Только произошло все стремительнее, обвальнее. Последние фронтовики еще с нами, а правда о Великой Отечественной уже беззащитна.
"Который про Незнайку?!"
Тягость, стыд и досада ложатся на душу после просмотра большинства новых фильмов о войне. Невысокий уровень, сомнительная достоверность, но главная беда в том, что новое кино о Великой Отечественной делается холодными руками и поражает нечувствием. Будто чужие это снимали о чужих.
Продюсерам нет дела до того, что происходило на самом деле, какими были тогда люди, как они радовались и как горевали, какие интонации и слова могли тогда звучать, а какие нет. Именно поэтому нынешние режиссеры почти не экранизируют произведения писателей-фронтовиков: боятся подлинности. А многие и не читали военную прозу вовсе. Один сорокалетний режиссер с подростковой непосредственностью спросил меня: "А кто такой Носов? Это который про Незнайку?.."
Нет, ребята, это не который про Незнайку. Стыдно путать двух классиков русской словесности - рассказчика и сказочника Николая Николаевича Носова и писателя-фронтовика Евгения Ивановича Носова.
Казалось бы, пустяк - ну, путаем Носовых, Толстых, Андреевых... Что тут страшного? Но вот уже снимают кино про Отечественную, не прочитав ни строчки ни Виктора Некрасова, ни Василя Быкова, ни Виталия Семина, ни Константина Воробьева, ни Евгения Носова...
Бывает, люди пренебрегают чужой культурой. В мире такое встречается. Но, пожалуй, нигде, кроме России, не встречается как массовое явление пренебрежение родной культурой.
Когда в июне 2002 года в Курске умер Евгений Иванович Носов - автор гениальных "Усвятских шлемоносцев", Герой Социалистического Труда, человек, которому за год до этого вручал свою литературную премию Александр Солженицын, - об этом вскользь сообщил всего лишь один телеканал...
Еще при жизни писатель-фронтовик был наказан забвением. С конца 80-х его практически не издавали. В январе 1996 года Виктор Петрович Астафьев, к тому времени один из самых известных в мире русских писателей, отправляет письмо московскому издателю: "...Пишу ради моего самого близкого друга, почти брата - Евгения Ивановича Носова, прекрасного писателя, несомненно, лучшего стилиста в современной русской литературе. После долгой и тяжелой болезни он восстановился и написал пятнадцать новых рассказов, а издать нигде не может. Бедствует. Я прошу вас, даже умоляю, включить в вашу серию книгу Евгения Ивановича... Нельзя допускать, чтобы писатели такого уровня и высоты духовной бедовали, упрек это будет России вечный..."
Книги Носова стали потихоньку выходить лишь после ухода и Виктора Петровича, и Евгения Ивановича. В 2005 году собрание сочинений Евгения Носова вышло в свет в московском издательстве "Русский путь". Недавно "Избранное" вышло в "Детской литературе", а сборник рассказов - в Иркутске, у издателя Геннадия Сапронова. Только вот уцелел ли в России читатель литературы такого уровня?
Василий Белов еще в закатные советские годы написал Евгению Носову: "А ведь остается совсем мало людей, которые готовы, смогут тебя читать. У всех остальных же не хватит материала души, чтобы тебя почувствовать..."
Если бы мы желали своим детям не только успешности, сытости и здоровья, но и стяжания доброго, милосердного строя души, то каждому выпускнику в школе вручали бы книгу Евгения Носова - как краюху хлеба в дальнюю дорогу.
Красное вино Победы
Жене Носову было шестнадцать, когда началась война. В 1943 году, после восьмого класса, он ушел на фронт, стал наводчиком орудия.
Евгений Носов участвовал в операции "Багратион", в боях на Рогачевском плацдарме за Днепром, освобождал польские города. 8 февраля 1945 года был тяжело ранен в болотах под Кенигсбергом, во время страшных боев по прорыву восточно-прусских укреплений.
Полгода был прикован к койке в госпитале подмосковного города Серпухова. Здесь и встретил 9 Мая.
Много лет спустя Евгений Иванович вспомнит этот день в рассказе "Красное вино Победы". И всех своих товарищей воскресит бережным словом. И шумного волгаря Сашу по прозвищу Самоходка, и рассудительного помора Бородухова и закованного в гипс с головой Копёшкина из пензенского села Сухой Житень...
