Из новой книги Эдуарда Болеславовича мы выбрали главу "Почему?". В ней автор размышляет о том, как случилось, что в июне 1941 года война так неожиданно, едва ли не врасплох застала всех нас?
(Печатается с сокращениями)
"Так уж устроен человек: можно предчувствовать надвигающуюся беду, а когда она придет, кажется, что она свалилась неожиданно. Такой внезапной бедой для нашего народа стала война". Эти слова принадлежат Кириллу Трофимовичу Мазурову. Я их выписал из его книжки "Незабываемое". Он издал ее через сорок с лишним лет после войны в Москве, уже будучи председателем Всесоюзного Совета ветеранов войны и труда. До этого Кирилл Трофимович успел поработать руководителем белорусского правительства, первым секретарем ЦК Компартии Беларуси, первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, побыть членом Политбюро ЦК КПСС. А во время войны я его знал как "товарища Виктора" - секретаря ЦК комсомола Беларуси, уполномоченного Центрального штаба партизанского движения.
Мазуров за время оккупации республики многие сотни километров протопал партизанскими тропами от отряда к отряду, от бригады к бригаде. Я сам не раз получал от него указания, советы и, чего греха таить, взбучки. Не раз общался с ним и после войны. В своей книге он хорошими словами вспомнил и обо мне: "Нордман - геройский парень..." Такие слова дорогого стоят. Тем более из уст человека, к которому ты всегда испытывал уважение. Его жизнь сложилась так, что с молодых лет он занимал высокие посты, обладал большой информацией по любым государственным проблемам. Но, оказывается, и он мучительно размышлял, почему тогда война все-таки оказалась такой неожиданной.
Злополучный вопрос "почему" - себе и другим - задавали мы все, прошедшие ту войну, особенно те, кто знал о ее первых днях и месяцах не понаслышке.
Теперь некоторые утверждают, что никакой внезапности не было, что во всем виноват Сталин, который все знал, но сам себя перехитрил. Мол, сообщали же разведчики о планируемом нападении гитлеровцев, тот же Рихард Зорге даже дату конкретную называл. Были и перебежчики с той стороны, которые тоже предупреждали наших военных. Что было - то было. Но Зорге называл разные даты, в том числе 15 мая. Однако прошел тот день, а война не вспыхнула. Значит, даст бог, пронесет?..
Для меня, человека, уже прожившего большую жизнь, теперь та внезапность, как мне кажется, представляется более понятной. По крайней мере, больше, чем тогда. И поскольку на эту тему высказываются все кому не лень, то выскажусь и я. Все-таки я генерал, все-таки прошел всю войну. И не самыми легкими дорогами. Мое понимание внезапности состоит из двух частей: военной и психологической. Если говорить о военной стороне дела, то главное было не в том, что мы не знали точной даты нападения. И не в том, сколько у Гитлера и его союзников танков и самолетов. Этого добра и у нас хватало. Дело заключалось в другом: немцы применили новую, более современную, а потому более эффективную тактику ведения боевых действий. Особенно использование бронетанковых частей и соединений, а также авиации, десантов, диверсионных групп. До Второй мировой войны в уставах всех армий мира было написано, что те же танки, например, на поле боя могут и должны действовать только при непосредственной поддержке пехоты. Гитлеровцы отбросили эту концепцию. Их танковые дивизии без оглядки рвались вперед, сминали заслоны и передовые части противника, шастали по тылам, сеяли панику, вносили растерянность и деморализацию.
Стоит вспомнить и о грамотном использовании десантов. Еще во время атаки на Францию, Голландию, Бельгию немцы убедились, что одна воздушно-десантная рота, захватившая ключевой мост или дорожный узел, может парализовать действия нескольких полков. А захват немецкими парашютистами острова Крит в 1940 году, на котором размещалось до 70 тысяч английских и греческих войск!
Говоря иными словами, немецкие генералы опередили военных из других стран, прежде всего более смелым стратегическим и тактическим планированием и действием. В этом была главная внезапность и для нашего, и для западного генералитета. Потому и пали в две недели Польша, Франция, по два-три дня продержались государства поменьше, на волоске висела и судьба Великобритании.
