Российская газета: Сергей Михайлович, говорят, вы из тех людей, у которых, во-первых, была мечта всей жизни, а во-вторых, эта мечта сбылась.
Сергей Миронов: Да, это так. Уже в первом классе я знал, что буду геологом. На вопрос "кем ты хочешь стать" отвечал не "я ХОЧУ стать", а "я БУДУ геологом". И стал им. Восемнадцать лет проработал в отрасли, пока она в 91-м не развалилась вместе с Советским Союзом.
Как любой геолог, естественно, мечтал найти месторождение. И, действительно, нашел. Где-то публично об этом рассказал, так мне старшие коллеги-геофизики написали: "Ты, Сергей Михайлович, профессию-то не позорь! И сказки всякие не рассказывай!" А это не сказки - быль. Они не верят, но это правда.
В восьмидесятые я работал в Монголии, в пустыне Гоби. Она в основном каменистая - мелкая, местами цветная галька, дорог практически нет. Мы там занимались поиском и описыванием радиоактивных аномалий. Была у нас машина, внутри стоял спектрометр, прибор для определения урана в породе. И вот мы едем из пункта А в пункт Б - пыль, жара, ухабы. Ребята перевернули спектрометр - в карты на нем играют, я сижу в полудреме. Вдруг чувствую, во рту металлический привкус. Тот самый, который я помнил по Туве, где мы когда-то спускались в урановую штольню на урановом месторождении Карасук. Этот привкус ни с чем спутать нельзя - ни до, ни после я его нигде не чувствовал. А тут вдруг - он, знакомый.
"Слушайте, - говорю, - давайте спектрометр включим!" Включаем. А там стрелки на радиоактивный фон и уран просто зашкаливают! Оказалось, уникальное месторождение вторичного урана. По площади - десятки квадратных километров.
РГ: Геология - из тех профессий, самодостаточных настолько, что трудно представить себе человека, который бросил бы ее ради политики. Нет ведь у нас политиков - бывших архитекторов, скрипачей или, например, врачей.
Миронов: Почему? Розенбаум пошел в политику, а он врач.
РГ: Но он когда был врачом! И в политику пришел со сцены.
Миронов: Нет, он врачом был и остается. Я Александра Розенбаума знаю давно, очень его уважаю. Вот случай из его жизни, свидетелем которого я оказался лет десять назад.
День Военно-морского флота в Питере. Адмиралы, генералы, городское начальство, депутаты - все мы поехали на какой-то большой корабль поздравлять моряков. И Розенбаум с нами - в морской форме (он капитан второго ранга запаса). А еще - Зайков Лев Николаевич, бывший председатель Ленисполкома, пенсионер. Стоим на палубе. И вдруг Зайков падает. Клиническая смерть. Моментально в полном параде кавторанг Александр Розенбаум начал оказывать Зайкову первую помощь, пока морячки бегали за судовым доктором и медикаментами. Ему помогала жена генерала Бобрышева - командующего округом, она медсестра. Вместе с этой женщиной Саша вернул человека к жизни. Дал ему еще пару лет (потом Зайков, к сожалению, все равно умер). Врач есть врач!
РГ: И все-таки - геология и политика. Не очень стыкуется. Как с вами такое превращение получилось?
Миронов: Всю перестройку я проработал геофизиком в Монголии. Мы тогда все были воодушевлены переменами, ловили с Родины каждое слово. 89-й год. У нас с Москвой четыре часа разница, но я не сплю. Смотрю в прямом эфире первый съезд народных депутатов, очень переживаю. Тогда же в Ленинграде был создан Ленинградский Народный фронт. Я туда заочно подал заявление: "Прошу принять меня в члены ..."
Уже на другом съезде, видимо, в 90-м, А.Д. Сахаров написал проект Конституции и обратился с трибуны: "Кто меня поддерживает, пишите". Я пошел на главпочтамт Улан-Батора и дал телеграмму: "Москва, Кремль, Андрею Сахарову. Полностью поддерживаю вашу Конституцию. Старший геофизик Миронов".
На следующий день вызывают в посольство. В кабинете сидят три представительных господина, говорят: "Коммунист Миронов? Партийный билет на стол!" Отвечаю: "Я не коммунист". "Как не коммунист?" "Вот так, беспартийный". "Тогда - в 24 часа на Родину, в Союз!" А я не сдаюсь: "Слушайте, как это так? Я в суверенном государстве, прихожу на почтамт, даю телеграмму. А вы меня вызываете. Что это такое? Где тайна переписки?"
