Поделиться
Программа "Посвящения" под названием "Портрет Гайдна на фоне Вены", развернувшая во Врубелевском зале Третьяковской галереи целую антологию музыкального классицизма - от Иоганна Кристиана Баха, Михаэля Гайдна, Карла фон Диттерсдорфа до Моцарта и Бетховена, завершилась исполнением одного из самых совершенных сочинений героя фестиваля Йозефа Гайдна "Терезия-месса".
Несколько месяцев назад Александр Рудин вместе с Musica Viva впервые представил духовное гайдновское сочинение в Большом зале консерватории в филармоническом цикле "Оратории и кантаты". В тот вечер дебютировал и новый коллектив Musica Viva - хор под управлением Евгения Волкова, а в качестве солистов выступили европейские певцы, специализирующиеся на историческом репертуаре. На этот раз во Врубелевском зале маэстро Рудин подготовил новый сюрприз - гайдновскую мессу исполнили молодые российские солисты, ученики известного педагога Дмитрия Вдовина - Анна Крайникова (сопрано), Ирина Мелюхина (меццо-сопрано), Сергей Писарев (тенор) и Алексей Якимов (бас). О развитии и проблемах исторического исполнительства в России рассказал для читателей "Российской газеты" маэстро Александр Рудин:
Российская газета: Как вы считаете, в России появился уже слой певцов, способных адекватно петь барокко и музыку XVIII века?
Александр Рудин: Вокальное исполнение старинной музыки достаточно долго было слабым звеном в нашей практике. Голос - инструмент хрупкий и менее подвижный в смысле экспериментов. Певцы медленнее перестраивают свои привычки, свой способ звукоизвлечения. Неудивительно, что те, кто поет сегодня старинную музыку, - в основном молодые певцы, которые заинтересовались историческим исполнителством, слушая концерты и записи. Безусловно, у нас есть превосходные певцы поколения 40-50-летних, но общий уровень адекватного и стилевого прочтения старинной музыки остается до сих пор позади инструменталистов. Наши молодые солисты, принявшие участие в исполнении гайдновской "Мессы", показали, что в области аутентичного вокала в России уже есть подвижки. Мы репетировали, они слушали концерт с западными солистами, и я вижу, как они буквально схватили правильные штрихи, правильную манеру. Это очень хорошо выученные профессионалы.
РГ: На фестивале прозвучал ряд "премьер" классицистской эпохи: Симфония Кожелуха, Концерт для скрипки и оркестра брата Йозефа Гайдна Михаэля. Однако практика показывает, что музыка из разряда "забытых шедевров" редко становится репертуарной?
Рудин: Каждой музыке, каждому автору приходит свое время. Или не приходит. Пример избитый, но яркий: музыка Иоганна Себастьяна Баха, которая была совершенно забыта, и во времена Гайдна играли Карла Филиппа Эмануэля и Иоганна Кристиана Бахов. Но потом пришло время Баха-отца, и вот уже двести лет музыка немыслима без него. То, что мы делаем, в том числе и этот фестиваль, призвано восполнить отсутствие справедливости. Может, то, что звучит, - не все шедевры, но ведь и у гениальных композиторов не все сочинения гениальны. Главное, что у этой музыки есть трогательность, искренность, есть чувство. А репертуарной она не становится из-за боязни концертных организаций, из-за привычек аудитории, из-за консерватизма самих исполнителей. Музыканты любят играть то, что хорошо знают, организаторы не хотят рисковать потерей слушательского интереса, исполнителю лень учить что-то новое, не зная, как это люди воспримут, да еще их об этом никто и не просит. В общем, со всех сторон стимула нет.
РГ: Ну а вам удалось ввести в активный репертуар хоть какое-то число сочинений, переставших быть только частью вашего индивидуального репертуара?
Рудин: Из тех, кто занимается историческим исполнительством, многие музыканты открыты для нового. Это люди широких интересов. И если посмотреть на афиши не только Большого зала консерватории или Зала Чайковского, то во всех остальных залах часто встречается такая "забытая" музыка. Сегодня ее уже открыто очень много: почти три тысячи наименований. Хотя я далек от уверенности, что, скажем, соль-минорная Симфония Кожелуха, впервые прозвучавшая у нас на фестивале, сразу попадет в широкий репертуар. Пусть она звучит хотя бы раз в год - это уже успех.
РГ: На фестивале звучали подлинные инструменты времени Гайдна или копии струнных инструментов? И второе: почему сейчас так раздувается тема антикварных инструментов и насколько это актуально для исполнения музыки XVIII века?
Рудин: Это очень принципиальный вопрос. На нашем фестивале звучал хаммерклавир - это исторический аутентичный инструмент. Но мы играли на современной копии хаммерклавира: превосходный инструмент, именно его краска звучания была для наших программ чрезвычайно важна. Практически все аутентичные инструменты сейчас - я имею в виду не струнные, а рояли, духовые - копии, потому что инструментов того времени почти не сохранилось. К сожалению, в последнее время, когда возникла мода на аутентичное исполнение, ситуация приняла довольно уродливые, спекулятивные формы. Понятием "аутентизм" часто пользуются люди, которые просто плохо играют. Они начинают играть на старинных инструментах и играют на них так же плохо, как на современных. Кроме того, наш доверчивый и не всегда знающий народ легко обмануть. Например, ряд довольно известных исполнителей и дирижеров заявляют, что, допустим, программа играется на исторических инструментах: это привлекает большое количество публики, пишутся рецензии. На самом деле это ложь и чистой воды надувательство. Программы играются на обычных инструментах. И даже если из тридцати струнников десять взяли барочные смычки, это ни о чем не говорит. Главное в исполнительстве то, что у человека в голове: чувствует ли он верно, представляет ли себе старинную музыку, ее структуру, ее образный строй. Тогда он может играть ее на любых инструментах: на современных, исторических, электронных. Вопрос инструментария вторичен.
РГ: А вам как исполнителю важно играть на коллекционном инструменте? Чем объяснить небывалый скачок цен на антикварные инструменты?
Рудин: Это очень сложный вопрос, и меня всегда могут обвинить в том, что я сам играю на очень хорошем инструменте. В свое оправдание могу сказать, что в последние годы часто экспериментирую и играю на разных инструментах, даже записи делаю не всегда на коллекционном инструменте. Конечно, играть на старинном инструменте замечательно. Но одно дело -звучание инструмента, другое дело - его цена. Нормальный музыкант не может позволить себе купить струнный инструмент за 2 миллиона долларов. Это тоже вопрос спекуляции, и к аутентизму не имеет отношения. Это цены, которые создаются и искусственно поддерживаются дельцами, далекими от искусства. Объективно старинные инструменты чаще бывают удачными, чем современные: здесь много факторов - и экология, и другая выдержанность инструментов. Но и в наше время создаются очень хорошие инструменты. Все-таки я считаю, что, кто играет и как играет, важнее, чем то, на чем играет.