Александр Иличевский родился в 1970 году в Азербайджане, окончил Физико-математический институт в Москве, работал как физик в Израиле и США. В 21 год неожиданно увлекся литературой и за короткое время написал два романа - "Нефть" (1998) и "Дом в Мещере"(1999), а также издал три сборника стихов.
В 2005 году Иличевский стал лауреатом премии имени Юрия Казакова журнала "Новый мир" как автор лучшего рассказа года "Воробей". С романом "Ай-Петри" вошел в шорт-лист "Большой книги" 2006 года. С новым романом "Матисс" стал финалистом второго сезона "Большой книги" в 2007 году и, наконец, получил премию "Русский Букер" за лучший роман года. Напечатанный в "Новом мире" в этом году "Матисс" только что вышел отдельной книгой в издательстве "Время".
"Матисс" - обманчивое название. Речь в романе идет не о знаменитом французском художнике, а о русском физике, который, насмотревшись на жизнь московских бомжей, неожиданно сам решает стать бродягой. Он продает за бесценок машину, бросает квартиру, которую захватывает его коллега, и начинает жить вместе с двумя изгоями, которых раньше брезгливо обходил стороной в подъезде своего дома. О том, откуда у молодого и достаточно успешного ученого и писателя возникают такие социальные фантазии, мы побеседовали с автором романа.
Российская газета: Какая у вас причудливая биография... Родился в Сумгаите, учился в Москве, работал в Израиле и США, а писательствовать вернулся в Москву. Вы по натуре бродяга или оседлый человек?
Александр Иличевский: Я люблю путешествовать, и это одинаково далеко как от оседлости, так и от бродяжничества. К тому же следует учитывать, что половина моих перемещений была обусловлена изменением обстоятельств, а не внутренней потребностью. Конечно, нет большего наслаждения, чем, вооружившись естественно-научными описаниями, отправиться воочию читать ландшафт. Полгода, скажем, готовиться к путешествию по Нижней Волге - и, наконец, отправиться, увидеть Хазарию собственными глазами.
РГ: Почему ваш последний роман называется "Матисс"? Ведь это роман о бомжах и о том, как человек с высшим образованием, физик, сознательно становится бомжом.
Иличевский: Матисс - это своего рода фигура умолчания романа. Кроме того, что главный герой бредит Матиссом, видит художника в тех или иных местах романа, как наваждение, видит его картины, его самого, - и это одновременно как раз тот цвет, та яркость, тот свет, которого не хватает героям в жизни. Герои романа находятся в поисках Матисса, в поисках невозможного света-счастья, то есть это навязчивая идея, фигура, вокруг которой все действие и происходит. Невозможно на самом деле все объяснить в романе. Как писал мой любимый философ Михаил Ямпольский: "Смысл - это понимание в ауре тайны". Писатель должен создавать свои художественные образы так, чтобы они не были однозначны.
РГ: Насколько автобиографичен ваш физик Королев? Вам самому никогда не приходило в голову совершить его поступок?
Иличевский: Роман достаточно автобиографичен. В юности все люди более или менее бездомны, и это касается особенно нашего поколения - людей около 1970 года рождения. Мне и моим друзьям - не москвичам - в начале 1990-х приходилось много перемещаться по городу в поисках свободных мест в общежитиях, в выселенных в центре Москвы домах, готовящихся к капитальному ремонту, занятых молодежными общинами. Поступок Королева ничуть не вычурен, почти любой человек хоть раз в жизни чувствовал себя на краю бездны - освобождения от внешних обстоятельств. И либо откатывался обратно, либо делал шаг.
РГ: Ваши крупные вещи, включая более ранний роман "Ай-Петри", можно отнести к разряду "жестокого романтизма". В "Матиссе" - романтика социального "дна", в "Ай-Петри" - волкодав, сопровождающий девочку-уродку. Но вы не производите впечатление человека, "битого" жизнью. Это ваши фантазии или реальный опыт?
Иличевский: В "Матиссе" нет романтики социального дна. Все реалии в романе даны без прикрас. В "Ай-Петри" главная героиня - настолько же уродина, насколько и красавица (часть ее лица обожжена), в этой двойственности весь смысл драмы романа. К сожалению, я отношусь к тем, кто не может выдумывать, если я что-то пишу, то это должно содержать реальную основу. В этом смысле я любой из своих даже самых странных сюжетов назвал бы реалистическим. Насчет битости или не битости - на войну ведь берут всех подряд, без фейсконтроля.
РГ: Вы имеете возможность сравнивать. Где, по-вашему, культурная ситуация лучше: в США, Израиле или России? И кстати - вами уже заинтересовались зарубежные издатели?
Иличевский: Последний раз я был в Америке 10 лет назад, в Израиле 15 лет назад - это большой срок, и я не вправе сравнивать. Могу только сказать, что много читаю по-английски, мне интереснее сейчас читать non-fiction вообще, и по-английски особенно. Нет, зарубежные издатели мною не интересуются.
РГ: Вы прошли через сито (или мясорубку?) двух крупнейших литературных премий. Что чувствует молодой писатель "на входе" и "на выходе"?
Иличевский: Лично я чувствую глубокую благодарность.
РГ: Вопрос банальный, но неизбежный: что вы пишете сейчас?
Иличевский: К сожалению, что именно пишу - не рассказываю никогда. Заканчиваю повесть, которая, увы, разрастается в небольшой роман. Чтобы завершить ее, отложил другой, большой роман, действие которого начинается в Сан-Франциско - в городе, в котором я прожил семь лет, - и завершается драматичным путешествием по России.