Поделиться
А Москва без этого "Цирюльника" поскучнеет: я не припомню за последние годы спектакля столь изобретательного и смешного. Он станет хитом московских сцен и войдет в их "вечнозеленую" комедийную классику - как вошли его ближайшие собратья по игре вахтанговская "Принцесса Турандот" и плучековская "Женитьба Фигаро".
К Россини "Геликон" обращался только однажды - когда в 1998 году поставил "Севильского цирюльника" с итальянской командой - Энрике Маццолой за пультом и Андреа ди Бари в режиссерском кресле. Как рассказал создатель театра Дмитрий Бертман после новой премьеры, посягать на Россини его отговорили в Италии: это, мол, слишком итальянский композитор, не вашего поля ягода. Спустя десятилетие он все же отважился.
Комические оперы Россини самоигральны: превосходные сюжеты Бомарше и Гольдони, бездна колоритных персонажей, интриг и блестящего юмора. Сложности создает сам Россини: вокал требует безупречной техники, ансамбли становятся экзаменом на профессионализм. Пение с полной выкладкой здесь не проходит: любое заметное усилие станет роковым. Здесь вся штука в легкости виртуозного, в азарте певческого "все могу", в пьянящем вокальном состязании и музыкальных дуэлях, нарастающих со скоростью лавины. А нужно еще и выполнять заданный режиссером рисунок роли - это вдвойне трудно, особенно если он требует активной жизни на сцене. Поэтому комические оперы Россини чаще остаются обильно костюмированным концертом, забавным, но до последнего жеста знакомым.
Иногда выручает радикальный режиссерский ход. Так поступили в парижской "Опера-Бастий", где режиссер Колин Серро разыграла фривольный сюжет в антураже восточных сказок и в некоей мусульманской стране крайне строгих нравов: получилось неожиданно. Бертман пошел по более трудному и более эффективному пути: отнесся к Бомарше примерно как Вахтангов - к Гоцци, ставшему канвой для веселой импровизации. Вкуса к хулиганству его театру не занимать, и спектакль можно смотреть снова и снова, открывая не замеченные прежде подробности - талантливые и уморительно смешные. В каждом углу сцены, на любом ее уровне происходит что-то забавное. Сцена бывшего Et Cetera на Новом Арбате побольше былой "геликоновской", и художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева работают с непривычным для камерного театра размахом. Созданы десятки костюмов, каждый - иллюстрация к итальянской "комедии масок" и кустодиевский лубок одновременно, каждый - шедевр комического дизайна. Дом, где обитают доктор Бартоло с его строптивой воспитанницей Розиной, сначала кажется прозрачной серебряной инкрустацией, потом, вглядевшись, понимаешь, что его, как кружево, связал на преогромных спицах любитель рукодельничать Бартоло. Парадоксальные, изящно неказистые костюмы сами по себе источник вдохновения, и артисты "Геликона" с упоением отыгрывают гротескность персонажей, и даже теряют голову здесь совершенно буквально. Все непрерывно заняты делом: служанка Берта марширует с метлой наперевес, отбывая почетный караул у вверенного ей дома, какой-то шарообразный человек прыскает из спрея, обеспечивая душистость атмосферы, Бартоло вяжет, распаленная Розина бьет в большой барабан, высекая из небес гром и молнии, цирюльник Фигаро бреет дона Базилио, так густо покрытого мыльной пеной, что при пении она пузырится. Все избыточно, все чрезмерно, все захватывает зал вихревым потоком. И одновременно выполняет важную побочную функцию - камуфлировать вокальные огрехи. Так фокусник умело отвлекает внимание зрителей от своих тайных трюков, создавая ощущение чуда.
"Геликон" никогда не впадал в пиететный столбняк перед авторским текстом, вот и здесь музыкальная ткань в любой момент может быть вспорота пулевым чиханием Бартоло, страстным повизгиванием Берты, хриплым кряком тубы или даже гнусавым пением с зажатым, как прищепкой, носом. Думаю, Россини бы понравилось: он сам любил устраивать в музыке веселый кавардак.
Скрывать огрехи, впрочем, в большинстве случаев нет нужды: театр превзошел себя, опередив все ожидания по части ансамблевости и вокальной техники многих исполнителей. На премьере в партии Розины хороша была темпераментная прима театра Карина Григорян - ее крепкий, сильный, чуть агрессивный голос как нельзя более соответствует решительности ее героини, технические трудности она одолевала свободно и без страха, который всегда передается зрителю и портит всю песню. Опекун Розины Бартоло - шарик, семенящий на тонких ножках "в первой позиции". Дон Базилио вообще словно перепутал пьесы и вылез из гоголевского градоначальника. Оба баса - Михаил Гужов и Дмитрий Скориков - были приятны во всех отношениях. Служанка Берта (Марина Карпеченко), впервые появившись в спектакле, где поют на языке оригинала, неожиданно сказала "Здрасьте!", вызвав сильное оживление в зале. И в дальнейшем упрямо пела по-русски, похожая на тряпичную куклу с чайника (самовар она внесет позже), - оказывается, русское происхождение героини была заложено у Россини, но на длинном пути потерялось.
Первый спектакль раскручивался трудно. Тяжеловесно и неповоротливо проползла увертюра, а каватина Альмавивы у молодого и сценически выразительного тенора Василия Ефимова удручала приблизительностью знаменитых россиниевских рулад и блужданием между нот вместо отточенной филиграни. Тем удивительней было преображение, случившееся с приходом Фигаро (Андрей Вылегжанин). Цирюльник был неожиданным: стандартные кудри сменились сиянием голого черепа с татуировкой на затылке, а цирюльник он только по должности, по призванию же - диджей-качок, любимец толп, его главный талант - не влюбленных сводить, а заводить публику. Вокально его каватина прозвучала вполне прилично, а дальше все в спектакле пошло по нарастающей: даже тенор в конце концов распелся и доказал, что он здесь не чужой.
За дирижерским пультом был 26-летний Константин Чудовский - это его дебют в роли музыкального лидера постановки, он отвечает и за вялый старт и за финальный триумф, когда публика, неистовствуя, не уходила добрых полчаса. У молодого маэстро длинные, цепкие руки, которые, кажется, обнимают оркестр, играя на нем, как на рояле. Он сам по себе зрелищен и создан для оперы, так что режиссер охотно включает в действие и его: дирижер аккомпанирует серенадам на гитаре и актерски подыгрывает персонажам. У него властная манера и все основания стать как минимум популярным - если убережется от соблазна попсовости.
Считается, что душа этого оперного дома Дмитрий Бертман знаменит фантазией, смысл которой - сделать все не как у людей. На самом деле его дар - видеть в музыке скрытые возможности и сполна реализовать их в пластике, часто парадоксально, но всегда убедительно. Он - редкий тип режиссера, который в полном астральном контакте с композитором не столько выдумывает, сколько выращивает свои спектакли. Физическое действие в них истекает из музыки и становится ее продолжением - таким органичным, что после его спектаклей любое другое воплощение оперы покажется концертным исполнением. Его театр - действительно театр. Слаженный и ансамблевый, как оркестр. В этом театре воспитаны особые актеры, равно талантливые и все умеющие - от солиста до хориста. Каждому дан свой бенефис. Все эти качества "Геликона" в "Севильском цирюльнике" получили одно из самых захватывающих воплощений, и я давно не видел на сцене и в зале такое количество абсолютно счастливых людей.
В продолжение сюжета нам обещают поставить "Свадьбу Фигаро" Моцарта и "Керубино" Массне - образовав таким образом оперную трилогию на мотивы Бомарше.