Поделиться
С фильмами, назначенными открывать Каннский фестиваль, до сих пор постоянно не везло: проваливались самые разные картины, от нашего "Сибирского цирюльника" до скандального "Кода Да Винчи". Но пословица "как запряжешь, так и поедешь", в Канне не действует: кинопраздник всегда быстро набирал обороты.
И на этот раз первый конкурсный фильм по традиции вызвал у многих разочарование. "Слепота" Фернандо Мейреллеша снята по роману Жозе Сарамаго, одного из самых противоречивых современных писателей Европы. Коммунист и ярый антиклерикал, он прославился, в частности, своими нападками на церковь ("Воспоминание о монастыре") и "богохульской", как утверждают святые отцы, книгой "Евангелие от Иисуса", вызвавшей даже более ожесточенную полемику, чем знаменитый фильм Мартина Скорсезе "Последнее искушение Христа". Сюжеты Сарамаго всегда служат лишь отправной точкой и фабульной рамой для философского анализа окружающего нас мира, они открывают широкое поле для толкований и никогда не ставят указующих точек над i. В "Слепоте" писатель создал, в сущности, одну сплошную метафору, которую можно отнести и к прошлому, и к настоящему, и к будущему.
Фильм открывается словами из романа "Эссе о слепоте": "Я не думаю, что мы ослепли. Думаю, что мы всегда были слепцами. Мы слепцы, хоть и зрячие. Люди, которые могут видеть, но не видят".
Человек ведет машину по улице большого города и вдруг слепнет. Сзади сигналят, матерятся, а машина стоит, загораживая путь, и человек в панике силится понять, что произошло. Его, конечно, выручат: но первый же доброхот, предложивший довезти ослепшего до дома, выбросит его посреди проезжей части и смоется с чужой машиной. Так начинается исследование не причин внезапной слепоты - они так и останутся тайной, - а системы наших отношений друг с другом. Испытание нашей цивилизации на прочность и на излом.
Слепота постепенно охватит город. Чтобы пресечь загадочную эпидемию, слепцов поместят в карантин, изолировав от мира. Их становится все больше. С ними отказались работать врачи, им уже не дают питания, их боятся как прокаженных. Начавшись в ритме хорошего боевика, фильм теперь замкнется в кошмаре этого нового ГУЛАГа, где, как в лаборатории, начнут проявляться людские натуры. Тонкая пленка цивилизации отлетит, и новосозданный человеческий микрокосм начнет фаза за фазой проходить все стадии озверения. Потом заключенные в поисках пищи пробьются на волю и обнаружат мертвый город, уже прошедший через стадию тотального мародерства, а теперь заваленный мусором и трупами. Луч света в темном царстве перед финальными титрами ровно ничего не меняет и надежду дает очень эфемерную: да, возможно, начнется нормальная жизнь, но люди уже знают о себе всю правду.
Написанный в 1995 году и увенчанный Нобелевской премией роман привлек внимание многих кинорежиссеров, но автора кино не интересовало, и он не давал согласия на экранизацию. Команда, сделавшая фильм, оказалась самой настойчивой. Среди посягавших на роман 13 лет назад был и никому тогда не известный бразильский режиссер Фернандо Мейреллеш. Теперь его, уже многократного "оскаровского" номинанта и автора знаменитых картин "Город бога" и "Преданный садовник", пригласили осуществить давнюю мечту.
Насколько можно предположить после просмотра, режиссера в первую очередь увлекла чисто формальная задача. Перевести такой сюжет на язык кино сложно: нужно показать мир незрячих, но "увиденный их глазами". В романе заложены ситуации весьма рискованные: убежденные в том, что их никто не видит, люди перестают стесняться друг друга и делают то, чего прилюдно делать не принято. Мейреллеш нашел парадоксальный способ выразить этот мир вечной тьмы: слепоту он передает как сплошное ослепляющее сияние и как туман. Придает изображению оттенок сюра, использует многократные отражения, передавая идею зыбкости всего сущего - визуально фильм очень занятен. Мейреллеш не только не чурается рискованных сцен, но их педалирует, делает жесткое кино, в котором люди скользят и тонут в собственных нечистотах - как в прямом, так и в переносном смысле слова. Особое внимание уделяет звуку, который для слепца - главный источник информации.
Как стало ясно на пресс-конференции, к делу подошли основательно: режиссер и сам пару месяцев прожил с зажмуренными глазами, вживаясь в мир слепых, и своих актеров заставил пройти специальный тренаж. Все выглядит натурально. На уровне хорошей антиутопии сняты эпизоды в мертвом городе: еще вчера налаженный, уютный и надежный быт мегаполиса в одночасье сменился хаосом, ветер носит полиэтиленовые пакеты, магазины разгромлены, псы дожирают человеческие внутренности.
В центре событий героиня Джулианны Мур - единственная женщина, которая необъяснимым образом сохранила зрение, но притворилась незрячей, чтобы последовать в изолятор за беспомощным мужем (Марк Раффало). Интересен Гаэль Гарсиа Берналь в небольшой роли бармена, объявившего себя новым диктатором этого безумного мира, "королем 3-й палаты".
Но книга такого рода сопротивляется переносу на экран: энергия сюжета в ней заменена напряженным развитием авторской мысли. И фильм после динамичного старта надолго зависает, буксует - это, вероятно, и породило в ряде комментариев обвинение в скуке. Картина оказалась бессильна передать то, что составляло оригинальность и силу литературы, зато постоянно вызывает в памяти параллели с более выразительными образцами жанра: "1984" Майкла Рэдфорда по Оруэллу или "Дитя человеческое" Альфонсо Куарона.
Системная ошибка Мейреллеша, по-моему, и в том, что он начал свою ленту как фильм-катастрофу, задав зрителям угол зрения, менее всего приспособленный для философских материй. И когда вместо ожидаемого развития событий нам предлагают наблюдать все новые унылые картины человеческой деградации, приходит неизбежное ощущение банальности.
Впрочем, этот дефицит осмысленности режиссер склонен не только оправдывать, но и возводить в принцип. "В этой истории нет единой правды, - сказал он. - В любом ее толковании есть свой смысл. В ней много моральных дилемм, и мне кажется, мы в фильме пошли в этом направлении даже дальше романа, где мир в основном делится на черное и белое. Мы же ввели серый цвет. Это история, вызывающая множество вопросов, но не дающая ни одного ответа. Она заставляет критически оценить человеческую эволюцию, но не подсказывает выводов. Каждый сам определяет свой путь".
Старт 61-го Каннского фестиваля вызвал смешанную реакцию пресс-зала: от вялых хлопков до неуверенных свистков. Продолжение следует.