Они устроили открытое партийное собрание, чтобы меня осудить, а заодно - события в Литве. Но получился конфуз - партийное собрание приняло резолюцию в поддержку литовского народа. И не осудило старшего геофизика Миронова.
Правда, через год все-таки пришлось возвращаться. Нашу работу свернули. Я один из последних уезжал. Это был июнь 91-го. Мы контейнер уже отправили в Ленинград, последняя вечеринка. И я почему-то ребятам на прощание сказал: "Ну, всё. Даст бог - свидимся. И читайте газеты - вы про меня еще услышите!" Спустя несколько лет получаю телеграммы и письма от своих ребят с одинаковым текстом: "Серега! Как же так? Помнишь, ты сказал? Откуда ты знал?"
А я не знал. Но, видимо, интуитивно чувствовал: все происходившее тогда мне не безразлично, каким-то образом я буду в этом участвовать.
В Ленинград приехал, начал искать работу - у меня же маленький ребенок, жена... Хожу-хожу, вдруг - ба-бах! Путч. Ночью слушаю радио - там призыв: "Все, кому дороги идеалы свободы - на Дворцовую площадь". Говорю жене: "Я пошел работу искать". А сам бегом прямо туда. Иду по Невскому, встречаю однокурсника Сашу Авдеева. Мы с ним не виделись лет, наверное, двенадцать. Он меня видит - ни здрасьте, ни до свидания: "Так, Серега! Пошли со мной посты проверять!"
Потом вернулись на Дворцовую, там уже идет знаменитый митинг, Собчак стоит на грузовике. Ему подносят какую-то телеграмму. Он читает: "Воздушно-десантные войска с нами. Ура! Слава ВДВ!" А я же десантник. Такое воодушевление! Тоже кричу: "Слава ВДВ!"
РГ: И что? Так и пошли в политику?
Миронов: Нет. Надо было на хлеб насущный зарабатывать, на работу устраиваться. Прихожу по объявлению - там работодатель, молодой парень, очки в золотой оправе, модный плащ, галстук необычный, кейс. Для меня это все ново. Он со мной на "вы", предлагает два направления - деревообработка и реклама. Думаю - деревообработка, станки, мебель, - я в этом ничего не понимаю. И говорю: "Я, наверное, лучше по рекламе".
Оказалось, надо быть простым зазывалой на фотовыставку во дворце Белосельских-Белозерских рядом с Аничковым мостом. Выходишь на Невский и кричишь в мегафон. Такая вот "работа по рекламе". Ну а что делать?
Я подошел к задаче профессионально. Говорю: "Сначала мне нужна экскурсия по дворцу". "Зачем?" "Надо!" Вызвали бабушку, она работала в райкоме партии, который до путча располагался в этом дворце. Та с удовольствием рассказала, что здесь по парадной лестнице хаживал император Николай II, а с балкончика он наблюдал народную процессию, когда хоронили Чайковского.
Короче, на следующее утро я надел единственный свой костюм-тройку, галстук повязал, начистил ботинки и заготовил текст: "Уважаемые ленинградцы и гости нашего города! Вы имеете уникальную возможность посетить до последнего времени закрытый дворец, в котором размещался райком КПСС, а теперь, после победы демократии, вы можете пройти по парадной лестнице, как император Николай II..." Три недели простоял зазывалой. Люди шли толпами. Потом работодатели сказали: "Сергей Михайлович, давайте-ка вы будете командиром вообще над всем этим процессом".
В общем, меня повысили, сделали исполнительным директором компании. Пришлось заниматься всякой лабудой - "купи-продай": колбаса, колготки, компьютеры... Работа абсолютно тупая, но платили хорошо.
Спустя какое-то время заинтересовался рынком ценных бумаг. Накупил книг, уволился с работы, поступил на курсы и четыре месяца готовился к экзаменам (мог себе это позволить - денег, слава богу, заработал). Получил аттестат N 215 - то есть на пятимиллионный Петербург до меня лишь 214 человек имели профессиональную подготовку для работы на фондовом рынке. Понятно, в предложениях по выбору работы у меня недостатка не было.
