Поделиться
Российская газета | Александр Викторович! Наращивая постоянно темпы строительства, строители тем не менее все чаще сетуют на то, что строить в Москве становится все сложнее. Это действительно так?
Александр Кузьмин | Судите сами. Свободной земли в городе все меньше и меньше. Следовательно, приходится вести застройку в уже обжитых районах. А это значит, что если прежде, осваивая пустыри, мы могли позволить себе начать проектирование любого объекта за года два до ввода в эксплуатацию, то сейчас приступать к проектированию надо лет за пять. Ведь даже для того, чтобы просто освободить площадку под строительство, нужно проделать грандиозную работу. Убрать гаражи, да не просто пригнал бульдозеры и снес, а договориться с каждым владельцем об условиях сноса, затем обсудить проект будущей новостройки с жителями близлежащих домов - не помешает ли она им. Если этого не сделать, последствия могут быть очень тяжелыми. Вспомним поселок Бутово! Там проектировщики попытались пойти по старой схеме. И это привело не только к профессиональным сложностям при создании проекта, но и к конфликту с населением, в который оказались втянуты чуть не все ветви власти. Поэтому на недавнем заседании правительства Москвы речь шла о необходимости переводить застройку города на трех-пятилетнее планирование.
РГ | Неужели совсем нет свободных площадок?
Кузьмин | Я бы сказал - нет легких площадок. Даже если мы видим чистое поле, радоваться рано. Скорее всего, у него есть какой-то дефект. Взять хотя бы поселок Северный - казалось, совершенно свободная площадка. На деле выяснилось, что прежде чем архитекторам брать в руки карандаш, требуется вывезти несколько тысяч кубов грунта. То есть требуется рекультивация, которая меняет все топографические отметки, а значит, проектирование строительства откладывается.
РГ | Это единственная проблема, которая тормозит работу проектировщиков?
Кузьмин | К сожалению, нет. На втором месте по значимости стоит дефицит энергетики. Столица "съела" все, что оставили ей "родители". Я имею в виду мощности, заложенные еще во времена Брежнева. Как главный архитектор Москвы, я вспоминаю Леонида Ильича с очень большой теплотой. В его времена была заложена инженерная система не только столицы, но и всей страны. Все ГЭС, крупные кабельные линии электропередач... Задела хватило на 15 лет спокойной жизни. Увы! Сейчас ресурс исчерпан.
РГ | Но сейчас в той же Москве строятся новые энергомощности.
Кузьмин | И слава богу. Но когда еще их будет в достатке, а стройка-то идет каждый день, и каждый день встает вопрос: как присоединять к инженерным сетям тот или иной объект. Понятно это становится обычно в самый последний момент. Это нередко приводит к полной переделке проекта, что иногда ставит его на грань срыва.
РГ | Но откуда же тогда такие масштабы строительства?
Кузьмин | Приходится успевать обеспечивать их всем необходимым и перестраиваться самим. Простой пример: летом прошлого года мэр Москвы Юрий Лужков принял решение сдать до конца года 100 детских садов. От нас потребовалось спроектировать их и освободить площадки под строительство. В общем, сплошной аврал, но с задачей мы все-таки справились. Зато следующие 100 детских садов, что запланировано ввести в текущем году, делаются уже в более спокойной обстановке.
РГ | Существует ли общественный контроль над строительными проектами? Где гарантии, что какой-то из них не нанесет вреда московской архитектуре?
Кузьмин | На мой взгляд, в Москве сейчас отработана система гарантий. Благодаря этому заметно снизилось и количество конфликтов вокруг очередного котлована. А те, что все-таки возникают, как правило, проистекают из ошибок вчерашнего дня, которые нас порой догоняют. Но если судить с профессиональной точки зрения, явных градостроительных и архитектурных ошибок в застройке Москвы я сейчас не вижу.
РГ | Насколько застройка столицы застрахована от субъективизма?
