Поделиться
Природа проявила к Николаю Цискаридзе расположение особое. Она не только даровала ему талант, благодаря которому он уже 16 лет является премьером Большого и одним из ведущих танцовщиков мира. Дар этот еще и "застрахован" - здоровым, без чванливости и пижонства чувством осознания собственной значимости. Без которого ранимый по своей сути талант не способен выжить в борьбе с неизбежно преследующей его посредственностью. О том, как удается самому молодому в России заслуженному и народному артисту поддерживать в себе искру божью, мы с ним и беседовали. А начали разговор не о нем самом - о деле, которому Николай себя посвятил.
- Николай, сегодня, когда мы все чаще говорим о возрождающейся силе России, можно ли считать наш балет, который в былые времена шел впереди планеты всей, одним из ресурсов - духовным - этой силы?
- О балете у нас вспоминают, когда надо прихвастнуть. А когда не нужно, обязательно найдутся люди, которые будут твердить, что на Западе все лучше. А я принадлежу к тому поколению, которому наощупь довелось попробовать, что это не так. И вот что особенно обидно в такой ситуации. Если я позволял себе сделать какие-то критические замечания в адрес театра, которому служу 16 лет, указывая на какие-то конкретные вещи, с которыми действительно необходимо бороться, чтобы не потерять свое искусство, вокруг тут же возникали люди, которые кричали: "Он ненавидит Большой театр!" И эти люди, которые по-настоящему вредили своим западопоклонничеством, процветают.
- А на Западе-то понимают, что наш балет впереди планеты всей?
- Да что значит понимают? Большой впервые масштабно выехал за границу в 56-м году. И с 56-го по сегодняшний день ничего более кассового в мире нет. У нас такое количество лет эта махина работала, что по сей день все движется по инерции.
- Наверное, и на почитании традиции?
- Конечно. Но когда сегодня я говорю о том, что надо уважать старших, и употребляю слово "традиция", находится множество людей старше меня, которые заявляют, что я консерватор, не люблю ничего нового. Но дело-то в том, что новое невозможно строить на песке - для нового нужен фундамент.
- Чего в достигнутом вами больше: дара, труда, случая?
- Случая. То, что Господь Бог дал мне способности - это одно. Но на этот дар мне всегда посылали лучших педагогов. А потом все делала судьба. Вот вроде бы мог пойти по этой дороге, а судьба разворачивала. У меня, например, не раз была попытка уйти из Большого. Но все ломалось, и я понимал, что больше таких глупостей совершать не буду. Когда я пришел в театр, мне мой педагог Марина Тимофеевна Семенова четко сказала: "Коля, запомни, пока колонны стоят, ты танцуешь и отсюда выйдешь только вперед ногами". И я взял себе такой настрой.
- Ну, до выноса вперед ногами еще далековато. Тем не менее вы наверняка задумываетесь о том, чем займетесь после окончания сценической карьеры?
- Я уже работаю педагогом-репетитором в Московской академии хореографии и веду класс в Большом. Могу сказать, что своим ремеслом владею. Но это нищенская жизнь при тяжелейшем труде. А я привык жить иначе.
- Ну а если "умереть" на сцене?
- Ни в коем случае. Когда я говорю, что закончу танцевать, имею в виду, что закончу карьеру классического премьера. Это определенные роли, с которых надо вовремя уйти - лучше рано. Если даже ты выглядишь моложаво и выходишь в партии принца, а легкости в движениях уже нет, то это нехорошо выглядит.
- А как же пример Плисецкой?
- Майя Михайловна оставила классические роли рано. Она долго выходили в балетах, где не надо было крутить 32 фуэте. Кроме того, Майе Михайловне крупно повезло: она танцевала в эпоху великих балетмейстеров. К сожалению, мое поколение работает в той ситуации, когда великие уходят, а смена не пришла. Сейчас на багаже великого Петипа едет дикое количество прохиндеев, которые кладут себе в карман деньги, причитающиеся Петипа и его наследникам. Если бы Российское государство в свое время запатентовало эти балеты, у нас бы появилась еще одна нефтяная труба. Потому что нет в мире театра, который бы наши спектакли не тиражировал в чудовищном виде. Мало того, мы сами позволяем каким-то левым людям к этому приложить руку.
