Поделиться
Президент ММКФ включил в нее десять своих самых любимых картин, сформировавших его художественное мировоззрение как режиссера. Вот их названия: "8 с половиной" Федерико Феллини, "400 ударов" Франсуа Трюффо, "Андрей Рублев" Андрея Тарковского, "Девушка с коробкой" Бориса Барнета, "Летят журавли" Михаила Калатозова, "На последнем дыхании" Жана-Люка Годара, "Ноль за поведение" Жана Виго, "Пепел и алмаз" Анджея Вайды, "Семь самураев" Акиры Куросавы и "Стыд" Ингмара Бергмана.
- У каждого режиссера есть наготове имена тех великих кинематографистов, которые - впрямую или косвенно - на него повлияли. Спроси у самого плохого из режиссеров, и он вам ответит: "Я вырос под влиянием Барнета и Тарковского, Годара и Бергмана, Виго и Куросавы, и, конечно, фильма "Летят журавли". Поэтому я бы поставил вопрос иначе, более корректно: я надеюсь, что на мое творчество действительно повлияли Куросава и Виго, Бергман и Годар, Тарковский и Барнет. И конечно, фильм "Летят журавли", - комментировал Никита Сергеевич.
- Этот список довольно укороченный - в него вошли только десять фильмов. Я бы мог назвать картин тридцать, которые вспоминаешь, которые на меня действительно повлияли и стали сильным толчком к пониманию того, каким образом совмещаются острые сюжеты с невероятной душевной теплотой и взаимопроникновением, - рассказывал Никита Михалков. - У моего брата в книге есть замечательная фраза, что отражение сильнее луча. То есть некое рефлекторное отображение ситуации сильнее, чем прямой показ, каким образом происходило это страшное или любовное, или же еще какое-то событие. У Бергмана в "Стыде" (а эту картину, как правило, по сравнению со всеми остальными фильмами из списка редко вспоминают), в этом смысле дана абсолютно потрясающая, глубокая и агрессивная независимость от зрителя.
Дело не в том, чтобы просто скучно и длинно снимать. Многие режиссеры, пытающиеся подражать Тарковскому или Бергману, снимают длинно, и думают, что вот теперь у них будет как у Тарковского или Бергмана. Ничего подобного: получается просто длинно, а если режиссер обладает каким-то культовым именем, то и неудобно за него.
Ведь самое главное у Тарковского и у Бергмана - это энергетика, заключенная внутри кадра. Возможность на длинных общих планах, которые, казалось бы, ничего не передают, создавать такое энергетическое поле, которое количество времени, отведенное на кадр, переводит в иное качество. То есть ты получаешь информацию, ты сначала ее рассматриваешь, потом ты ее еще внимательнее рассматриваешь, потом ты начинаешь тихо раздражаться, потом ты думаешь: ну сколько же можно, а потом втягиваешься в глубину, и вдруг ощущаешь, что время, которое ты тратишь на просмотр, тебя обволакивает, и его количество переходит в иное эмоциональное качество восприятия. Это высочайшее мастерство. Потому что, на мой взгляд, класс режиссера заключается именно в том, насколько долго он может заставить зрителя с интересом смотреть общий план.
Потому что монтажом можно исправить практически все. В чем заключается гений Эйзенштейна: он придумал водородную бомбу - дал в руки продюсера сумасшедшее оружие - монтаж. А одну и ту же сцену можно смонтировать так, что она окажется и фарсом, и трагедией, и мерзостью, и глупостью, - чем угодно. Смонтировать сочетание несочетаемого, - условно говоря, дать ироничную врезку человека, ковыряющегося в носу на похоронах, и происходящее получит совсем другую эмоциональную окраску. Но когда монтируются не кадры, а внутри кадра взаимоотношения, это начинает производить невероятное воздействие. Это то, чем обладал Тарковский. Вспомните кадры, когда у него идет панорама по воде, и в этой воде вдруг появляется молоко. Это же не просто красиво - за этим стоит огромная пластическая энергия, которая в результате и влияет.
Что еще меня потрясает у Бергмана, - это минимум переживаний человека. Мы видим порой от него только шерстяные носки на лестнице. Нам не показывают ни слез, ни выражения его лица, но в этой недосказанности и заключается величие Бергмана, когда он абсолютно минималистическими методами дает возможность ощутить невероятно чувственную энергию. Она намного сильнее действует, когда ты сам домысливаешь, включаешь свою фантазию и то, что называется биологической памятью.
Я старался и стараюсь в определенные моменты следовать Бергману. Он говорил гениальные вещи: что его интересует не то, как актер играет, а то, что он скрывает. Что искусство должно потрясать, попадая в сердце, минуя промежуточную посадку в области интеллекта. И это говорил Бергман, - казалось бы, такой интеллектуал. Да, позже, интеллектом, ты можешь принять решение, но образовательный ценз не должен являться поводом для того, чтобы понять или не понять, куда идет, как у Шекспира, сердце. В этом смысле Бергман как учитель - явление уникальное. Бергман, как Чехов, он как тропинка в траве - то она есть, то ее нет. По ней надо просто идти, не задумываясь. И фильмы его надо смотреть так, как он вам шепчет на ухо...