Поделиться
Шаламов - это Достоевский ХХ века. Утверждение известное, но спорное. Такое же спорное, как и то, что Солженицын - это Толстой ХХ века. Бесспорно одно: Варлам Тихонович Шаламов - не только великий писатель минувшего столетия, но и высокий мыслитель. Именно - высокий.
В России, да и в любой национальной культуре, гениев принято "прописывать" по определенному "ведомству". Национальный гений просто обязан за что-то "отвечать". Он не может быть просто писателем и просто художником. Он - пророк (Достоевский), моралист (Толстой), выразитель народной стихии (Шолохов) или крушитель тоталитарных систем (Солженицын). В крайнем случае гений отвечает за все и является "нашим всем" (Пушкин).
Классифицировать Шаламова почти невозможно. Пророк? Нет. Учитель? Тем более - смешно. Он вообще старательно избегал подобных категорий. Стихия народа его не интересовала. Или интересовала с точки зрения отрицательной, как любой пафос коллективности. Самое мерзкое в лагере - коллективизм уголовников. Бороться с тоталитарными системами он не мог по определению. По его мнению, нет принципиальной разницы между людьми, смотрящими друг на друга с двух сторон колючей проволоки. Кто из них более (или менее) свободен? Никто. Ад находится не вовне, а внутри нас.
Отсюда среди интеллигентной читающей публики давно носится убеждение: Шаламов - это просто художник. В отличие от Солженицына. Так считает и, например, режиссер Николай Досталь, чей замечательный 12-серийный фильм по рассказам и стихам Шаламова только что показал телеканал "Россия". Николаю Досталю удалось, казалось, невозможное - перевести Шаламова на киноязык.
Шаламов начинается не с художественного жанра, а с фразы. Одна из таких фраз есть и в фильме Досталя. "Только сейчас я могу смотреть на бабочку и не хотеть ее немедленно съесть", - говорит главный герой фильма, цитируя своего героя. После приступа шока и физиологического отвращения вдруг задумываешься над поразительной философской глубиной этой фразы. Если бабочка - это красота, тогда что такое вообще красота? Если голодный человек, глядя на бабочку, видит в ней не красоту, а кусок белковой материи, главный недостаток которого в том, что он слишком мал, - то о какой красоте вообще можно говорить? "Как ты в лагере обходился без женщины?" - спрашивает героя его жена. "Это легко. Потребность в женщине отступает, когда ты голоден, а голоден я был почти всегда". (В связи с этим вспоминается мнение бывшей ленинградской блокадницы, посмотревшей фильм "Основной инстинкт". "Они ошибаются, - сказала она. - Основной инстинкт - это голод".)
Из таких фраз, философских прозрений состоит и весь Шаламов. Как никто из русских писателей он задумался над природой человеческой и вынес ей страшный приговор. В известных обстоятельствах человека как человека может просто не быть. И хотя возможности отдельного человека оставаться человеком практически беспредельны, столь же беспредельна тяга человечества обратно - в неразумную, никак себя не осознающую белковую материю. Не мыслящий тростник, а просто тростник.
Иногда спасти человека в человеке может пустяк. Одно слово. Это слово из прошлой, долагерной жизни зачем-то отчаянно пытается вспомнить один из героев гениальных "Колымских рассказов". Слово это (допустим, "сентенция" или "трансцендентный") важно вспомнить именно потому, что в лагере оно лишено всякого смысла. Но в лагере и "человек" лишен всякого смысла. Таким образом, бессмысленное в условиях лагеря = человеческому. Это только один из поразительных философских парадоксов Варлама Шаламова.
Он как будто ошибся в своем главном эстетическом пророчестве, когда написал, что в будущем искусство вымысла отомрет, останется голый "факт", документ. Современный кинематограф кишит "человеками-пауками" и бесконечными версиями о Золушке, прилавки книжных магазинов прогибаются под тяжестью детективов и "фэнтези". Но возникает вопрос: это - искусство? Или вторая стадия человеческих (человеческих?) потребностей после сытости?
Бабочка Шаламова задает нам вопросы куда более страшные и окончательные, чем знаменитая бабочка Брэдбери. Помните: отправились люди в прошлое и там раздавили бабочку, всего лишь одну бабочку? Вернулись обратно, а мир уже совсем другой. В этот интеллектуальный фокус Шаламов внес одну существенную поправку. Отправившись в прошлое, люди бабочку не раздавили. Они ее съели. И мир стал совсем другим.