Поделиться
На первый взгляд это очередной фильм о серийном убийце, погибают маленькие девочки. День убийства всегда один и тот же - среда. В ходе расследования капитан Петр Моисеев попадает в город Светлогорск. Ему предстоит раскрыть тайны этого маленького городка и вычислить убийцу, но прежде всего - преодолеть собственный страх. В последней фразе, по словам Алексея Гуськова, снявшегося в роли капитана Моисеева, и кроется секрет "Государя".
Российская газета: Почему вы согласились сниматься в "страшилке"?
Алексей Гуськов: А это не очередная "страшилка". В "Государе" мне было интересно ощущение одиночества человека, находящегося в пограничной ситуации. А эта тема меня всегда волновала. Помните, как у Достоевского: "Если вы посвятили жизнь исследованию человеческого характера, то никогда не жалейте об этом, не думайте о потраченном времени".
РГ: Почему же ваш герой в одиночестве?
Гуськов: Потому что мир переделывают "принцы крови", образно говоря. А они в одиночестве по определению. Так что в целом фильм задумывался и получился об одиночестве.
РГ: Не о тотальном страхе?
Гуськов: И, конечно же, о страхе. Герой попадает в зону зла, порождающего страх. Страх же вновь порождает зло, и так до бесконечности. Вот эту цепь и разрубает мой герой.
РГ: Вы свободны от страха?
Гуськов: Да ну что вы! Конечно, боялся и боюсь. За детей всегда переживаю. За родителей, родных, друзей. У каждого - свой страх. Кто-то боится летать на самолетах. Я - сын летчика, погибшего при исполнении служебных обязанностей. И до сих пор, куда бы ни летел, у меня с мамой договоренность: звонок - "вылетел", звонок - "прилетел".
РГ: Тогда зачем вы работаете на съемочной площадке без каскадера?
Гуськов: Это кажущееся впечатление, что я рискую. Вся эта моя импровизация на самом деле хорошо отрепетирована. Я 15 раз протаптываю дорожку, смотрю, кто меня страхует, проверяю, куда я падаю, каким местом. Вспомнил про "Турецкий гамбит" - там и вовсе намучался. У болгар "да" и "нет" имеют значения, строго противоположные нашим. И с болгарскими лошадьми то же самое. Они понимают команды "по-болгарски". Перестраиваться было очень трудно.
РГ: Кстати, о "Турецком гамбите". Вот высшая форма страха - война.
Гуськов: Война - это другая форма жизни. Спрессованная. Конечно, человек на войне боится. Но на поле боя в солдате та крайняя степень страха, когда он, наоборот, уже проникается той храбростью, какой был лишен прежде. Я не был на войне, но примерно представляю, как ужас может подхлестнуть. В детстве, помню, перепрыгнул через забор ростом с меня, испугавшись до жути мчавшейся на меня стаи собак. А на войне смертей вокруг так много, что к смерти привыкаешь. Почитайте воспоминания лагерных людей, как они описывают любовь, как они описывают свои совершенно естественные человеческие желания. Это - жизнь! Лагерная, но жизнь. На войне, но жизнь. В провинции, но жизнь. В столице, но жизнь. Все это формы жизни. Со своими страхами и победами.
РГ: Значит, можно жить и при фашизме.
Гуськов: Получается, что да. Да-да! Человек способен жить в любых условиях. Утром встать, поесть, пойти на работу, снова лечь спать.
РГ: Но это же не жизнь, а существование.
Гуськов: А для них - жизнь. Все дело в разных системах отсчета. И если человек не знает другого, если он не видел, не слышал другого, для него та жизнь, какой он живет, - нормальное состояние. Пока кто-то не придет и не разрубит этот гордиев узел, как мой герой.