- У нас тут ни гостиницы, ни столовой, - сказал потеряевский священник о. Иоаким. - Я вас поставлю на постой к Андрею Устинову. Это племянник мой. У него четверо детей. Будете пятым. Хорошо? А дом у него просторный, второй этаж целиком пустует.
Дети встретили меня у крыльца. Никита. Исаак. Анфиса. Лизавета. У всех взгляд доверчивый и открытый. На мальчиках рубашонки навыпуск и кушачок-опояска, завязанная на животе. Каждый как мужичок-с-ноготок из старинного времени. На девочках белые платочки и платьица почти до самой земли. Чистой воды барышни-крестьянки.
Забегая вперед, скажу, что вся Потеряевка щеголяет в похожих нарядах, как из музея, и бороду непременно носит. В понятии потеряевцев безбородый и при жизни не человек, и умрет - не покойник.
Однако все по порядку.
В 1818 году мужики-кержаки Сапожковского уезда Рязанской губернии - Потеряевы, Кубасовы, Рыжковы, дюжины две семей - погрузились на скрипучие телеги и двинулись на поиск вольного житья-бытья. Сколько ископытили они дорог, какие тяготы и лишения претерпели в скитаниях, никто о том летопись не составил. Лишь в алтайской степи, изрядно утомленные, встали станом. Слава Богу, приехали: пашню пахать, сеять пшеницу-белотурку простора более чем достаточно. Обширные выпаса. Сенокосы. Истинно воля. Будем, ребята, здесь в землю врастать. И поселок Потеряевкой окрестили по фамилии вожака, кто их вывел из-под Рязани.
Сто лет спустя в Потеряевке числилось уже 345 жителей. 81 крестьянское хозяйство. И все, что скопилось за сотню лет, лопнуло-фукнуло в одночасье - власть советская задумала строить колхозы, а кто помехой мог стать, тех упрятали подальше силком, в Нарымский край, откуда возврата не было, где на корню был загублен цвет сибирского крестьянства.
В Потеряевке колхоз возник. Из колхоза совхозное отделение сделали. Обещали светлое завтра, а дело шло явно к закату. И наконец в деревне не осталось ни единого жителя. Последним покинули ее безрукий пастух, инвалид с войны Тихон Лапкин и жена его Мария. Дружная была семья. Двенадцать человек детей. Вера в Христа была у них на первом месте. Без молитвы ни шагу. Чужого не тронь. Слабому помоги. А власть, какая она ни будь - терпи. Впрочем, старики говорили:
- Хорошая наша власть. Кто спорит? Да что-то долгонько держится. Дожить бы да посмотреть ее последние дни. Чем она кончится?
А что власть "хорошая" кончится, старые люди не сомневались.
До предела терпения Мария и Тихон не покидали обжитого гнезда, ждали, надеялись на перемену к лучшему - возможно, и перетерпели бы - да кто-то пал пустил, поджег сухие бурьяны вокруг брошенной деревни, в том огне сгорела дотла последняя изба Потеряевки. Тихон всем многодетным своим выводком перебрался жить в Казахстан.
Минуло еще двадцать лет. И вот однажды на перроне остался стоять человек, обвешанный узлами-баулами. К чемодану приторочены топор и лопата. В плетеной корзине - куры-несушки.
Аккуратным движением перекрестив пространство перед собой, человек с передышками пошагал туда, где раньше была Потеряевка. Там выпустил из корзины кур с петухом, насыпал им пшена из пакета и принялся ставить шалаш на случай дождя. В запасах его нашлось с ведро семенной картошки, до вечера успел вскопать огород и высадить ее в землю.
- Вот и порядок, теперь будем жить. Господи, благослови.
Это был сын Тихона и Марии Иоаким Лапкин, священник.
Иоаким уже успел поработать каменщиком на стройке. После семинарии в Троицко-Сергиевой лавре возведен был в сан и служил в одном из приходов Омска. Как ревнитель Священного Писания он чутко подмечал многие нарушения со стороны иных священнослужителей, что было ему поперек души. И тогда он решил перейти под юрисдикцию зарубежной православной церкви и стал искать место, где можно начать новую жизнь в строгости и чистоте.
Лучше Потеряевки не нашел. Кстати, шалаш он поставил рядом с местом, где когда-то стоял отцовский дом.
Одиночество в шалаше продлилось недолго. Через неделю объявился родной брат Павел и следом еще трое верующих, тоже искавших уединения. Для пропитания, сложив скудные деньги, они купили в ближайшем селе молочную корову и приготовились к зимовью.
- Легко сказать "приготовились". Ведь у нас ни гвоздя. Ни рубля, - рассказывал мне позднее о. Иоаким. - На голое место приземлились. Единственное упование было на Христа. И Господь нас не оставил, как-то подкатывает на газике совхозный директор. А мы саман готовим, топчем ногами глину с соломой. Он осмотрел нас скептически и отзывает меня в сторону.
- Завтра с утра пораньше приходи ко мне в кабинет.
- Зачем?
- А затем, что своими ногами вам много не наработать. Вам лошадь нужна глину месить. Правда, лошадь продать частным лицам мне запрещает закон. Но за копеечную цену мы оформим ее как падаль. Так что приходи...
