский".
РГ | То же самое говорили и после августовских событий 91-го года в Москве.
Ступка | Но не пьяницы, а прекрасные люди вышли на Майдан. И наш театр тоже. Счастье было и вправду огромным. Мой старый приятель сказал мне: "Знаешь, я думал, что быдлом умру. И вдруг я почувствовал, что я человек". Так же чувствовали себя и все люди на Майдане. Вся Украина стояла. Это чудо было, а чудо не длится всю жизнь.
Как раз в те дни у нас играл "Современник", потом приехал Театр Вахтангова. Максакова бегала в оранжевом шарфе, раздавала по палаткам деньги. Праздник был огромный. Вскоре после этих событий я приехал в Барселону как номинант испанской премии за фильм "Свои". Я шел в смокинге и в оранжевом шарфе, и весь зал скандировал: "Виват, Украина!".
РГ | Говорили, что вы не хотели выходить на Майдан.
Ступка | Мы были на гастролях в Минске. Мы год готовили эти гастроли. Наш поезд уходил в пять вечера, а в десять утра начинался Майдан. Я спрашиваю: "Ну что делать?". И когда мы приехали в Минск, вы не представляете, что творилось в театре. Это был, как они говорили, глоток свободы. Вся белорусская интеллигенция в зале, они нам оранжевые самолетики пускали на сцену. В "Тевье-молочнике" на каждую опасную реплику зал взрывался овацией. Когда мы вернулись в Киев - это было перед Новым годом, - я вышел на эстраду и прочитал стихи Ивана Драча, чуть изменив их:
Через лiс-перелiс,
Через море наскрiзь,
Новий рiк для людей
Подарунки нiс.
Кому модернi касети,
Кому фотоннi ракети.
А украiнському народу
Свободу i перемогу!
Мне еще никогда не аплодировали так, как на том многотысячном Майдане! Что с этим потом сделали - другой вопрос, но тот миг красоты не забыть.
РГ | Может ли театр продлить это чувство праздника народного самосознания?
Ступка | После Майдана все кинулись писать пьесы - но это было так конъюнктурно, примитивно. Чтобы передать этот дух, надо быть хорошим писателем. Как Франко. Мы только что выпустили пьесу об Иване Франко "Посеред раю на майданi". Сложная получилась работа. Клим, хорошо известный и в Петербурге, и в Москве режиссер и драматург, написал пьесу, а львовянин Владимир Кучинский поставил. Там есть очень острые вещи. Клим нашел потрясающий ключ: "Не по свободе я рыдаю, что никогда свободной не была, не по счастью, что лишь во снах являлось и дразнило. Лишь то во мне болит, что низведенный до состоянья тростника, я все же человек".
Я - европеец
РГ | Мы уже говорили о вашем космополитизме...
Ступка | Нет, я не космополит.
РГ | А кто тогда?
Cтупка | Я - европеец. Когда меня у нас начинают спрашивать, есть ли уникальная украинская ментальность, я отвечаю, что это чушь, никакой такой особой ментальности нет. Читайте Михаила Коцюбинского: "Перед тем как стать украинцем, нужно стать европейцем". Я украинский артист, но мне приятно, что меня считают своим и в России, и в Польше.
РГ | Но эта европейскость в вас откуда? Быть может, это ген, идущий от легендарного харьковского театра "Березiль", от Бориса Тягно, ученика Леся Курбаса, близкого Мейерхольду и расстрелянного при Сталине?
Ступка | Конечно! Курбас сам был европейцем, как и Тягно. И это никуда во мне уже не исчезнет. То, что во время учебы он нам рассказывал про Курбаса, было уникальным знанием.
РГ | Какой главный урок вы получили от него?
Ступка | Он меня раскрепостил. Тогда царствовала система Станиславского, который утверждал, что можно идти только от внутреннего к внешнему, от содержания к форме. Тягно говорил, что не имеет значения, важно, чтобы был хороший результат.