- А вам не хотелось бы замахнуться на Мариуса нашего Петипа?
- Мне даже стыдно сказать, что я знаток Петипа, хотя перетанцевал все ведущие роли в его балетах. У меня нет жилки, чтобы создать что-то свое, я могу сделать лишь достойную версию.
- У вас очень яркие актерские данные. О "переквалификации" в драматического актера не задумывались?
- У меня инструкция по эксплуатации очень простая: всем своим педагогам я верил безоговорочно. То же думаю о театре или кино. Там нужен режиссер. И если я когда-нибудь пойму, что вот этот режиссер готов из меня что-то вылепить, - чем черт не шутит. А так как я с детства умею быть пластилином, то с удовольствием вылеплюсь. Но, увы, сейчас все чаще нужны быстрые результаты. А мне хочется, чтобы меня действительно лепили.
- Среди молодежи Большого многие так думают?
- Не знаю. По крайней мере со своим учеником работаю так, чтобы вместе с ним учиться. В работе никогда не настаиваю, позволяю ему принимать собственные решения - с одним условием: чтобы это было красиво. Ведь балет - одно из самых красивых искусств.
- А не на сцене, в жизни тоже любите все красивое?
- Очень! Только красивое!
- Что для вас красота?
- Гармония. Красивый человек не тот, у кого смазливое личико, а тот, у кого и поведение, и поступки, и вся жизнь достойны.
- Правда, что вы и к сценическим костюмам свои руки прикладываете, чтобы сделать их красивее?
- Да. Хочу во всем выглядеть идеально: чтобы при моем выходе на сцену все ахнули от восторга.
- От каких костюмов было больше "ахов"?
- В "Спящей красавице" мой костюм сшит по эскизам одеяний Людовика ХIV, из парчи, подаренной мне во Франции. Мало того, на костюме Людовика было нашито бриллиантов на 14 тысяч ливров. И вот мы с нашим главным костюмером пошли в театральные запасники и со всех неходовых костюмов срезали украшения - а их когда-то в Советском Союзе делали потрясающе.
- Вы родились 31 декабря, когда всем полагается поверить в чудо. А сами вы верите, что ваш чудесный дар и чудесный творческий путь предопределил день вашего появления на свет?
- Это так и есть. Мама меня родила в 43 года, вопреки диагнозу, что у нее не может быть детей. И она всегда говорила, что я - чудо в ее жизни. Ко мне все вокруг и относились как к чуду. Но свое чудесное происхождение я постоянно отстаивал тем, что боролся за себя сам. Ведь я пошел по пути, на котором у нашей семьи никогда никаких знакомых не было.
- Как же пойти решили?
- Хотел танцевать - и все. Хотя мама до последнего сомневалась в моих способностях - даже когда педагоги Тбилисского училища уговаривали ее повезти меня в Москву. Первый балет - "Жизель" - я увидел в 3,5 года и был потрясен: как красиво! А потом по телевизору посмотрел "Спящую красавицу", в котором танцевали дети из Ленинградского хореографического училища. Я стал задавать маме вопросы. Она отнекивалась: Ленинград-то далеко. "А разве у нас нет такого же?" - "Нет", - твердо ответила мама. Но однажды я шел по улице и увидел объявление о наборе в училище. Пришел к маме и попросил документы. Разговор был долгим и резким. Но характер у меня такой: если что-то решил, то выбью обязательно. К тому же произнес традиционную кавказскую фразу: "Не забывай, что ты - женщина". У мамы был шок. Но она была вынуждена сдаться. Правда, поставила одно условие: или ты будешь самым лучшим, или я тебя заберу.
- И вы сразу решили, что будете лучшим?
