В Москву он привез четыре спектакля. Окрылилось же это уникальное турне спектаклем "Обратная сторона Луны" - видимо, потому, что речь в нем идет о русских космонавтах, в частности об Алексее Леонове, который и сам пришел на московскую премьеру этого проекта. Впереди еще два спектакля: "Busker s Opera" по мотивам "Оперы нищих" Джона Гея и Кристофа Пепуша и "Трилогия Драконов".
РГ | Как родился проект "Обратная сторона Луны"?
Лепаж | Один из американских астронавтов, вышедших на Луну, был Эдвин "Базз" Олдрин. Он написал потрясающую книгу "Возвращение на землю". Его мать воспитывала его так, что он должен был быть только первым или никем. И вот прямо перед полетом он узнает, что будет вторым после Армстронга. Мы хотели сделать на основе его книги спектакль, но, казавшийся таким тонким в книге, при встрече он оказался типичным военным - дисциплинированным и сухим.
Мы отказались от этой идеи.
А потом у меня умерла мать. Она была очень важным человеком в моей жизни. За 7 лет до того умер мой отец. Так что я остался в полном одиночестве. Пока родители живы, они закрывают тебя от смерти, но и закрывают от тебя мир. Когда я остался один, при всем горе я испытал и какое-то странное чувство освобождения. И я хотел сделать спектакль "На другой день после смерти моей матери". Но вот однажды на помойке я увидел иллюминатор от стиральной машины - не домашней, а промышленной, знаете, какие бывают в прачечных.
Я вспомнил, как меня однажды туда водила мать и я смотрел на эти окна, и они напоминали мне космические корабли. Вот я и подумал, что могу соединить в одном проекте две эти идеи и рассказать историю о соприкосновении двух народов в космосе, увиденную глазами маленького мальчика.
РГ | Название одного из ваших фильмов "Исповедальня". Исповедь находится в центре вашего театра. Между тем в ваших спектаклях обсуждаются самые глобальные темы - международные отношения, отношения англо- и франкоговорящей Канады, проблема головного мозга, освоение космоса, загадки психологии. Каково соотношение того и другого, интимного и социального?
Лепаж | Я считаю, что мое творчество - это автотерапия. И она помогает мне связывать все политические, научные, социальные, философские вопросы в одном существе. В моем спектакле, который вы еще увидите, собачку водят к собачьему психоаналитику, а в эти мгновения персонаж размышляет о себе самом. Психоанализ был страшно моден в Европе и Америке, но в Канаду он пришел очень поздно. У нас было сильное влияние католической церкви, и исповедь заменяла поход к психоаналитику.
В моих спектаклях слишком много коробочек, ящиков. А в ящички - с точки зрения аналитика - мы кладем свою тайную жизнь. Исповедальни в церкви как раз и представляют собой такие коробочки с секретами. Я начиняю свои спектакли разными коробочками, в которых всегда есть что-то, связанное с исповедью. Посадив персонажа в телефонную кабинку или еще куда-то, я снимаю с него покров - именно в том месте, где ему кажется, что он спрятан, защищен. Мы ведь никогда не бываем наедине с собой: всегда играем какие-то роли. А в театре можно смоделировать ситуацию человека наедине с собой.
РГ | Расскажите о том, как устроен ваш персонаж в "Обратной стороне Луны"? Порой кажется, что это вы сами, порой вы резко перевоплощаетесь в кого-то другого, даже в собственную мать, то просто ведете себя как лектор.
Лепаж | Я довольно быстро понял, что я скорее рассказчик, чем артист. Нужно играть, когда пришло время играть. Когда я начинаю спектакль, я не играю. Я просто что-то объясняю публике. Персонажа в этот момент нет, есть рассказчик. А потом появляется, например, ученый, рассказывающий про свою диссертацию, то есть возникает персонаж, но игры по-прежнему нет. Лишь мало-помалу я подхожу к игре. В какой-то момент зритель хочет понять этого персонажа лучше, он требует все больше игры. Он уже подогрет длинным прологом, разминкой, и ты как актер тоже входишь в эмоцию. Первые десять минут в театре зал не может сосредоточиться, люди думают о парковке, оставленных дома детях и прочее. Вот я и научился ничего не играть в начале - просто вразумительно беседовать со зрителем и постепенно вовлекать его в свою игру.
РГ | Как изменился спектакль "Обратная сторона Луны" за те годы, что вы его играли?
Лепаж | Перед приездом в Москву я не играл его уже пять лет. И вот в первый вечер в Москве этот спектакль приобрел смысл, которого я даже не ожидал. В моем тексте тоже есть обратная сторона, она впервые приоткрылась мне с такой ясностью. Как будто я подходил к ящичкам и свободно открывал те, о которых даже не догадывался. Мои зрители всегда помогают структурировать спектакль, они его скульпторы, убирающие все лишнее. Когда я играл этот спектакль в Корее, то история о двух братьях приобрела в этом разделенном народе совершенно иное звучание. И невозможно было, вернувшись, не изменить чуть-чуть текст. То, что я пережил в Корее, безусловно, вошло в пьесу.