Сейчас у меня курс просто потрясающий. Мы через украинскую песню сделали отрывки и этюды к "Сну в летнюю ночь". Все отношения, все диалоги сделаны только через песенные интонации. И показали на зачете в конце первого семестра. Как это великолепно было! А потом сидели, разговаривали о том, что такое переживание и представление. И я им сказал: "Вы же, когда выходите на сцену, не говорите: "Я иду переживать". Вы говорите: "Я иду играть". Театр - это прежде всего игра, представление.
РГ | Я все жду, когда в украинском театре появится что-нибудь, подобное фильму Сергея Параджанова "Тени забытых предков", где национальный фольклор превратился в рафинированную и глубоко осознанную театральную форму. Сами вы эту форму чувствуете как никто!
Ступка | Мы как раз договорились с Григорием Гладием, что он будет ставить у нас в театре "Тени забытых предков". А я очень хочу со студентами поставить спектакль "Украинский романс" на основе городских романсов.
Природа театра едина
РГ | Ваш курс отличается чем-то от предыдущих поколений?
Ступка | Конечно, они другие. Но природа театра едина - ему всегда нужна эмоция, сердце, интеллект. Мы недавно сделали на всех языках мира этюды на тему "Звонок Богу". У нас один парень, армянин, придумал по телефону такой разговор, что я обревелся в кулисах.
РГ | А вы сентиментальный человек?
Ступка | Да. Очень. Но сентиментальности много и в жестоких людях.
РГ | А вы жестокий?
Ступка | Конечно. Как бы я роль министра играл? А это жестокая роль. Она мне, правда, много дала. Прятать мысли, больше слушать. Свобода и компромисс всегда идут рядом.
РГ | Сегодня новое поколение режиссеров делает социальный, резкий, злободневный театр. Как вы относитесь к нему?
Ступка | Я крайности не люблю. Мат не люблю слушать на сцене, в этом отношении я консерватор.
Все дело в шляпе!
РГ | Вас заново открыли в России. Сегодня, как в добрые советские времена, вы один из главных актеров своего поколения в новом российском кино. Вы сами как-то это объясняете?
Ступка | А зачем? Я воспитывался на хорошей литературе. У Чехова есть рассказ "Архиерей". "Жизнь я прожил хорошо. Но какой я архиерей? Мне бы священником в сельской местности. Я ниже всех". Мне это очень близко. А наш режиссер Сергей Данченко мне говорил: "Бодя, ничего не нужно доказывать. Нужно выйти на сцену и сыграть". У меня школа хорошая. Я не могу пребывать в эйфории, хотя я прекрасно понимаю, когда я хорошо сыграл, когда плохо. Мы вот встретились на съемочной площадке фильма "Полонез Кречинского" с Алексеем Петренко. Он меня восхищал своей игрой. А я думал: "Ну, не могу же я хуже него сыграть". Такое соревнование у нас было! Не знаю, что скажет критика, но, по-моему, у нас получилось здорово.
Вообще, если говорить об эстетических предпочтениях, я люблю исторический костюм. В современном костюме я себя чувствую неважно. Мне костюм дает пластику. Сразу включается фантазия, вспоминаются какие-то картины, книги. В "Своих" мне дали телогрейку, хотели кепку дать. Я говорю: "Нет, должна быть шляпа!".
РГ | Почему шляпа?
Ступка | Не знаю - шляпа!
РГ | Много сейчас предложений?
Ступка | Много. В основном русские.
РГ | А какое впечатление у вас было от недавних московских гастролей?
Ступка | Мы показали "Наталку-Полтавку", которую сделали год назад с Олегом Скрипкой. Билеты были от 30 до 150 долларов, и при этом - полный зал! Мы теперь мечтаем сделать обменные гастроли с Малым театром. Они к нам, а мы к ним. Давно мы не были в Москве, а в гости надо ездить, правда? Я очень хочу.
РГ | Существует ли разница актерских школ? Что тяжелее всего, когда вы работаете в зарубежном кино?
