Поделиться
После того как Анастасия Хилл и другие блестящие актеры его труппы сыграли перед москвичами "Меру за меру" (1994), "Герцогиню Амальфи" (1996), "Как вам это понравится" (1998), желание овладеть тайнами виртуозно-естественной, полной мягкого юмора британской манеры игры стало неудержимым. Так в Москве появилась русская труппа Доннеллана - актеры, сыгравшие в его "Борисе Годунове", "Двенадцатой ночи" и "Трех сестрах". В этих спектаклях случилось, казалось, невозможное - британская манера органично привилась русским актерам, подарив им легкость, прозрачность игры, акварельной по духу, способность вести диалог, точно танцуя, сохраняя легкую улыбку дистанции по отношению ко всему.
Особая и, быть может, самая важная часть доннеллановских спектаклей связана с поздними пьесами Шекспира, в которых он сам на себя не похож: "В этих романтических пьесах очень много страдания, но счастливый, хоть и трудный, конец. И еще в них очень сильное чувство бога. Они обычно ставят вопрос, есть ли порядок во вселенной. Они совершенно сумасшедшие, эти поздние пьесы ("Перикл", "Буря", "Зимняя сказка" и "Цимбелин")! Иногда даже кажется, что Шекспир был очень сильно пьян, когда писал их.
Но если серьезно, "Цимбелин" - это самая сложная для постановки пьеса, которую я когда-либо ставил. Очень сильная и очень трогательная".
"Цимбелин", привезенный в Москву, был сделан Доннелланом со своей новой труппой Cheek By Jowl два года назад. В этой истории, которую трудно рассказать из-за ее перегруженной, многоэтажной конструкции, король Цимбелин хочет женить свою дочь на сыне своей второй жены. Но девочка любит бедного, но благородного юношу, с которым совершает тайный брак, становящийся (как в "Ромео и Джульетте") поводом ко всем несчастьям. Не случайно в знаменитом первом фолио эта пьеса названа "Трагедия Цимбелина". Отец, из-за слабости и самодурства обрекающий дочь на бегство из родного дома, два его сына, украденных в младенчестве и только через 20 лет найденных благодаря чудесному стечению обстоятельств, мнимые смерти Имогены и ее возлюбленного Постума, жестокость и мужество, лицемерие и великодушие, внезапное сказочное прозрение Цимбелина. Барочная чрезмерность пьесы дразнит и манит своей близостью современному миру - такому же фантастическому и перегруженному, так же легко сочетающему расчетливый цинизм и предельную сентиментальность. Это качество пьесы восхищало одних и раздражало других толкователей Шекспира. Бернард Шоу даже переписал последний акт пьесы, раздражавший его "липкой, неискренней сентиментальностью", а у выдающегося поэта Теннисона он вызывал приступ сострадания своим редким простодушием. В этом финале Имогена обретает мужа, которого считала мертвым, муж - жену, оплаканную в военных сражениях, отец - детей, причем всех сразу. Злодеи наказаны, несправедливость находит верную оценку, Постум прощает всех словами, трогающими сегодня не меньше, чем сотни лет назад.
Я властен лишь прощать и зло забыть.
Вся месть моя - прощение.
А Цимбелин подводит итог всей пьесе:
Достойные слова!
Великодушию нас учит зять.
Прощенье - всем!
Доннеллан как обычно одевает своих актеров в военные униформы ХХ века, заставляя вспомнить о жестокости современного мира. Но в остальном он чисто и просто переносит историю в пространство, где условно все, кроме пронзительно-трогательной чистоты Имогены (не случайно эта роль была достоянием всех самых знаменитых британских актрис от Эллен Терри и Пеги Эшкрофт до Ванессы Редгрейв и Джоди Дейч). Именно эта актриса, похожая на неуклюжего подростка, переодетая в мальчика, с горящим и всегда готовым к любви и всепрощению взглядом, становится центром этого спектакля. Обо всех остальных хочется сказать, что они добросовестны и старательны как статисты, но не дарят той особой эмоциональной содержательности, которой всегда отличалась труппа "Чик бай джаул".
Да и сам Доннеллан в этой истории только мечтает приблизиться к ясности и поэтическому совершенству других шекспировских пьес, не уничтожая, но демонстрируя всю сутолоку и толчею, царящую в пьесе. Он не боится несовершенства и сложности этого текста, чтобы подарить себе и нам внезапность и непреложность простых гуманистических истин: прощение даровано здесь не всем, но только достойным прощения, в силу минутной или многолетней слабости утратившим ясность взгляда.
Те же, кто упорствует во зле как коварная королева и ее подлый сын, прощения не обретают ни на небе, ни на земле.