- По-другому просто не могло быть. Как корабль назовешь, так он и поплывет. А зовут меня Ника. Это значит победа. Фамилия же моя переводится как "Первая звезда". И в это я свято верю.
- Как шло ваше покорение Москвы?
- Трудно. Никому не нужен был мальчик с улицы, тем более с грузинской фамилией. В училище я поступил с третьей попытки. Но я не расстраивался: знал, что - лучший.
- Кого считаете своим профессиональным крестным отцом или матерью?
- Многих. Но, безусловно, мою жизнь решил Юрий Николаевич Григорович, который, будучи худруком, взял меня, дал очень много аванса. Он так мудро давал мне роли, что каждая предыдущая предвосхищала следующую. Но по-настоящему меня воспитала Марина Тимофеевна Семенова, которой скоро исполнится 100 лет. Она не только вырастила меня как артиста, но выучила профессии педагога, свой класс передала. Когда я уже что-то мог, на меня обратила внимание Галина Сергеевна Уланова. Ну и, конечно, Николай Борисович Фадеечев, с которым я, слава богу, и по сей день... Круче ничего нет в России!
- Как с великими себя ощущаете?
- Я не ощущаю, что они великие. Представляете, Улановой было 86, когда мы начинали. А мне 20. И она со мной разговаривала на равных - при том что не каждому уделяла внимание. Я понимал, что мне не просто улыбнулось счастье - оно взяло меня за руки и ведет вперед. Семенова заменила мне маму, когда она умерла. Опекала меня круглые сутки: как встал, что поел, куда пошел. Она меня учила быть честным в профессии. И при этом всегда говорила: "Коля, ты же знаешь, как я тебя люблю!" У меня даже есть надписанная ею книга: "Люблю Цискаридзе. Марина Семенова". Последний раз, когда я у нее был, принес выпущенные открытки с ее фото. И попросил подписать. Она возразила: "Зачем? У тебя же столько всего!" Но подписала: "Марина - Коле". И тем самым нас уравняла. Но как же этим не гордиться?! С Галиной Сергеевной общались исключительно в зале, у нас не было посиделок до пяти утра или шатаний по магазинам, как с Семеновой. И все равно она ко мне очень нежно относилась - увидела во мне зерно и хотела, чтобы оно проросло. Иногда я ей звонил: "Здравствуйте, Галину Сергеевну можно?" - "А кто ее спрашивает?" - "Это Коля Цискаридзе", - отвечал я, прекрасно понимая, что это она. И слышал в ответ: "Галина Сергеевна сейчас не может подойти к телефону". А иногда позвоню и услышу благосклонное: "Сейчас я ее позову".
- От многих артистов слышала, что в зале есть от силы пять человек, действительно больных искусством. Вы для таких избранных танцуете?
- Я танцую прежде всего для себя. Мама мне в свое время сказала: "Подумай, для кого поет соловей?" Да для себя он поет и не хочет ни на кого производить впечатление. А если я для себя что-то буду делать хорошо, то и для других это будет хорошо.
- Поскольку это интервью прочтут и в Беларуси, хотелось бы узнать, что связывает вас с республикой?
- Ну, во-первых, в Большом работают приглашенные танцовщики из Беларуси. Что касается меня самого, то туда я ездил с балетом Гедиминаса Таранды. Зал Дворца республики на 4,5 тысячи мест, где я танцевал "Шехеразаду", был набит битком. А как трогательны были цветы, которые мне дарили - не упакованные охапки, а скромные букетики весенних гиацинтов.
- Вот уже 10 лет по традиции Большого в свой день рождения вы танцуете "Щелкунчик". От этой традиционной обыденности ваш праздник не потускнел?
- День рождения вообще не люблю - от ощущения того, что еще годок прибавился. А мне никогда не хотелось взрослеть.
- Сколько вам в душе лет?
- Семь или восемь.
- Но коли годов не прибавилось, приросли ли мудростью за 16 лет работы в Большом?
- Синяками прирос. Хотя в работе я не незабудка. Но меня спасает уверенность в том, что моя карьера, как в сказках, - пример победы справедливости.