Устроился, начал заниматься эмиссией акций. В комитет по финансам стал ходить как в дом родной. Но постоянно сталкивался с противоречиями в законах. Прихожу, сдаю документы. "А у вас тут то-то не так". Переделываю. "А у вас теперь это не так". Вижу - в одном указе две статьи, одна исключает другую. Сижу, чертыхаюсь. Идет осень 93 года, расстрел Белого дома, Ленсовет тоже распущен, и в январе объявляют новые выборы Заксобрания. Вызывает меня директор: "Сергей Михайлович, вот вы все законы ругаете, а давайте пошлем в депутаты человека из нашей компании! Пускай их выправляет. Вы кого можете порекомендовать?" Я говорю: "Себя". Уж я-то лучше других знал, что там неправильно.
Так я стал профессиональным политиком.
РГ: Но в народе почему-то принято считать: если человек идет в политику, то это неспроста. Чего-то ему надо. Нельзя, мол, у нас быть в политике и, грубо говоря, не хапнуть. Бизнесмен идет в политику - это понятно. Ему надо сохранить и приумножить. А обычный, к примеру, инженер - ему-то что там надо?
Миронов: Лично у меня, я это уже говорил, главный посыл был - изменить законодательство. Но во время избирательной кампании много беседовал с людьми. Проблем в моем микрорайоне набиралось - вагон и маленькая тележка.
Я искренне считал себя полпредом избирателей, старался изо всех сил помочь им. Назначил днем приема субботу, выходной день, чтоб удобно было для тех, кто работает. И не уходил, пока последнего человека не приму - с трех часов дня и иногда до двух часов ночи. За все время депутатства не пропустил ни одного приема. Знал каждый дом - где затапливает подвалы, где прохудилась крыша. Но новые политические силы в Петербурге я не устраивал.
И на следующих выборах впервые в истории против меня была применена "технология двойников".
РГ: Да, у вас не самая редкая в России фамилия, как и имя.
Миронов: Нашли еще двух Мироновых. Один - Алексей, другой - Сергей Александрович. В общем, в избирательном списке я третьим оказался из Мироновых. Кроме этого пошел против меня "черный пиар". Мне тогда очень помог Дмитрий Сергеевич Лихачев, я был с ним знаком. Он на маленьком листочке написал: "Я, академик Лихачев, даю согласие стать доверенным лицом кандидата Миронова..." У меня и сейчас этот листочек хранится. Д.С. Лихачев - доверенное лицо, для питерцев это много значило. Плюс студенты родного Горного института помогли. Они на улицах раздавали мои листовки и тут же пели под гитару простую песенку: "Может запомнить любой гражданин - Мироновых много, Михалыч один". И в день выборов люди на участках искали в списке не просто Миронова, а Михалыча... Я получил 69,9 процента в первом туре, а те двое вместе набрали 1,5 процента.
РГ: "Ревущие девяностые"... Время трудное, но романтичное. Куда все это как-то незаметно улетучилось? Сейчас и люди другие, и настроение.
Миронов: Знаете, перестройка дала очень много информации. Люди почувствовали себя гражданами, а не винтиками. И когда гэкачеписты попытались обратно всех загнать, народ просто восстал. Надежды на перемены он связывал с демократией. Но потом начался этот дикий капитализм. Многие оказались просто вычеркнутыми из жизни. И разочаровались во власти.
Но при этом, я с вами не согласен, люди остались людьми. В жизни все, как и прежде: есть сострадание, мужество, доброта. Люди и сейчас делают многие вещи абсолютно бескорыстно. Дело не в романтизме, а в нормальной человеческой гражданской позиции, когда есть чувство локтя и единения. У нас было и остается обостренное чувство справедливости. ГКЧП в народном понимании - это было несправедливо. И позже несправедливости хватало. А когда справедливость восстанавливается - народ это чувствует.
РГ: Всем, кто с вами знаком, известно, что на нехватку работоспособности вы не жалуетесь, каждый рабочий день начинаете в восемь утра. Ваш успех в жизни - это результат бесконечного труда, или все-таки удача, случай, планида тоже имели место?
Миронов: Насчет планиды, не думал об этом. Считаю, человек должен сам себя делать. Вот я из простой семьи, меня родители научили, что есть слово "надо". Затем в армии нелегко приходилось. Позже - геология, когда физически умираешь, но - "надо"! Надо дальше идти.
Вот, скажем, одиночный маршрут геолога. Упираешься в гору, весь обвешанный приборами. Жара, камни, пить хочется. Искушение - обойти ее стороной. Но ты понимаешь: там, возможно, вся гора из руды - нельзя не пойти, хотя тебя никто не проверяет. И ты прешься туда. Один. Проклинаешь все на свете, но прешься. Совесть заставляет. И долг.