Теперь в прессе нередко наткнешься на ехидный вопрос: разве нельзя было сделать своевременные выводы из поражений Польши, Франции и предпринять соответствующие меры? Видимо, нельзя. Армия - механизм весьма большой, сложный и громоздкий, чтобы перестроить его, надо было перекроить и экономику страны. Потому советское руководство и пыталось оттянуть начало войны до весны 1942 года, чтобы успеть это сделать.
В книге писателя Феликса Чуева "Сто сорок бесед с Молотовым" прочитал: "Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать - до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали". Эти слова В.М. Молотова, человека, многие годы бывшего правой рукой Сталина, почему-то упорно игнорирует нынешняя пишущая публика, которая изо всех сил стремится доказать, что Сталин был в плену собственных иллюзий, более того, планировал нанести удар первым, но Гитлер упредил его. Такую возможность отвергают даже немецкие военные историки, однако в России есть люди, которым, выходит, очень хочется взвалить всю вину за развязывание страшной войны на свою страну.
Но было еще одно важное обстоятельство, о котором знали только самые верхи государства. Как теперь стало известно из архивных документов госбезопасности СССР, перед самой войной Москва была информирована о том, что в случае конфликта между Германией и СССР США и Англия окажут помощь СССР только при неспровоцированном нападении Германии. А упреждающий удар Красной Армии "может быть расценен как агрессивные устремления СССР на запад, и поэтому США и Англия в данной ситуации пойдут на союз с Германией против Советской России". Похоже, именно поэтому немецким самолетам позволено было спокойно разгуливать в советском небе. Поэтому закрывались глаза на то, что под видом команд, разыскивающих немецкие могилы времен Первой мировой войны, действовали группы профессиональных разведчиков. Потому регулярно шли в Германию эшелоны с зерном, нефтью и другим сырьем, чтобы подчеркнуть, что СССР скрупулезно выполняет условия торгового договора и ни о каком другом развитии событий, кроме мирного, не помышляет. О мире и добрососедстве с Германией каждый день заявляла советская пропаганда. Сказанное говорит о том, что Сталин старался никому не дать ни малейшего повода для обвинений в адрес Советского Союза. И до последней минуты размышлял, на чью сторону встанет Запад. Ведь еще 21 июня 1941 года Госдепартамент США рекомендовал своему президенту "не давать заранее никаких обещаний Советскому Союзу в случае германо-советского конфликта". В этой ситуации любое неосторожное движение, непродуманное заявление могло быть расценено как "советская провокация". Вопрос о том, на чью сторону встанут США и Англия, оставался открытым до последнего момента.
Считаю, что в самый раз вспомнить о советско-германском договоре 1939 года, который принято называть договором Риббентропа-Молотова. Вот что о нем писал такой авторитетный политик и государственный деятель, как Уинстон Черчилль: "Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии... В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германской армии с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. В умах русских каленым железом запечатлелись катастрофы, которые потерпели их армии в 1914 году, когда они бросились в наступление на немцев, еще не закончив мобилизации. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время первой мировой войны... Если их политика и была холодно расчетливой, то она была в тот момент также в высшей степени реалистичной".
Возвращаясь к тому времени, к лету 1941 года, хочу сказать откровенно: да, нам было очень даже непросто ориентироваться в ситуации. И мы, тогда простые смертные, делали собственные выводы. Не всегда верные. Я не случайно упоминал, что тогда, 22 июня, из Парохонска мы довезли до Пинска не всех мобилизованных. Не допускаю, что они проявили малодушие. Ведь потом в партизанские отряды в массовом порядке приходили такие же местные парни и мужчины в летах, как и те, которых мы со старшим лейтенантом из военкомата не довезли до Пинска. Тогда, скорее всего, они полагали, что все быстро закончится, что обойдутся без них. Ведь о только таком единственно возможном исходе еще вчера можно было услышать из каждого репродуктора. Из уст мобилизованных то и дело слышались слова: не ко времени война, в разгаре косовица, на носу уборка хлебов. Впрочем, какая война случается ко времени. Тем более смею утверждать, никто из них, из нас не мог в то время предполагать, что война станет такой длительной и столь жестокой. А значит - не мог и подготовиться к ней. В первую очередь морально подготовиться. Такова вторая сторона моего понимания внезапности войны.