Ступка | Язык. Это тяжело. Мыслю-то я все же по-украински. А про школу что сказать? У меня есть какое-то удивительное чувство: когда я вхожу в кадр, я должен быть лучше всех. Это что-то эгоистическое. Но меня так учили. Артист должен быть эгоистом. И даже в партнерстве. Иногда меня не берут в кино именно из-за этого: он, говорят, перетянет одеяло на себя.
РГ | Вы говорите, что искусство - это подсознание. Но ваша работа всегда изысканна с точки зрения формы. У вас есть технология?
Ступка | Я, например, в театре всегда вижу, откуда падает тень. Вот вы на меня сейчас отбрасываете тень. Я это чувствую, как собака. И на партнере всегда чувствую и отхожу, даю ему получить его луч света. Спросите у Ахеджаковой, как я ее открывал для света. Падал на колени, потому что она невысокая, чтобы во время ее монолога ее было видно со всех сторон. Это ее сцена, и надо все сделать, чтобы у нее получилось. А глаза - самое удивительное средство, которое есть у актера. Глаза в самые важные мгновения должны быть в луче света. И этот луч надо глазами поймать, тогда ваш монолог прозвучит с неимоверной силой. Себя, свою эмоцию нужно постоянно контролировать.
Как Ступка не стал московским актером
РГ | Я читала где-то, что вы хотели бы, чтобы в театре им. Франко играли российские актеры вместе с украинскими. Это реально?
Ступка | Да, я это сделаю. Я вот уже говорил с Алексеем Петренко. У него будет юбилей, и я предложил ему отметить его у нас на сцене, поставить для него спектакль. Сережа Гармаш очень хочет у нас сыграть.
РГ | На мови?
Ступка | Конечно. Это же их родной язык. Они прекрасно говорят по-украински.
РГ | Вы никогда не смотрели с завистью вслед тем, кто рискнул уехать в Москву или Ленинград? Валерию Ивченко, например, вашему прекрасному партнеру в спектаклях Сергея Данченко, которого пригласил Товстоногов в БДТ?
Ступка | Нет, я тоже, правда, хотел уехать в Москву, в Театр им. Моссовета. Но, слава Богу, не уехал. Это был 1985 год. Мы с женой, Ларисой, уже приехали в Москву. Но в это время я случайно прочел, что известный киевский актер Михаил Романов, когда переехал в Москву, тоже жил в гостинице Театра им. Моссовета и репетировал с Марецкой "Милый лжец". Там он и умер, в этой гостинице. А я очень мнительный. Эта книжка меня остановила. "Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье". А я на расстоянье.
Как сыграть сыноубийцу
РГ | Расскажите про фильм Бортко "Тарас Бульба"?
Ступка | Я не такой громадный, как написано у Гоголя. Я говорю Бортко: "Я же вам не подхожу". А он мне отвечает: "Нет, мне нужны ваши глаза". Мы как раз сейчас приступаем к съемкам. Они пройдут и в Украине, и в России - на Хортице, в Каменец-Подольском, в Аскании-Нова, в Питере. Снимает "Ленфильм". Есть еще и украинский проект.
РГ | В котором Бульбу хотел сыграть Жерар Депардье?
Ступка | Да, он тут с Ющенко об этом говорил. Но, насколько я понимаю, там главный кандидат на Тараса - Алексей Петренко.
РГ | Что для вас важнее всего в Бульбе?
Ступка | Он - казак, полковник, очень образованный человек, дети его учились в бурсе, потом в академию должны были идти. Я хотел бы сделать его тоньше, чем его воспринимали раньше, психологичнее, что ли.
РГ | Ну а с сыноубийством как быть?
Ступка | Я еще не знаю. Тяжко. Не знаю.
РГ | Придется оправдывать? Вы ведь адвокат своих героев.
Ступка | Не знаю, смогу ли. Увидим.
РГ | Вы один из самых энергичных актеров своего поколения, но часто любите повторять, что устали выходить на сцену.
Ступка | Я просто иногда кокетничаю.