"...Я пытался представить себе родину Копёшкина... Нарисовалась бревенчатая изба с тремя оконцами по фасаду, косматое дерево у калитки, похожее на перевернутый веник. Ничего больше не придумав, я потянулся и вложил эту неказистую картину в руки Копёшкина. Тот, почувствовав прикосновение к пальцам, разлепил веки и долго с осмысленным вниманием разглядывал рисунок. Потом прошептал:
- Домок прибавь... У меня домок тут... На дереве...
Я понял, забрал листок, пририсовал над деревом скворечник и вернул картину.
Копёшкин, одобряя, еле заметно закивал..."
В те годы, когда рассказ "Красное вино Победы" вышел в свет, критики спорили: какая правда правдивее - окопная или штабная? Какой взгляд на войну вернее - солдатский или маршальский? Но вот вышли военные рассказы и повести Носова, и весь этот надуманный спор забылся - открылась правда такая огромная, что она обняла все другие правды своим горестным материнским объятием.
Из госпиталя Евгений Носов вышел с осколком, который врачи так и не решились удалить. И этот кусочек крупповской стали он так и проносил всю жизнь у правого виска.
В сентябре 1945-го двадцатилетний фронтовик вернулся в школу доучиваться. Ковылял на занятия, перевязанный бинтами. Когда он в первый раз открыл дверь класса, дети встали, застучав крышками парт, - приняли его за учителя.
Молчаливые шеренги
В книгах Носова нет ни батальных сцен, ни закулисных противоборств разведок и контрразведок. В "Усвятских шлемоносцах" не звучит ни одного выстрела, но нет в нашей литературе другого такого реквиема павшим.
В этой повести календарь оборвался на 22 июня. Здесь вечно будут мужики собираться в неведомую дальнюю дорогу. Потом потянутся к сельсовету, где на ступеньках будет всегда стоять Прошка-председатель, а рядом - лейтенант из военкомата со списками в руках. И будут выходить один за другим, строясь в молчаливые шеренги.
Они уходят от нас знойным проселком, мимо поспевающих хлебов, шлепая сапогами, лаптями и веревочными чунями. Скрываются с глаз навечно в пыльном степном облаке. Знаем, что обречены, и хорошо, если из этой молчаливой колонны вернется десяток увечных... Но вот оберегающим словом художника они все - живы, навсегда заслонены от смерти.
"Вам это поручили?"
В лютые морозные дни Носов развешивал по округе кормушки, а вместе с ними и отпечатанные на старой пишущей машинке призывы к людям покормить птиц. Когда кто-то из соседей придирчиво спрашивал: "Вам это поручили? Было указание?.." - Евгений Иванович смущенно пожимал плечами.
Умирая, он попросил написать на своей могиле два слова: ПОКОРМИТЕ ПТИЦ.
ЗАВЕТНЫЕ СТРАНИЦЫ
Евгений Носов. Из рассказа "Переправа"
...И вдруг начальник переправы, всякое повидавший, вздрогнул и обалдело вытаращил глаза. Над толпой, что-то жуя, шевеля дряблыми синими губами, рыжим валенком торчала голова верблюда. Протиснувшись, мы увидели длинную телегу с решетчатыми бортами, сквозь которые выглядывало несколько станковых пулеметов. Коренастый, дочерна загорелый возница, непонимающе мигал белыми ресницами.
- Что еще за новость? - гневно добивался начальник переправы, тыча блокнотом в сторону верблюда, должно быть олицетворявшего в его глазах крайнюю разболтанность и непорядок. - Тебя спрашивают!
- Сами видите... Верблюд это... - промямлил наконец обозник.
- Какой еще верблюд?! - побагровел капитан оттого, что животное это было все-таки названо со всей очевидной определенностью. - Ты бы мне еще корову в оглобли поставил... Заворачивай к едрене фене!
Возница растерянно посмотрел на собравшихся.
- Товарищ капитан...
- Все! Все! Не задерживай мне движение... Да ты хоть соображаешь, кочанная твоя голова, куда вступают наши войска? Перед нами Европа, вот она, а ты прешься со своим верблюдом, позоришь... Хороши, скажут, освободители...