"Японская классическая ксилография XVIII- XIX веков" - не только самая зрелищная и познавательная выставка, устроенная этой зимой Пушкинским, но еще и итог многолетней работы музейщиков, наконец-то выпустивших объемистый двухтомный каталог собрания японских гравюр. В каталоге их полторы тысячи, на выставке - 200 избранных.
Приятно то, что, открывая выставку, музейщики почтили память главного собирателя японской гравюры, офицера русского флота Сергея Китаева (1864 -1927). Благодаря ему музей и располагает ныне такой обширной, а в некоторых случаях и уникальной коллекцией ксилографий. Плавая в 1880-х годах на кораблях Тихоокеанской эскадры, заходивших в порты Японии, Китаев приобретал гравюры, отдавал их на реставрацию местным художникам, хранил во время плавания в специальных футлярах.
Однако он не только собирал, но и популяризировал это искусство - в 1896-1897 году Китаев показал свою коллекцию в Академии художеств в Петербурге и в московском Историческом музее.
Сам коллекционер, передавший перед выездом за рубеж в 1916 году свое собрание в Румянцевский музей (затем была передача в ГМИИ), считал, что "оно занимает второе место в Европе по достоинству и качеству". Пожалуй, так оно и есть. По крайней мере японские искусствоведы, рыскающие по всему миру в поисках национального наследия, навещая "Дом Верстовского" (отдел ГМИИ, где хранится графика, в том числе японская) приходят в восторг, видя эстампы из собрания Китаева.
Любопытно то, что изначально, то есть в XVII веке, эти гравюры на дереве стоили, может быть, чуть дороже самой бумаги. Печатавшиеся большими по тем временам тиражами картинки с красивыми видами священной горы Фудзи или сценками из жизни "веселых кварталов" Эдо (Токио), портретами актеров театра Кабуки и красавиц-куртизанок, они наподобие календарей, репродукций или даже поздравительных открыток ("суримоно") украшали жилища простых горожан. Впрочем, гравюрами не гнушалась и аристократия, которая собирала наиболее артистические эстампы. Можно сказать, что в те времена гравюра была одной из разновидностей масс-культурной продукции, своего рода комиксом. Дело в том, что воцарившаяся в начале XVII века династия князей-сегунов Токугава хотя и закрыла Японию для всего мира (исключение сделали для китайцев и голландцев), но чтобы смягчить последствия жестоких и длительных феодальных войн, решила окультурить население. Самураев стали наставлять на "путь литературы", на появление же "веселых кварталов" власть смотрела сквозь пальцы (нужно же было погасить избыток воинской энергии), хотя время от времени грозила им "нравственными эдиктами". Гравюры-лубки же несли культуру в широкие массы. Так возникло целое направление в гравюре - "укие-э" (что в переводе: "картинки преходящего мира или повседневной жизни"). Вначале черно-белые, затем они стали "набирать" цвет у Харунобу, достигли колористической изощренности и даже эстетства в творчестве знаменитых Утамаро, Хокусая (японского Брейгеля), Хиросигэ, Куниеси, Эйдзана... Цвет стали печатать с 5-9, а потом даже с 30 досок, добиваясь тончайших тональных переходов. Однако к концу XIX века гравюры превратились в настоящий ширпотреб, сработанный, правда, по старым канонам, но довольно-таки ремесленнически. Да и пришедшие из Европы акриловые краски портили дело.
В Европе гравюрой "укие-э" стали увлекаться в середине позапрошлого века. Ее скупали импрессионисты, приобретали братья Гонкуры и Золя. Даже у бедняка Ван Гога нашлись деньги, чтобы собрать коллекцию из 400 листов. "Когда изучаешь японское искусство, становишься счастливее и радостнее", - писал он брату Тео. Однако для него, как и для многих других европейских художников, японская гравюра стала не только антикварной экзотикой, но и своего рода пособием по современному искусству. Иногда он переписывал или, скорее, переиначивал некоторые гравюры Хиросигэ. Многие пользовались и композициями и цветом "укие-э", как, например, Тулуз-Лотрек, революционер афиши (кстати, очень удачно совпало, что выставка французского мастера сейчас проходит в Третьяковке).
Не случайно на страницах "Мира искусства" Игорь Грабарь заявлял: "Без японцев нельзя себе представить появление Клода Моне, Дега, Уистлера и всего, что связано с этими тремя именами, т.е. в сущности добрую половину современного искусства". Наконец, уже в конце 1920-х годов Сергей Эйзенштейн, тоже собиратель "укие-э", опубликовал во французском авангардистском журнале Cahiers d`Art серию статей о японской гравюре и каллиграфии, связав их с образностью и приемами кинематографа. Эту связь можно проследить и в наши дни. Понятно, откуда взялись сегодняшние японские анимэ и манга.