РГ | Ваш театр вы сами называете барочным. Что вы вкладываете в это понятие?
Лепаж | В театре должно сочетаться несочетаемое. Совершенный театр меня утомляет. Сегодня западный театр стремится к упорядоченности, контролю. Он оставляет мало места для поэзии, мало обращается к сотворчеству самого зрителя. Я часто смотрю спектакли, в которых все прекрасно, но не включается воображение. В нем нет той свободы, которая есть в японском театре. Мне хотелось бы не всего понемножку, как в буфете, а сразу и всего. Барочный театр как раз все смешивает и дает пищу для воображения. Я вообще считаю, что мы живем в мире барокко.
На сцене должно быть место для любого театра. Кстати, самые лучшие комплименты, которые я слышал в своей жизни, были похожи на оскорбления. После "Обратной стороны Луны" Ариадна Мнушкина сказала мне: "Это ужасный театр-кафе, вы делаете все, чего делать нельзя. Но отчего это меня так трогает?" Когда вы увидите "Трилогию Драконов", вы лучше поймете мою идею барочности.
РГ | Вы поразили московскую публику своей актерской органикой. Она сродни тому представлению о театре переживания, который существует в России.
Лепаж | Меня самого это очень интересует. Я учился в театральной школе в Квебеке. И мне тогда хорошо дали понять, что я очень плохой актер натуралистического театра. Пока я играл комедию дель арте, Брехта - все было замечательно. Как только дело касалось чеховских пьес - я был очень плох. А надо сказать, что нам преподавали систему Станиславского, причем наш преподаватель, видимо, понятия не имел, что это такое. По окончании школы я понял, что мне не дано стать актером психологического театра. Но вскоре я стал сниматься. И именно в кино я открыл для себя, что способен играть очень естественно. Я получил много откликов, комплиментов по поводу фильма "Иисус из Монреаля" именно в связи с моей естественной манерой. И вот я задумался: почему же у меня не получается так же в театре? Из-за микрофончиков, которые есть в кино! Ты можешь говорить тихо, не напрягаясь, и быть естественным. Вот чего мне не хватало. У тех актеров, которые владеют магией психологического театра, есть талант брать залы своим театральным мастерством. А я это делаю благодаря микрофончику. (Смеется). Я в последние годы только тем и занимаюсь, что стараюсь технологии кино и другие технологии перенести в театр. Театр должен их использовать, но при этом сохранить душу, сохранить все живое. Вот этим я сейчас и занимаюсь.
РГ | Для "Обратной стороны Луны" музыку писала знаменитая Лори Андерсен. Как вы с ней встретились?
Лепаж | Лори, как и Пина Бауш, оказала на меня огромное влияние. Тот театр, с которым я сталкивался в молодости, не слишком меня вдохновлял. А вот театральность сама по себе очень интересовала. И те, кто в этой области мне был более всего важен, театром как таковым не занимались. Пине Бауш удалось создать такой богатый прекрасный язык, который выходил за рамки хореографии самой по себе. Я называл его театральным рок-н-роллом. Она и Лори Андерсен оказались для меня более театральными, чем любой театр.
Ее появление в "Луне" было совершенно естественным. Дело в том, что Лори знала Алексея Леонова. К ней однажды обратились с просьбой написать музыку к огромной выставке "Искусство в космосе". Сейчас ведь уже полно людей слетали в космос - это целое сообщество братьев по космосу. И многие из них, как-то приобщенные к искусству, создавали свои произведения. Но единственным, кто действительно был профессиональным художником и запечатлел в своих акварелях космос, был Леонов. И он часто был почетным президентом подобного рода мероприятий. И вот к Лори обратились, чтобы она создала музыкальную атмосферу для этой выставки. Вскоре ей позвонили из НАСА и спросили: "Вам интересно было бы слетать на Луну?" Лора сказала: "Да". Тогда в НАСА существовала идея пригласить в космос людей разных профессий. Из музыкантов выбрали Лори. И хотя НАСА потом отказалась от этого проекта, Лори прошла предполетную подготовку. Это совершенно уникальная женщина.
РГ | Какой вам увиделась Москва?
Лепаж | Это другая планета, которая мне неведома. Совсем отдельная планета. Сейчас я открываю ее для себя. В какой-то степени будущее связано с Москвой, с Россией. Самые крупные моменты в искусстве - это моменты ренессанса. Вам, может быть, трудно судить об этом, но нам издалека кажется, что у вас происходит ренессанс. Конечно, здесь существует множество ужасных, печальных, страшных сторон жизни, но издалека чувствуется какое-то невероятное бурление, которого вы сами не замечаете. Вы - народ, который стряхивает с себя потрясения и идет дальше. И после того ужасного века, который вы пережили, наступает новая эпоха. Надо быть оптимистами.
Я был во Вьетнаме, они пережили столько всего ужасного, но сейчас поднимаются и двигаются вперед. Вьетнамцы - буддисты, они умеют изящным образом не скрывать раны, нанесенные войной. "Вот видите, у нас в земле огромные ямы от упавших в нее снарядов, а мы делаем в них прудики и ловим рыбку".