За день до "оскаровской" церемонии Американская киноакадемия проводит семинар по фильмам зарубежных номинантов. На этом симпозиуме режиссеры номинированных фильмов в неформальной атмосфере встречаются с журналистами, членами Академии, часть мест даже достается публике. Не нужно говорить, насколько такие семинары - а они насчитывают тридцатилетнюю историю - важны для понимания того, кто допущен к главной кинонаграде Америки. Вот уже больше десяти лет модератором на них выступает продюсер Марк Джонсон, чей послужной лист включает такие фильмы, как "Человек дождя" и "Хроники Нарнии". Ведет он легко, с ненавязчивым юмором, не боится задавать неудобные вопросы.
Эти вопросы были в основном к возглавляемой им комиссии по зарубежным фильмам. Ее уже давно критикуют за странные принципы отбора номинантов. Кажется, что мировой кинематограф существует сам по себе, а иностранная комиссия - сама по себе. Иногда академики попугайски повторяют выбор "Золотого глобуса", иногда вдруг упираются в одну тему, но никогда еще не было того, что произошло нынче. Просмотрев 63 фильма, представленных национальными кинокомиссиями, академики оставили за бортом финала такие бесспорные кинопобеды, как "Бабочка и скафандр" Джулиана Шнабеля и "4 месяца, 3 недели и 2 дня" румына Кристиана Мунджиу. Эти фильмы собрали "золото" Канна, Торонто, Венеции, получили "Золотые глобусы" и еще массу наград, но Академия руководствовалась некими высшими принципами, отобрав фильмы, связанные с абсурдностью войны и компромиссами, на которые вынуждены идти герои, попавшие в эти абсурдные бойни.
В этом году темой семинара стало творчество пяти режиссеров, чьи картины попали в финальную пульку: израильтянина Иосефа Седара с "Бофортом", австрийца Стефана Рузовицкого с "Фальшивомонетчиками", польского классика Анджея Вайды с "Катынью" и двух россиян: Сергея Бодрова с "Монголом" и Никиты Михалкова с "Двенадцатью".
Фигура Иосефа Седара неоднозначно воспринимается на родине. В Израиле, где армия является священной коровой, а служба в ней - делом чести, Седар не только сам отказался служить в резерве, но и пригласил на главные роли актеров-дезертиров. А фильм между тем о войне. Понятно, что страсти перехлестывали через верх, но режиссер оставался подчеркнуто флегматичным. "Это фильм не военный и не антивоенный, это фильм о людях на войне, и мне важно было, чтобы у актеров не было собственного военного опыта, а только конструкция образа, заданная мною".
Стефана Рузовицкого увлекла история о том, как нацисты в концлагере оборудовали типографию, где печатались фальшивые удостоверения личности и фальшивые же деньги. Для работы в этой мастерской из всех лагерей смерти были свезены лучшие типографы и фальшивомонетчики, перед которыми поставили четкую дилемму: либо они принимают участие в уголовном преступлении (за которое они когда-то и были посажены), либо их уничтожат. "Самым сложным для меня оказалось то, что прототип главного героя был еще жив и работал у нас на съемках консультантом. Я все время боялся, что он - во имя жизненной правды - начнет поправлять меня, но обошлось. Ему важно было дожить до выхода картины на экран".
Наиболее острым, конфликтным фильмом среди номинированных стала "Катынь" Вайды. То есть она выглядела конфликтной для поляков, россиян, других европейцев, американцы же к истории расстрела польских офицеров отнеслись довольно спокойно: "Катынь" - единственная картина из пяти финалистов, у которой до сих пор нет дистрибьютора в США. Сам режиссер жестко отвергал любое подозрение в политизации. "Я хочу, чтобы эта рана наконец зажила, и для меня этот фильм - не политика, а элегия, прощание с историей". После симпозиума я подошла к Вайде и спросила, не ожидает ли он острой реакции на фильм в России - именно потому, что раны еще не зажили. "Они поймут, - убежденно сказал он, - я не сомневаюсь, что все будет в порядке, и люди через очень-очень короткое время поймут, что это фильм не антирусский".
Кажется, раны татаро-монгольского нашествия уже зажили, что дало Сергею Бодрову возможность шутить над своим фильмом и вообще над тем, что он взялся за него. "Мы, русские, любим искать причины своих бед в ком-нибудь другом, ну вот в поисках этих причин я и дошел до Чингисхана. Для нас он до сих пор - символ зла, а для казахов - герой всех времен, а для монголов и вовсе бог. Самым сложным в съемках были не массовые сцены, а отсутствие денег и китайская пища. С первой проблемой мы справились, сняв фильм в два приема с годичным перерывом, а вот со второй справиться не могли, поэтому гоняли машину за сотни километров в Казахстан, чтобы привезти русскую пищу. Иначе народ бастовал бы. Но все в итоге обошлось, народы остались довольны, а четыреста китайцев даже изъявили желание приехать на "оскаровскую" церемонию".
Но бесспорным протагонистом семинара стал Никита Михалков: он каждый ответ, каждую реплику превращал в маленький спектакль. Там, где его коллеги обходились констатацией фактов, Михалков находил и мораль, и скрытую драму, и возможность для легкого этюда. Он недоумевал, как локальная, по его словам, история, легшая в основу фильма "12", добралась до Америки, печалился тому, что люди не могут искренне поговорить друг с другом, а это так необходимо, он благодарно журил своих замечательных актеров за мимолетную леность и нежелание сконцентрироваться в нужный момент - и из всего этого многоцветного фонтана сценического обаяния и доброжелательности ненавязчиво прорастала могучая фигура Самсона, разрывающего подходящую пасть. "У меня уже есть "Оскар", поэтому, поверьте, мне абсолютно безразлично, выиграю ли я второй. Для меня важно, что после определенного перерыва сразу два российских режиссера оказались в финале".