Еще я никогда не чурался никакой работы. В геологии мне приходилось быть начальником отряда. Приезжаем на место на машине, полной скарба. Через сорок минут стоит лагерь, горит костер, ужин готов. Почему? Каждый знал, что делать. Двое ставят палатки, один занимается костром и тут же кашеварит. А у меня была функция - копать помойную яму. Лопата была наточена, моя фирменная, под мои руки. И я быстро это делал. Выбирал место, показывал, где будут палатки и костер, а где туалет и помойная яма. И ничего зазорного, что я, начальник, копаю яму. Нет черной или грязной работы - любая работа уважаема.
И не боялся что-то менять в своей жизни. Мужчина должен совершать поступки, но при этом должен нести ответственность за них. В армии, например, можно было остаться кодировщиком в учебке. Три раза съездил бы в отпуск, жил бы в отдельной комнате. А я поехал в Кировабадскую дивизию ВДВ вместе с другом. Потому что место кодировщика было одно, а друга в учебке не оставляли. Я попросился с ним. Когда приехали и я в первый раз увидел эту "долину смерти" в Кировабаде, где плюс 45, змеи и черт знает что, конечно, подумал - сидел бы сейчас в учебке, в Литве! Но позже не пожалел.
Так же и в геологии. Уходил из нее, потому что прекратили финансирование полевых работ. Сидеть, прозябать - мне не хотелось. Решил - все, надо искать другую работу, получать второе образование.
РГ: Кстати, об образовании. Что за страсть у вас такая? Пять дипломов - не слишком ли для одного председателя Совета Федерации?
Миронов: Мне это нужно было для работы. Чем бы ни занимался, должен знать, что показываю профессиональные результаты. Второе образование - экономическое. Затем, когда был депутатом, окончил юрфак и Академию госслужбы. Только пятое - это уже так, для души, философское.
РГ: Но для знаний можно было просто книжки читать, учебники. Зачем обязательно диплом получать?
Миронов: Когда учишься, тебе некуда деваться. Нельзя отложить книжку, неотвратимость сессии дисциплинирует. Более того, тебя экзаменуют. Это не просто - почитал и отложил, надо же защитить свои знания.
РГ: В общем, понятно. Кто рано встает, тому бог дает...
Миронов: Это моя любимая пословица.
РГ: В одном из интервью вы говорили, что геология помогла вам научиться видеть хороших людей. В поле, мол, быстро становится ясно, кто и что собой представляет... Но все люди разные. Что вы вкладываете в понятие "хороший человек"?
Миронов: Это когда человек что-то делает для другого без всякого расчета на возврат. Бескорыстно. И при этом не лезет в глаза другим людям. Знаете, какое правило я обнаружил? Обычно таким людям все возвращается. Добро - незыблемая субстанция. В одном месте отдал, в другом тебе вернулось. Будто с неба упало. И мне по жизни везет на хороших людей.
В геологии на самом деле практически не ошибался в людях. А вот в политике, увы, были разочарования. Но это ни о чем не говорит. Я продолжаю считать, что в целом хороших людей все-таки больше. В том числе среди политиков.
РГ: В этом году вам исполнилось 55. Красивая цифра для того, чтобы разобраться, что было и что будет. Чего от себя самого ожидать.
Миронов: Знаете, может, удивлю вас. Уверен - у меня еще все впереди. Кто-то принес мне отрывной календарь на этот год. Попалась какая-то январская страничка. Перевернул, читаю - "Водолей". А я совсем не верю в гороскопы, хотя то, что я Водолей, знаю. В общем, читаю: "Водолей до 55 лет впитывает и набирает. Он все время учится. И с 56 до 60 лет совершает открытия". Мне это так понравилось. Я чувствую, все еще впереди.
РГ: Ну а позади? Достижения ваши известны. Однако есть, наверно, и долги? Не может человек без долгов. Как вы их отдаете?
Миронов: Конечно, у каждого человека есть нравственные долги... В моей жизни очень большую роль сыграла старшая сестра Марина, которой нет в живых, умерла от рака. Она была тем самым хорошим человеком, который все делал для людей. Но она ушла, а я живу. И когда что-то делаю, за что она могла бы мной гордиться, чувствую, что отдаю какие-то долги именно ей, человеку, который был за меня в ответе в самые трудные моменты жизни.