И так всякий раз. Как по заказу в нужный момент являлись доброхоты. То ящиков пустых самосвалом привезут с торговой базы - каждая досочка на стройке годилась, - то гвоздями одарят, то оконным стеклом.
- У Бога милости много. По нашим молитвам он помогал нам через добрых сердечных людей. Всем наш низкий земной поклон.
Ныне в Потеряевке 16 изб в один и в два этажа. Есть саманные. Есть кирпичные. Есть школа, и в школе 23 школьника. Есть коровье стадо в 50 голов. Есть церковь под куполом. Жителей всех 72 человека. Это не считая почетного гражданина. Почетный - это Игнатий Тихонович Лапкин, старший брат Иоакима, бывший политзэк. Убеждения и характер у него кремневые.
При коммунистах Священное Писание или поучения Отцов Церкви или жития святых в типографиях не печатались. А Игнатий придумал множить духовную литературу через магнитофон. Работал он печником, зарабатывал неплохо, но все заработанное тратил на приобретение пленки и записывающих устройств разных систем. Включал сразу до 15 магнитофонов. Начитывал тексты и безвозмездно распространял среди верующих. Тем же способом тиражировал любимого Солженицына, за что в итоге и парился за решеткой по статье 190 прим. Ради Потеряевки разлюбезной он положил полжизни. Это небезоблачная была идиллия - ее воскресение из небытия. Чего стоило, например, добиться, чтобы поселенцам вернули хотя бы часть земельных угодий, ранее принадлежавших деревне. А бесконечные судебные процессы? Он не проиграл ни единого. И за его тяжкие хлопоты деревня на общем собрании даровала ему "Почетного". А по прописке он горожанин. С раннего детства любит голубей. В Барнауле держит превосходную голубятню - голуби его слабость.
Третий брат - Павел. Если Игнатий и Иоаким воспаряют духом в небеса, то Павел за грешную землю держится. Вокруг Павла пчелы летают, коровы мычат, как трубы трубят - домашняя скотина Павла слушается без слов и готова следовать за ним куда угодно, как на поводке. И хоть оглох почти и достиг зрелого возраста, ему не сидится без дела. Прознал, допустим, о коровах голштинской породы - подавай ему голштинку. Она втрое больше молока дает в сравнении с обычной коровой. Павел немедля кинулся в поиски. Доехал до Института кормов имени Вильямса возле города Лобни под Москвой. За наличную денежку ему подобрали там молодую корову. Таинственным образом - в багажный вагон не принимают, в самолет тем более - хитроумный Павел доставил голштинку в Потеряевку, и вся деревня ходила на нее посмотреть. Теперь дочь той москвички Метелица стоит на дворе моего квартирного хозяина Андрея Устинова, ее молочко с удовольствием пьют Никита, Лизавета, Исаак и Анфиса. Каждое утро Никита как старший - ему уже десять лет - провожает Метелицу в стадо пастись. Метелица в сутки дает аж тридцать литров молока.
Так ли иначе, Потеряевка крепнет. Жаль, однорукий Тихон до обновления не дотянул. А Мария вернулась, приехала к сыновьям и успокоилась в родной земле, не на чужбине.
Было и еще событие, о котором не умолчать. Из Нарымского края, словно из иных миров, шепотом старческим прозвучало письмо по почте.
"Добрый день, отец Иоаким. Мир вам! Недавно из газеты узнали, читали и от радости плакали, что Потеряевка, наша родина, вновь оживает... Господь сподобил вновь соприкоснуться с родным гнездышком...
Я Евдокия Титовна, урожденная Рыжкова, а муж мой - Иван Нифантьевич Потеряев. Мы еще живы... Мы молодые были, когда нас раскулачивали. Мы, Рыжковы, жили в одноэтажном брусовом доме, занимались хлебопашеством... Сенокосилка, жатка-самосброска, молотилка, веялка, телега... На берегу пруда была баня, кузница, мельница... Все конфисковано в 1930 году. Отца забрали в тюрьму. Из Потеряевки было выслано семь семей: Рыжковы, Карелины, Скоковы, Потеряевы, Шинковы, Кубасовы, Шахурины... Нас увозили сначала поездом, потом перегрузили на баржу. С баржи выгрузили в дикой тайге, на голый берег. Очень скоро люди стали сильно умирать, иногда хоронили всех в одну могилу. Тела сложили друг на друга, некому было рыть могилы. Такие ходили все ослабленные. Потеряеву Агафью Логантьевну мы, девочки, хоронили сами, и могилку рыли и несли... Пережили мы многое...
А с вашей мамой и отцом мы когда-то дружили в детстве. Спаси, Господи, вашу православную общину, цветник духовности и чистоты. Сделан еще один шаг к спасению нашей многострадальной России. Господи, помилуй нас, грешных. Дай нам сил и утешения.
С низким поклоном - Иван Нифантьевич Потеряев и Евдокия Титовна Потеряева (Рыжкова).
P.S. Душа неспокойна все-таки. Ивану Нифантьевичу дорогу до Потеряевки уже не одолеть, старый стал. А я, пожалуй, вместе с сыном приеду показать ему нашу родину. Пусть знает. Бог ведает, может, и захочет он там остаться..."
Читайте также: Долгий путь и остановка в Потеряевке