Завтра отмечается День работника органов безопасности. Наш рассказ - о малоизвестных обстоятельствах, сопутствовавших формированию в России новой службы вслед за августовским путчем 1991 года.
22 ноября 2006 года известного советского поэта-диссидента Наума Коржавина вызвали на Лубянку. Нужно было отреагировать на мемуары бывшего гулаговца "В соблазнах кровавой эпохи" о попытках граждан противостоять государственной власти. Реагировал бывший директор ФСБ, а ныне - глава Счетной палаты Сергей Степашин. В качестве президента Российского книжного союза он вручил поэту специальную премию в рамках присуждения национальной литературной награды "Большая книга" за 2006 год. Вот как тогдашние ощущения самого Степашина описывались в американской газете "Вашингтон пост" от 20 декабря того же года: "Недавний шеф тайной полиции обнимает недавнего диссидента в клубе госбезопасности под оглушительные аплодисменты собравшихся. Происходившее символизировало фундаментальные социальные перемены, начавшиеся в России полтора десятилетия назад".
Перед путчем
Время, к которому газета отсылает читателя, пробороздило глубокую межу в новейшей истории страны. Возникло концептуально иное государство, которое, если использовать слова экс-премьера на лубянской церемонии, "в отличие от своего предшественника, контролирует не умы, а финансы". Глава Президентской комиссии по расследованию участия КГБ в событиях 19-21 августа 1991 года знает, что говорит.
Гэкачепистский путч был крайним выражением кардинальных противоречий тогдашней социально-политической структуры государства. Несоответствие между официальной догмой и фундаментальными представлениями граждан о разумном жизненном устройстве приводило к разложению государственной идеологии. Но крах тоталитарного государства произошел еще и потому, что люди жили - не на собраниях, а на кухнях - своей идеологией. Идеологией любви к тысячелетней истории Отечества, веры в семью, в приоритет человека перед государством. В советских условиях эти взгляды дополнялись подспудным неприятием официального лицемерия, надругательства над личностью.
Вот обстановка, в которой КГБ, как, впрочем, и другие государственные институты, шел к августовским событиям. Важным компонентом этой атмосферы была исторически обусловленная неприязнь сограждан к КГБ. С началом гласности публично пнуть это учреждение было чем-то вроде гражданского эпатажа. И наилегчайшим способом самооправдания за незадачливую судьбу Отечества в XX веке. КГБ что, привнесено было на одну шестую часть суши инопланетянами? Как какая-нибудь "Межкнига" или ТАСС, Внешторг или Гостелерадио, МИД или "Комсомолка", КГБ был одним из отделов Главного Парткома страны. Как и они, Комитет функционировал под надзором местного партийного филиала этого
Парткома. Да, свойственными любой такой службе специфическими средствами. Но по изощренности едва ли превосходившими методы пропагандистских отделов того же Парткома - будь то "Правда" или "Вечерка". Или методы партийных собраний, распяливавших человека за, скажем, инакомыслие. Извечный российский вопрос - кто виноват? - ждет, похоже, своего ответа. Но уже сейчас все, кто жил сознательной жизнью в советскую эпоху, должны будут ответить утвердительно на вопрос: в октябрятах был? в пионерах? в комсомоле? в партии? Тогда скажите, кто Отечества отцы, которых должно брать за образцы? И почему же в таком случае мы так избирательны: КГБ да КГБ? Не лучше ль на себя оборотиться?
"Что делать с КГБ?"
А КГБ в то время, ровно так же, как и другие институты власти, некоторые из которых упомянуты выше, дисциплинированно служил тоталитарному государству. И, как заверял покойный Владимир Крючков на Съезде нардепов, "смотрел куда надо". А надо было - так определила партия - досматривать за прорабами перестройки. Был откован термин - "агент влияния". Вот он - доступный миллионам способ объяснить, почему рушится могучая империя. Происки ЦРУ и его местных приспешников - всех этих яковлевых, афанасьевых, волкогоновых, коротичей. Но гонения на них - и со стороны ортодоксов из партийных СМИ, и со стороны "комитетчиков" - уже были так же безрезультатны, как попытки загорать под луной. И не только потому, что "агенты влияния" во многом отражали вектор массового сознания в стране. Но и потому, что граждане этой страны - сотрудники КГБ тоже были подвержены этим настроениям. Они усиливались в результате определенной деморализации оперсостава. Многие оперработники, да и представители руководящего эшелона, с одной стороны, сомневались в необходимости сохранять лояльность несостоятельному режиму. А с другой - испытывали на себе эффект поголовной предубежденности к "органам".
Вот почему читателю не должен показаться парадоксальным пока еще мало известный документ Комитета ВС РСФСР по вопросам обороны и безопасности, который по свежим следам расследовал деятельность КГБ в дни путча. Согласно заключению этого органа, чекисты не выполняли ни распоряжений местных партийных органов, ни приказов своего руководства.
Тогдашний руководитель парламентского комитета Сергей Степашин был назначен главой специально созданной Президентской комиссии по расследованию участия КГБ в путче. От азимута деятельности комиссии зависело - иметь ли новой России специальную службу безопасности или упразднить ее, а если уж иметь - то в сколь урезанном виде? Дело в том, что тогда среди политиков господствовали сильнейшие ликвидаторские настроения. Готовился закон о люстрации. Известно, сколько бед принесли попытки реализовать подобные акты в некоторых восточноевропейских странах. Члены комиссии, не без задействования возможностей Степашина, не слагавшего с себя полномочия председателя Комитета ВС по вопросам обороны и безопасности, сумели сначала "замотать" проект закона, а затем и вовсе блокировать его.
