Поделиться
Побывав на стажировке во Франции, Германии, Канаде, российские ученые все чаще возвращаются домой. Корреспондент "РГ" попытался разобраться в причинах этого обнадеживающего явления.
Постулат Метелицы
В коридорной полутьме, лавируя между мусорными пирамидами, пробираюсь по седьмому этажу НИИ физической и органической химии. Виднеются изогнутые колбы, реторты и какое-то загадочное оборудование с надписью "Не сметь!" Так, наверное, выглядела разгромленная лаборатория легендарного алхимика БенБецалеля.
- У нас капитальный ремонт, мы двадцать лет этого ждали, а вы, наверное, подумали, - все, конец российской науке, - улыбается кандидат химических наук Анатолий Метелица.
В лаборатории фотохимии, которой он руководит, изучают свойства молекул-перевертышей, частичек вещества, под воздействием света меняющих свою структуру. В перспективе - создание нанокомпьютера, который будет гораздо экономичнее современных микропроцессоров, а производительность его в миллиарды раз превзойдет нынешние. Работают у Метелицы в основном молодые ученые. На момент нашего разговора сотрудники лаборатории Лена Гаева и Анатолий Чернышев, которым чуть больше двадцати, были на конференции в Египте.
- Ученым необходимо беспрепятственно знакомиться с разными научными школами, общаться с коллегами, - считает Метелица. - Личный опыт - универсальная прививка от иллюзий. Ни в одной стране нас не ждут с распростертыми объятиями. Там приходится начинать с нуля, и не факт, что получится. В 1980-е годы процентов сорок ученых уехали даже не столько потому, что негде было работать, сколько потому что боялись никогда не вырваться из-за пресловутого железного занавеса. А сейчас хочешь - поезжай, в любой момент можешь вернуться назад.
Самому Метелице не раз представлялась возможность потрудиться за рубежом, причем в разгар "исхода", когда тысячи ученых уезжали из страны навсегда.
- В общей сложности я несколько лет проработал во Франции, в основном в университете Поля Сабатье. Платили четыре с половиной тысячи евро, на жизнь хватало, можно было и семью перевезти. Мне дали так называемую "красную позицию" - весьма высокий статус для ученого. В Марселе я встретился с распространенным сегодня в зарубежной науке явлением. В лаборатории квантовой электроники меня попросили говорить по-русски, потому что в большом штате лишь один сотрудник был французом, все остальные - наши соотечественники, когда-то решившиеся кардинально изменить свою жизнь. А у меня желание уехать насовсем не возникало. Основная причина - было куда возвращаться. Как магнит тянула обратно научная школа, которую создал академик РАН Владимир Исаакович Минкин. С ним всегда было интересно работать, даже в самые лихие для российской науки времена. Я вывел для себя своего рода формулу или, если хотите, постулат, который объясняет, почему возвращаются даже весьма успешные за границей специалисты: притяжение российских научных школ не зависит от расстояния и усиливается со временем. Это верно для всех, кому повезло вкусить, что значит принадлежать к мощной школе.
С мнением Метелицы соглашается кандидат физико-математических наук Евгений Селиванов:
- Отрезок в пятнадцать лет в отечественной науке выжгло как напалмом. Крупным научным школам постепенно удается затягивать возникшую брешь, они работают как центры притяжения, и не только для соотечественников. Сейчас многие зарубежные коллеги выражают желание поучиться, например, у того же Минкина, у Дмитрия Пожарского, у физиков Владимира Сахненко или Игоря Каляева, которые каждый в своей области стали основоположниками целых направлений. Но нужна финансовая поддержка, и сейчас такие варианты рассматриваются.
Призрак прошлого
Еще свежо в памяти время, когда в помещениях НИИ гнездились всякие ИЧП, ООО и ЗАО. Валенки валяли, кур разводили, топили сауны. И среди всего этого карнавала нарождающейся новой экономики ходили как городские сумасшедшие ученые со своими колбами и омметрами. Не удалось избежать подобной участи и НИИ физической и органической химии. Сейчас вузы и НИИ перестали напоминать воронью слободку. Не в последнюю очередь благодаря национальному проекту "Образование" у институтов появились средства на оплату коммунальных услуг, ремонт помещений.
- И все же базовая ставка молодых ученых - две-три тысячи рублей, - говорит Анатолий Метелица. - Правда, к этому прибавляется существенная часть за счет грантов. Получается тысяч 15-20, что, в общем, не так уж мрачно. С этого года заработала система внитриуниверситетских грантов. Но гранты сегодня есть, завтра - нет. Надо бы подумать о более системной государственной поддержке именно в части зарплат. Иначе так и будет витать над нами "призрак прошлого" - технарь с высшим образованием, разгружающий товарный вагон. Никто не спорит, позитивные изменения налицо.
В среднем, чтобы воспитать ученого, способного генерировать собственные идеи, надо потратить лет пять после окончания им вуза.
- Наконец-то у нас появились ребята, которые прошли эти пять лет - не уехали, не перепрофилировались, - продолжает Анатолий Метелица. - Лену Гаеву мы недавно отправляли в Тулузу на стажировку к профессору Жан Клоду Мишо. Стажировка прошла очень успешно, когда Лена защищала кандидатскую, Мишо приехал в Ростов и присутствовал при защите. Теперь Гаева имеет двойную научную степень: российскую и французскую. Сейчас в Тулузе проходит стажировку другая моя ученица - Марианна Захарова. Но работать будет здесь. Зачем им уезжать?
Прямая речь
Андрей Лейбин, сотрудник филиала австралийского института физики в Брисбине:
- Я уехал из России в 1992 году, закончив физфак РГУ и защитив диссертацию. Год развозил в Сиднее обеды по офисам. Потом повезло, устроился почти по специальности. Работал по гранту, изобретал новое покрытие для сковородок и другой посуды. В настоящее время подрабатываю тем, что преподаю физику на удаленном доступе, то есть проверяю задания, присланные учениками школы по Интернету. Думаю, что в России специалисту моего уровня работать сейчас интереснее.