Поделиться
Завтра исполняется 22 года с момента аварии на Чернобыльской АЭС.
Геннадий Галкин был одним из тех жителей края, кто выполнял свой воинский и гражданский долг в Чернобыле. Пробыл он там с 19 мая по 21 августа 1986 года. Должность - замполит роты.
Российская газета: Геннадий Григорьевич, как бы вы оценили тот период времени?
Геннадий Галкин: Двояко. С одной стороны, он принес много горя тем, кто там оказался. Спасая ситуацию, они поплатились своим здоровьем. С другой стороны, как бы это неожиданно ни звучало - были в той ситуации и свои плюсы. Ликвидаторы увидели свои истинные возможности, познали цену себе, окружающим людям, государству. Самые потаенные черты характера проявляются только в экстремальных условиях. Старая житейская мудрость - человек познается в беде.
РГ: "Когда на следующий день прибыли на конечную станцию и оказались среди скопления техники, составов, подъемных устройств, множества одетых в белые халаты людей, и я увидел отрешенность в глазах солдат, безысходную тоску, ощутил страшное напряжение… Уже 21 мая отправились на первое боевое задание. Почти без инструкций, без дозиметров, растерянные, ошарашенные", - пишете вы в своих воспоминаниях. Какой момент той командировки запомнился больше всего?
Галкин: Много их было. Но сейчас почему-то вспоминается вот какой эпизод. Обычно мы возвращались от реактора часам к 12 ночи - дорога от Чернобыля до лагеря отнимала много времени. Мылись в обязательном порядке, ужинали, солдаты падали спать, а мы, офицеры, шли на планерку. Вставали в пять утра. И вот однажды проснулись, стали готовиться к разводу и узнаем: в одной из палаток соседней, второй роты лежит труп. Как выяснилось, несчастный выпил столько водки, что сердце не выдержало. Помню, я испытал тогда двоякое чувство - жалость вперемешку с брезгливостью. В Чернобыле всякие люди встречались. Были и такие, кто старался держаться подальше от работы, поближе к кухне, искал любую возможность, чтобы погулять и "оторваться". Пока их товарищи честно выполняли свой долг, эти ребята воровали у них одеколон - для "внутренних надобностей"… Года через три на одной из краевых конференций ветеранов-чернобыльцев мать этого парня и его бывшие товарищи стали говорить о нем всякие высокопарные слова - мол, герой был настоящий. Я не выдержал и сказал все, что думал о нем. Мать, узнав правду, переживала ужасно. Потом я осознал, что был неправ. Навестил эту женщину, поговорили по душам. Но я до сих пор корю себя за тот срыв. Не каждый способен на подвиг. Не каждому дано стать героем. Были в нашем батальоне люди, абсолютно не приспособленные к работе в экстремальных условиях. Были трусы и паникеры. Абсолютно деморализованные, они негативно влияли на остальных. Некоторые умудрялись осесть в тылу, в теплых местечках, других вообще отправляли домой. Через месяц в роте и в батальоне остался боеспособный, сплоченный состав - надежные, физически крепкие и сильные духом люди. Главное, не осталось равнодушных.
РГ: Еще один фрагмент ваших воспоминаний, опубликованных шесть лет назад: "Однажды, изучая уровень радиации на участке, заблудился на крышке реактора - дозиметр зашкаливало, 500 рентген! Вправо, влево - улучшения нет. Паника". Часто там было страшно?
Галкин: У меня какого-то большого, постоянного страха не было. Горько было за людей - 56 человек! Причем это был страх, перемешанный с обидой. Большинство ребят просто не понимало, куда они попали и что их ждет. У некоторых моих подчиненных начались проблемы на личном фронте - их обвиняли в том, что они бросили семью, сбежали "отдохнуть на Украине", ни во что не ставят интересы домашних, не заготовили сена, не достроили дом. Знаете, что отдельные жены выдавали в письмах: "Жену на армию променял", "А что делать, если вернешься импотентом?", "Можешь не возвращаться!"… Мне было в ту пору 37, а мои подчиненные были в основном намного моложе. И я до сих пор чувствую себя виноватым перед ними.
РГ: На ваш взгляд, правильно ли выстроена система реабилитации наших чернобыльцев?
Галкин: Формализма много. Каждый год, а то и чаще, мы сдаем анализы, нам привычно выписывают таблетки и рекомендации по их глотанию. Для реабилитации чернобыльцев нужно было сразу создавать специализированный лечебный центр, где с каждым пациентом специалисты могли бы работать индивидуально. К сожалению, после Чернобыля около половины ликвидаторов нигде больше не работали. Мужики поверили в то, что они инвалиды, опустили руки, поставили на себе крест! Надо было больше использовать уникальные природные ресурсы Алтая. Сплав по горным рекам, рыбалка, царские курганы на Сентелеке, Телецкое озеро, Ая - замечательная психологическая разгрузка, возможность порадоваться жизни! И затраты на такой активный отдых были бы небольшими, тем более, что на реабилитацию выделялись немалые деньги. У меня перед глазами немало однополчан, которые потерялись в жизни после Чернобыля… Сейчас в вопросе реабилитации не деньги главное, а искренняя заинтересованность всех структур, отвечающих за нее!
РГ: Есть впечатление, что между общественными организациями чернобыльцев и афганцев нет тесного контакта. Хотя и те, и другие смотрели смерти в лицо, выполняли долг перед Родиной, у них схожие социально-психологические проблемы.
Галкин: А по-другому и не может быть. Слишком мы разные. Чернобыльцами в основном стали селяне, люди особого склада. Мы не держали в руках автоматов. У нас был другой враг, невидимый. Другие награды. Мы по-разному воспринимаем те события, ставшие для нас судьбоносными.
РГ: О подвиге ликвидаторов, по большому счету, не снято ни одного фильма, который бы стал событием в культурной жизни страны.
Галкин: Все, что там произошло, намного глубже и сложнее, чем наш современный кинематограф. За три месяца там я узнал о природе человека, может быть, больше, чем за всю остальную жизнь. Один суд офицерской чести, в котором мне довелось принять участие, чего стоит.
РГ: Зато по мотивам аварии на ЧАЭС создана очень популярная компьютерная игра "Сталкер".
Галкин: Не знал, сегодня же поинтересуюсь у внука!
РГ: Представьте себе невероятное: машина времени, весна 1986-го, вы молоды и полны сил, но память у вас осталась нынешняя, вы знаете, что вам предстоит… И вот звонят в дверь, вручают повестку. Отправились бы снова на сборный пункт?
Галкин: (Долгая пауза.) Честно скажу, не знаю. По крайней мере, на 100 процентов я затрудняюсь дать утвердительный ответ.