Несмотря на свой "инфантильный" возраст - 8 лет, оперная труппа Ростовского музыкального театра номинируется на "Маску" уже в третий раз. Четыре года назад в фестивале участвовал ростовский спектакль "Мадам Баттерфляй", а в 2005-м театр заработал две маски за "Леди Макбет Мценского уезда" Шостаковича. И каждый раз в соревнование за лучшую женскую роль вступала звезда ростовской сцены - сопрано Ирина Крикунова.
Нынешний "Риголетто" тоже появился в театре как проект, рассчитанный на артистические возможности примы. Хотя ее предыдущие партии фатальной Чио-чио-сан и хладнокровной убийцы Катерины Измайловой, казалось, не предполагали перехода в нежную, прозрачную колоратуру Джильды. Подобная амплитуда вообще подвластна редким сопрано, зато именно драматический тембр голоса способен высвобождать образ Джильды из однообразного клише страдающей "голубицы" со звенящими, как колокольчики, ариями.
Вероятно, поэтому несчастная дочь шута в исполнении Ирины Крикуновой оказалась по-особенному пленительной: не влюбившаяся впервые девочка, а юная женщина, которой неведомым образом открыта тайна чувств, тайна любовной жертвы. У Верди в опере слегка педалируется мистический план - умершая мать Джильды, с которой они вместе будут молиться за отца на небе, граф Монтероне, угрожающий мстить герцогу и его шуту на том свете. И Джильда Крикуновой как будто догадывается о чем-то главном, глубинном, поэтому голос ее захватывает не виртуозными колоратурами, а чувственной, теплой краской, проникающей прямо в душу.
Спектакль вообще выстроен как актерский бенефис, где постановщик, сам прошедший через артистическую школу Мариинки, демонстративно избегает даже намеков на концептуальную режиссуру. Никаких перемещений в пространстве и времени, выворачиваний наизнанку сюжета и психики персонажей, современных технологий и модных интеллектуальных аллюзий. Наоборот, торжество архаичной, если не сказать старорежимной, оперной эстетики, которой, казалось бы, путь на современную сцену заказан. Всё здесь из прошлого: и исторические богатые костюмы эпохи Ренессанса, и вращающийся павильон с аркадой золоченых колонн, и бархатный герцогский трон, и оперные клумбы (художник Вячеслав Окунев). Но в этом, на первый взгляд банальном и патетически красивом оформлении вдруг с "обновленной" энергией раскручивается вердиевская драма. И оказывается, что люди XXI века все еще способны воспринимать ее смысл, даже если персонажи не переодеваются в монстров из "звездных войн" или в боссов мафии и барменов, или, что еще круче, не переселяются, как в мюнхенской постановке, на планету обезьян.
Слишком красивая музыка вердиевской оперы довольно часто превращает на сцене трагическую историю про шута и его опозоренную дочь в сентиментальную мелодраму, но в ростовском "Риголетто" в отдельные моменты удалось достичь и подлинного трагедийного накала. Тон трагедии задавало проклятие Монтероне, явившегося Риголетто и Герцогу как Командор Дон Жуану. И шут в исполнении Петра Макарова должен был пройти тот же путь, что и знаменитый дон, с той лишь разницей, что грехи Риголетто воплощались не в его собственном уродливом теле, а в сластолюбивом красавце Герцоге, страсти которого горбун умышленно распалял. Уродский горб слетал с шута в одно мгновение, как только он хватал рыцарскую шпагу, чтобы защитить (подобно другому известному дону) честь обиженной девушки.
Впрочем, трагические вершины спектакля оказались связаны даже не с театральными преображениями героев, а с тщательной, скрупулезной проработкой вердиевских партий, из которых не ускользнул ни один звук, ни один штрих, ни одна эмоция, поддержанная оркестром. Дирижеру Александру Анисимову удалось искусно уплотнить звучание партитуры, не затрагивая при этом интересы певцов, и даже в самые бурные моменты изображения завываний ветра, грома и молний финальные ансамбли и арии, полные страшных и драматических откровений героев, не утопали в оркестровой массе.
В финале, ставший благородным, дон Риголетто рыдал над мешком с трупом своей дочери, отсылая память к иллюстрациям старинных фолиантов и эстетике романтического театра переживаний. И эта ностальгическая "старомодность" была воплощена с таким убедительным театральным качеством, что не вызвала иронии даже у радикалов. Ведь всем известно, что подлинный традиционализм в театре проявляется не в виде залежалой эстетики, а, что не раз бывало в его истории, в форме актуального, живого искусства.