Поделиться
Так вот, не столь давно по одному из двух главных каналов - по какому, действительно, не важно, в новостях они практически неотличимы друг от друга - был показан сюжет о том, как обижают русское меньшинство в Латвии. Вернее сказать, очередной из многих сюжетов о том, как обижают русское меньшинство в Латвии.
Речь шла о молодом человеке с простой русской фамилией - допустим, Смирнов, - которому не нравится, что в переводе на латышский он становится "Смирновс". Это другая фамилия, на букву длиннее. К тому же по-английски, как почему-то с особым нажимом отмечал герой сюжета, Smirnovs с приобретением окончания "s" получает значение множественного числа - "Смирновы".
Молодого человека готов понять: родившись и прожив до 27 лет в Латвии, я по-латышски был Vails. Впрочем, в отличие от него не огорчался. Знал, что мужской род в латышских существительных по правилам грамматики должен иметь окончание "s" или "sv". Вот, например, в чешском необходимо, чтобы фамилия женщины была производной от мужской - и у них фигурируют "Шерон Стоунова", "Хиллари Клинтонова" или "Анна Каренинова". И вроде никто не в претензии. Как и я не был: осознавал, что на законы иного языка покушаться никак не имею права. Но об этом - чуть дальше.
А в том телевизионном сюжете дальше была ведущая - собственный корреспондент канала в Латвии. Она доходчиво объяснила, как издеваются над русскими именами латыши, прибавляя в конце шипящие.
Кстати, подобная коллизия смешно изложена в романе Шолохова "Поднятая целина". Там, если кто помнит, Макар Нагульнов в ожидании мировой революции изучал английский язык и очень огорчался, что эти империалисты в конце хороших пролетарских слов "какое-то шипенье произносют, вроде злобствуют на эти слова... Революшьен у вас? Коммунистишьен?".
Тележурналистка, вряд ли читавшая Шолохова, своим умом дошла до такого же аргумента. Больше того, в визуальную эпоху она доказала свой тезис наглядно, развернув перед камерой бумажки с написанными на них русскими фамилиями "Шишкин" и "Пышкин" в изуверской латышской транскрипции. Получилось в самом деле неаппетитно: Siskins и Piskins.
Вот тут - насторожимся - главное.
Тележурналистку следовало бы уволить за профнепригодность. Либо она, работая в Латвии, не просто не владеет латышским языком, но и не знает его элементарных правил - тогда ей там делать нечего. Либо она знает, но сознательно врет - тогда еще хуже.
Дело в том, что русскому "с" в латышском соответствует так же звучащее "s". А русскому "ш" - "s" с галочкой сверху. (Та же буква есть в чешском: их "Швейк" пишется в оригинале Svejk.) Так что по-латышски пейзажист Шишкин произносится абсолютно точно (только с прибавленным окончанием "с") - Siskins: неотличимо от русского. Соответственно и пишется без всяких обид для автора "Утра в сосновом лесу".
Не то, чтобы описанные телевизионные безобразия выглядели чем-то уж очень необычным. Парадоксальность лишь в том, что здесь у большого претензии к маленькому, а не наоборот, как это бывало не раз в последние полтора десятилетия.
Обретая независимость, страна и народ первым делом перекраивают символы - наименование, гимн, герб, флаг и т.п. Понятно: перестроить политику и тем более экономику куда хлопотнее и долговременнее, чем поменять эмблемы. Можно понять и виноватую торопливость, с которой бывшая метрополия подхватывает новые термины. Можно, но не нужно, потому что законы родного языка никак не должны зависеть от политической конъюнктуры.
Правильный украинец произносит "в Украине", поскольку слышит в обороте "на Украине" унизительное "на краю". Правильный белорус оскорбляется реакционной "Белоруссией", настаивая на прогрессивной "Беларуси". "Молдавия" для правильного молдаванина - имперский выпад, "Молдова" - признание суверенитета. Правильный башкир выговаривает "Башкортостан", потому что "Башкирия" канула в колониальное прошлое. На этом фоне большой успех российских внешнеполитических отношений - умеренность Грузии, которая не заставляет называть себя "Сакартвело", как именуется сама.
Острая запальчивость за прошедшие годы сменилась устойчивой обидой. Она не ушла, но не так выставляется. Молодые государства подкрепили рост самосознания - самоназваниями. Их дело. Можно и вовсе переименоваться, как в свое время Цейлон стал Шри-Ланкой, а Бирма - Мьянмой. Вот тогда всему миру приходится дополнять словари и перекраивать карты. Пока же для новых стран это вопрос политики, а для остальных - все-таки языка.
Иначе, если вдруг приступ самоопределения охватит устоявшиеся нации, придется обсуждать внесение в лексикон дикторов и школьные учебники диковинных стран "Юнайтед Стейтс", "Свериге", "Инглэнд", потому что так по-ихнему, а по-другому получается неуважение. Тогда должны укрепиться в русском языке "Рома" и "Пари": ведь мужской род и прочие искажения итальянской столицы - наши собственные, как и невесть откуда взявшаяся буква "ж" в названии столицы французской. С именами тоже беда. Как опознать драматурга по имени Shakespeare в том, кто у нас именуется Шекспир, - на четыре буквы меньше и ударение на второй слог: а он ведь - Шейкспиэ. Гитлера лишний раз пнуть не жалко, но по справедливости он Хитлер (Hitler), там твердого "г" нету.
Но устоявшиеся не волнуются. Не слыхать, чтобы Венеция сердилась на немцев за "Венедиг" или на чехов за немыслимое "Бенатки". Или Фиренце на русских - за дурацкую "Флоренцию".
К счастью, языки существуют по своим правилам. В том числе - русский. Говорящий на этом языке, перемещаясь из Уфы в Киев, что бы ни написали на билете, все-таки отправляется из Башкирии на Украину.
По своим правилам существует и латышский, имея на это точно такое же право. Парадокс, повторим, в том, что здесь не малая страна, а большой сосед, бывшая метрополия, выступает в роли языкового обиженного.
Зря. В Латвию советские танки вошли в 40-м и оставались там полвека. Для латышской нации дело обернулось массовым исходом - насильственным или добровольным. Первые поехали на Восток, вторые - на Запад. Потомки первых часто опознаются по безграмотным фамилиям. Моя знакомая Ольга Лапиньш получалась мужчиной: по правилам языка, она должна была бы зваться Лапиня - метрику заполнял паспортист, который просто воспроизвел фамилию отца.
Молодой человек из телесюжета, может быть, не знает, так я ему расскажу: в советское время с двойкой по латышскому языку в русских школах республики переводили в следующий класс. Я заговорил на языке народа, среди которого жил, лет в восемнадцать по своим личным причинам. А так-то латышский в Латвии был непрофилирующим предметом.