22 декабря в Театре сатиры премьера. Спектакль "Свободу за любовь?!" по мотивам античных комедий ставит художественный руководитель театра Александр Ширвиндт. Вчера на "Деловом завтраке" в "Российской газете" актер и режиссер рассказал, почему он решил "дезертировать" от современности в античность.
Российская газета: Александр Анатольевич, вы сочли, что глубокое прошлое больше подходит для сатирического осмысления?
Ширвиндт: Это не я. Меня спровоцировали мои коллеги, в основном молодые, во главе с Алексеем Колганом. Соблазнила, во-первых, некоторая безнаказанность "гуляния" по материалу: это три с половиной века до нашей эры, не хотелось бы каркать, но боюсь, что Плавта уже нет в живых. Не надо платить наследникам - это стояло во главе угла. Второе, как ни странно, когда в прошлом году еще весной наши ребята задумали постановку, у меня было подозрение, что затея какая-то сумбурная. А потом я прочел Плавта и обнаружил, при том, что это, конечно, некоторая словесная "наивнятина", что сюжет и сама комедия положений находятся в полном порядке. И вот, соединив сюжетную линию и зажмурившись на то, что нет наследников, мы взяли и нахулиганили своими словами...
РГ: Про что вы ставили спектакль?
Ширвиндт: Живут два раба в обеспеченной римской семье. Один из них патологически хочет свободы, но никак не может понять, как ее можно добиться. Вдруг неожиданно выясняется, что сын его патрициев влюблен в куртизанку, живущую на этой же улице. Его не пускают туда родители, ее не пускает на улицу хозяин бардака, и вот они любят друг друга через балкон. Раб, узнав об их чувствах, понимает, что нашел свой путь к свободе, и начинает делать все для того, чтобы их соединить. В конце концов ему это удается, и он слышит заветное: "Все, ты свободен, свободен, свободен..." А он встает и говорит в зал: "Я свободен! И зачем?.." Мол, вы не посоветуете, что мне теперь с этой свободой делать? А, сами не знаете... Тогда хеппи-энд. Это канва, и на такой риторике об отсутствии необходимости свободы спектакль заканчивается.
РГ: Где должны смеяться зрители?
Ширвиндт: Это непредсказуемо. А вот задумываться - и зачем далась эта свобода - им в финале придется...
РГ: Александр Анатольевич, если серьезно, над чем сейчас смеется Ширвиндт?
Ширвиндт: Сейчас в основном над собой... Вообще, сатира (терпеть не могу этого слова, хоть и под этой вывеской мы существуем) все-таки предполагает злость. Я, к сожалению, к этому не приспособлен. Юмор, пародия, шарж, и, главное, ирония - вот арсенал того, что я люблю и чем владею. При слове сатира у меня сразу какой-то оскал появляется внутренний, совершенно для меня не органичный. Вот без иронии существовать сегодня довольно трудно, потому что можно заклиниться так, что шарахнет в ту или другую сторону навсегда. А если говорить уж совсем серьезно, то, я думаю, чем больше мы начнем совместно возвращаться к улыбке, а не к сарказму, тем все-таки будем мудрее и перспективнее. Может быть, это старческое у меня ощущение?
Отчет о "Деловом завтраке" читайте в одном из ближайших номеров "РГ"