Часто, когда люди обращаются с какими-то житейскими проблемами, им пишут: да, мы будем рассматривать закон и потом через этот закон вам поможем. Но человеку нужна помощь сейчас, вполне конкретная помощь. Мне говорят: всем не поможешь. Да, это так. И если ты можешь помочь сегодня одному - помогай.
Вот, читаю почту. Cкажем, письмо от какой-нибудь простой женщины, крестьянки. Я понимаю, что, может быть, лишь частично смогу ей помочь. Но для меня главное, чтобы человек поверил в справедливость, в то, что есть правда. Я ее вызываю, оплачиваю ей билет. Она приезжает. Мы с ней сидим, говорим, чай пьем... И чем-то ей удается помочь. Она возвращается в свою деревню, потом пишет оттуда: правда-то есть! Таких много было...
Поверьте, делаю это вовсе не для того, чтобы какие-то очки заработать. Просто мне самому это нужно. У меня есть крестники - дети, которые родились, потому что я помог оплатить искусственное оплодотворение. Потом пишут: "Мы хотели назвать ребенка Сергеем. Но родилась девочка". И слава богу! В эти моменты я всегда вспоминаю Маринку, она бы и за людей порадовалась, и за меня.
РГ: А минуты душевной слабости? Они вас посещают? Вы чувствовали безысходность жизни, нехватку собственных сил...
Миронов: Во-первых, я всю жизнь не один. У меня семья, друзья, сослуживцы, подчиненные. Если капитан на корабле в унынии, то все - корабль больше не поплывет, потонет. Поэтому мне расслабляться нельзя.
Во-вторых, я оптимист по натуре. Считаю, нет безвыходных ситуаций. Притча про лягушку, которая попала в молоко и молотила лапками, это про меня. Лапками молоти! Даже если кажется непонятно для чего, но молоти! У меня, как у любого человека, были неудачи, падения. Но живу я по очень простому принципу: лезешь на гору, оступился, падаешь на камни, катишься вниз, а взглядом замечаешь кустик, за который можно ухватиться, когда снова на эту гору будешь лезть...
РГ: У каждого свои уроки. Бывает, в детстве кто-то тебя так проучит, что помнишь всю жизнь. У вас было такое?
Миронов: Как у всех. Вот, например, случай. Мне - лет четырнадцать. Еду на электричке из Пушкина в Ленинград. Сидят взрослые мужики, играют на деньги то ли в очко, то ли в буру. Рядом - мальчишка, мой ровесник, у него на груди фотоаппарат ФЭД. Они ему говорят: "Ну чего, пацан, садись!" Он садится. У него были какие-то деньги. Сначала он выиграл, потом проиграл. Ставит на кон фотоаппарат. И проигрывает его. Опомнился, стал просить взрослых вернуть вещь. А они - ни в какую. И он стал на колени, плачет, умоляет их, потому что фотоаппарат папин. И я вижу вот это унижение!
Это был урок. Никогда не быть зависимым - ни от кого, ни от чего. Человек сам попадает в зависимость от чего бы то ни было. И некого винить, кроме собственной слабости. Кстати, я с тех пор никогда не играл в карты на деньги. И ни разу не играл в казино.
А вот другой урок - противоположный. На первой полевой практике ( в техникуме ) был у меня наставник Немцов, геолог. Мы погрузились в моторную лодку, вышли в Белое море. Там шторм, ливень, ветер ледяной. Нас высаживают на пустынном берегу. Мох, сопка, тайга. Все мокрое, мы мокрые. Скулим: "Ни хрена себе, что, помирать будем?" А Немцов говорит: "Все, ребята, ставим палатку. Прямо у входа будем делать костер". И берет топор, выбирает сосну, кору с комеля срубает, под ней - сухая древесина... Нарубил щепы, сложил, с одной спички - ба-бах! - через пять минут пылает костер. Мы сушим вещи, греемся. Палатка стоит, спальники раскатываем. Жизнь налаживается! Уже берег - не пустынный, а почти родной. То есть никогда не нужно терять присутствия духа. Нужно уметь противостоять и дождю, и ветру... Я это запомнил на всю жизнь.
РГ: Каждый день вы подписываете много документов. Сколько примерно?
Миронов: В среднем в день ставлю от пятидесяти до ста подписей. Есть документы однотипные - это на автомате. А есть те, которые надо прочитать.