Кузьмин | У нас сформирована целая система градостроительных законов. В дополнение к ним в этом году завершится разработка городского Градостроительного кодекса, что еще надежнее защитит от возможных ошибок архитекторов и проектировщиков. Помните, был, казалось, "вечный" конфликт строителей с археологами. Но когда появился закон, постановивший, что любая работа на исторической территории не может производиться без предварительных археологических работ, появился отлаженный механизм взаимодействия. Примером тому служит Царицыно. Перед тем как начать восстанавливать эту уникальную усадьбу, собрали несколько сотен археологов, и они в кратчайшие сроки осмотрели всю территорию дворца и лишь после этого дали зеленый свет строителям.
Или другая проблема. Раньше при проектировании мы страдали от того, что не чувствовали так называемую "голубую линию", то есть не было четкого понимания, какой высоты должно быть очередное строящееся здание. Сейчас создан Центр ландшафтного анализа Москомархитектуры, есть проверенные фирмы, которые с помощью компьютерного моделирования могут определить, где и насколько будет виден объект, как это скажется на облике Москвы с любой исторической точки.
РГ | Что вы скажете об историческом наследии Москвы?
Кузьмин | Скажу одно: эти здания должны в полной мере сохранить свой облик и при этом достойно выглядеть и продолжать служить людям. Именно эти принципы лежат в основе подхода города к вопросам решения дальнейшей судьбы всех без исключения исторических зданий в Москве.
В городе введено несколько очень жестких законов, пожалуй, более жестких, чем федеральные, по сохранению природного комплекса и по сохранению исторического наследия. Как раньше, до принятия 40-го городского закона (Закона об охране исторического наследия), решались вопросы? Собиралась группа любителей старины, и каждый высказывал свое мнение. Один говорил: я считаю, что здесь может быть 2 этажа, другой: "А я считаю, что 4". Третий утверждал, что здесь вообще нельзя строить. Вроде бы обсуждали коллегиально, но каждое мнение было основано на личных пристрастиях, на подлинном или дутом авторитете отдельных людей.
А 40-й закон четко фиксирует, какой высоты здание можно строить на той или иной территории, в зависимости от его окружения. Например, если это район "сталинской" застройки, то максимальная высота нового здания - 6 этажей, и все. И кто бы ты ни был, изменить этого ты не можешь. И сразу стало очень легко работать. Когда мне звонят, спрашивают, нельзя ли "на этаж поднять", я сразу говорю: это не ко мне, а к прокурору. И вопрос снимается. То же самое с природным комплексом. Есть закон города, определены особо охраняемые природные территории, и туда никого не пустят, кто бы это ни был.
Сейчас готовится к принятию еще один очень хороший закон (хотя, может быть, немножко поздно), определяющий, что можно, а чего нельзя делать в жилой застройке. Он позволит запретить, например, переоборудовать детские сады под административные здания, потому что среди жилых кварталов административных зданий быть просто не должно.
РГ | Какие наиболее важные проекты для Москвы сейчас реализуются?
Кузьмин | На первое место по значимости я ставлю дороги. В этом году началось строительство Четвертого транспортного кольца. Вовсю идет реконструкция Ленинградского проспекта, в ходе которой будет оборудован транспортный "вход" в Москву со стороны Санкт-Петербурга. Впереди - начало строительства дублера Можайского шоссе. Это как раз та работа, которую я больше всего люблю. Не только потому, что благодаря новым трассам можно будет комфортно передвигаться по столице. Дело еще и в том, что приход современной дороги всегда меняет и все вокруг нее. В итоге задворки города превращаются в фасады.
Есть у архитекторов такая болезнь, от которой мне крайне хотелось бы избавиться. Это стремление улучшать районы там, где и без нас хорошо, и в конечном счете иногда получается так, что некогда любимое место москвичей превращается во что-то унылое и малопривлекательное. Другое дело, когда мы идем в промзоны или на городские помойки, а потом на их месте вдруг возникает красивая благоустроенная территория, которая и является городом в собственном смысле слова. В общем, есть два пути. Можно, условно говоря, расширить центр города, а можно, напротив, приблизить "панели" к центру. Я - за первое.