Но главный вопрос оставался: что делать с КГБ? А в более широком плане - нужна ли демократической России секретная служба безопасности?
Повивальная бабка ФСБ
Либертарианский настрой многих политиков выливался на митингах и в СМИ в простой ответ - нет, эта служба новой России не нужна.
Возьмем житейскую ситуацию. Вы приглашены на день рождения друга. Загодя и исподволь вы негласно, или, как говорят в спецслужбах, "втемную", выясняете у жены друга, его родственников и друзей - какой подарок хотел бы получить виновник торжества. Тем самым в миниатюре вы осуществляете специфическую деятельность, схожую с работой спецслужб, - без ведома объекта вашего интереса агентурным путем получаете сведения о нем.
Вдвинем теперь эту ситуацию в матрицу политической жизни. Разве в интересах сограждан государство не должно добывать информацию о готовящихся терактах, сепаратистских вылазках, экономических преступлениях, приготовлениях к коррупционным действиям? Разве выстраданная россиянами свобода не должна быть защищена от антиконституционных действий экстремистов? На фоне очевидного ответа столь же бесспорно, что спецслужбы новой, демократической России есть теперь не карательный инструмент тоталитарного государства, а структура для защиты тех ценностей, о которых мечтали многие поколения россиян.
Вот в принципе суть дискуссий в "комиссии Степашина" в те пост-августовские недели 1991 года. Тем временем Борис Ельцин, недолюбливавший "органы", торопил, реагируя на ликвидаторские настроения в своем окружении. Эти настроения чуть позже вылились во внутренний документ, до сих пор не цитировавшийся, в котором, в частности, говорилось: "ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ как система нереформируема и должна быть ликвидирована".
Для успокоения общества комиссия рекомендовала немедленно расчленить КГБ, что тут же и было сделано. Лубянский левиафан распался на отдельные службы: разведку, контрразведку и пограничные войска, легендарная "девятка", охранявшая высших руководителей, как и подразделение правительственной связи, также стали самостоятельными организациями. Комиссии удалось выстоять перед требованием многих представителей общества раскрыть списки агентуры КГБ. И речь тут даже не столько о соблюдении цехового интереса: ведь агентура - святая святых любой спецслужбы. На кону было общественное спокойствие. В тоталитарном государстве жизнь была пронизана "сексотами", и многие из них, возможно, не были столь уж охочими до доносительства, как гестапоский агент - журналист Клаус из легендарных "Семнадцати мгновений..."
Так в послеавгустовские дни 1991 года степашинская комиссия стала повивальной бабкой спецслужбы новой России - Агентства федеральной безопасности.
Лубянка в законе
К концу того же года Степашин стал начальником управления АФБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, оставаясь одновременно председателем Комитета ВС по вопросам обороны и безопасности. Комитет - и об этом мало кому известно - оспорил президентское решение в Конституционном суде, который отменил указ Ельцина. Парламентская должность позволила Степашину провести и законы "О безопасности" и "О федеральных органах государственной безопасности".
В марте 1994 года Степашина назначают директором Федеральной службы контрразведки - так в очередной раз была к тому времени переименована спецслужба. "Я и тогда не забыл бумагу о "нереформируемости" КГБ, - говорит Степашин. - Но прошедшие после путча два с лишним года показали, что в концептуально ином государстве по определению формируется концептуально иная спецслужба: не орган какой-то партии, а инструмент общества". Совместно с тогдашним помощником президента по национальной безопасности Юрием Батуриным они сделали многое для сохранения кадрового состава и его переориентации на работу в условиях молодой демократии. "К тому времени, - говорит Степашин, - сотрудники отчетливо понимали, что работают не в учреждении, которое семь десятилетий использовалось государством для борьбы с собственным народом, а в структуре, востребованной демократическим государством и формирующимся гражданским обществом". Это концептуальное положение следовало закрепить законодательно, над чем основательно поработали будущий премьер и будущий политик-космонавт. В апреле 1995 года был подписан закон о ФСБ.
...Говорят, в брежневские времена сотрудники подразделения КГБ, которое занималось "работой по интеллигенции", охотно пересказывали в своем кругу анекдот, рожденный вслед за открытием станции метро "Юго-Западная" в среде столичных острословов и доложенный "куда надо" одним из них: "О многом успеешь подумать, пока доедешь от "Юго-Западной" до "Площади Дзержинского".
Сегодня, немногим более полутора десятков лет после того, как площадь сменила название и внешний вид, а в расположенном там здании пресловутое подразделение "по интеллигенции и диссидентам" уступило место подразделению по защите Конституции, граждане на отрезке от "Юго-Западной" до "Лубянки" думают о чем угодно, но не о том, что подразумевалось в ироничной фразе. О чем думают граждане, их нынешнее государство может узнать только по результатам выборов. Дабы вехами на дальнейшем пути страны были не встряски, а именно что выборы, люди полагаются и на формирующиеся институты гражданского общества, и на структуры власти, включая органы безопасности. Идея такого тандема закладывалась в основание новой службы безопасности новой России.