РГ: Я это к тому, что вы много подписывали всего, много решений принимали. Но ведь наверняка бывало, позже о каком-нибудь решении жалели?
Миронов: Случалось. Жалею, что поддержал так называемый "льготный" 122-й закон. Получилось не по совести, не по справедливости. Но тогда мне казалось, что это правильно - заменить льготы деньгами. А то, что люди воспринимали эти льготы как моральную заслугу за свой труд на благо общества, не учли. И я тогда этого не понял, к сожалению. В результате незаслуженно обидели многих пожилых людей, инвалидов. Я уж не говорю о конкретных недоработках в этом законе. Мы сейчас в Совете Федерации готовим поправки, надеемся, новое правительство отнесется к ним конструктивно.
Это один пример. Но он не единственный. Конечно, были вещи, о которых жалею, были ошибки по отношению к другим людям, кого-то обижал ненароком.
РГ: Вы слово назвали - зависимость. У нас, у мужчин в России, две главные зависимости...
Миронов: Это какие?
РГ: Первая - стакан, вторая - женщины. Впрочем, у кого-то в обратной последовательности...
Миронов: Можно, я начну со второй? Лично мне очень повезло с женщинами. Перефразировав известное высказывание, могу сказать: всем хорошим, что есть во мне, я обязан женщинам.
Прежде всего - маме и сестре. То, что живописью интересуюсь, поэзией. То, что с детства знаком с этикетом. Это все заслуга сестры. Я же был хулиганом! А она меня к другому тянула и очень правильно делала. И всем женщинам в моей жизни - я им очень благодарен. Надеюсь, что особенно больно никому из них не сделал.
А насчет стакана... Мне было 16 лет. Что такое вино и водка, я уже знал. Приехали на геологическую практику на Кольский полуостров. Глухая деревня, бывший рыболовецкий колхоз. Мужики (был сплошной мужской коллектив) поставили нам в избе раскладушки. Познакомились. "Ну, что, пацаны, выпьем?" "Выпьем", - отвечаем. Смотрю, на столе стоят бутылки с красными этикетками - питьевой спирт и шампанское. Из закуски - картошка в мундире, таз соленой семги и стопка вяленой щуки.
Мужики решили над нами подшутить: "Пацаны, вы как насчет "северного сияния?" "А что это такое?" Тут стоят кружки 250-граммовые, армейские. Оказалось, надо одну треть спирта налить, остальное - шампанское. Я прикидываю, одна треть спирта - это примерно стакан водки. Ну, ладно... А шампанское - слабенькое будет... "Давай", - говорю. Нам наливают. Пьется изумительно. Только вокруг губ холодок пробегает. Выпил, кружку поставил и потянулся к щукам. Смотрю, у меня рука удлиня-я-ется, удлиня-я-ется. Я как будто замедленное кино смотрю. И все - больше ничего не помню. Утром просыпаюсь, смотрю, нет ли каких неприятных следов. Вроде нет, все нормально. Лежу, правда, одетый поверх спальника. Но сапоги сняты.
За завтраком мужики говорят: "Ну, ты, Серега, орел-то какой! Олежка (товарищ мой. - С.М.) кружку поставил, брык - и его унесли. А ты еще минут сорок анекдоты рассказывал". Они меня нахваливают, а мне неприятно. Это в первый раз со мной было, когда я себя не помнил. И в последний. Получил урок на всю жизнь: во-первых, не пей незнамо что, во-вторых, закусывай, а в-третьих - меру знай...
Позже, в геологии, когда был начальником отряда, у меня были жесткие традиции. Сам - на сухом законе. Но геологи - мужики суровые. Есть свои традиции. Поэтому открытие полевого сезона - обязательно два ящика водки. Два-три дня народ гудит. А я терплю, пока у них водка кончится. Заранее собираю ключи от машин, ракетницы и пистолеты. Ключи на груди держу, чтоб никто не стащил. Потом водка кончается, бегут ко мне: "Дай ключи от машины!" "Не дам!" "Тогда сам в магазин поезжай!" "Не поеду! Все - просыхайте, работать пора!" Они знали, у меня не забалуешь. И выходили на работу.
В общем, к алкоголю отношусь очень спокойно. Потому что много видел мужиков, которые спивались. Много видел несчастья в семьях. Кроме того, надо знать, с кем пить, что пить и чем закусывать.