Среди многочисленных гостей тридцатого Московского кинофестиваля в эти дни можно встретить и "живого классика" - режиссера из Венгрии Иштвана Сабо.
Лауреат премий в области кино, обладатель призов Московского, Берлинского, Каннского, Венецианского фестивалей, американского "Оскара", Сабо еще в 70 - 80-х годах прошлого века был для наших киноманов одним из самых авторитетных иностранных режиссеров наряду с Бергманом, Феллини, Антониони, Висконти, Янчо, Вайдой, Трюффо, Годаром. Его имя тесно связано с историей Московского фестиваля. Достаточно сказать, что свой главный приз за фильм "Отец" режиссер получил здесь, в Москве, еще в далеком 1966-м. Несколько лет назад Сабо привозил на ММКФ еще один свой фильм "Родственники". Тогда он получил приз жюри "За вклад в кинематограф". Сейчас классик мирового кинематографа представляет в Москве свой фильм "Отец" в ретроспективе фильмов, получивших Гран-при фестиваля.
О России, Москве
и русском кино
Российская газета: Господин Сабо, три года назад, после довольно длительного перерыва в 20 лет, вы вновь побывали в Москве. Сначала с ретроспективой своих фильмов, а еще через год приезжали на Московский кинофестиваль со своим последним фильмом "Родственники", где получили специальный приз жюри за вклад в кинематограф. И вот теперь новая встреча с московским фестивалем?
Иштван Сабо: В свое время, в 70-е годы, я очень неплохо знал Москву, по крайней мере ее центр. От улицы Горького до Новодевичьего кладбища, которое хранит немало дорогих мне могил. Прежде всего - Чехова. ...Манеж, Таганка, кинотеатр "Россия"... Помню, как в Театре на Таганке смотрел удивительный спектакль "Гамлет" с Высоцким в главной роли. Потом был спектакль "Мастер и Маргарита" Булгакова. Тогда в Москве было много интересных людей, с которыми меня свела жизнь, а потом связала дружба. Режиссеры - Климов, Хуциев, Никита Михалков, актер Олег Табаков...
Откровенно сказать, за три дня, что я провел в последний раз в Москве, вернувшись сюда после 20 лет перерыва, удалось повидать немного. Но и увиденного было достаточно, чтобы понять: это уже другая Россия, которая динамично развивается. Что меня особенно тронуло? Это когда Никита попросил зал "Пушкинского" встать в мою честь при вручении приза жюри. Это, конечно, незабываемо. Это дорогого стоит. А что особенно поразило, так это театр моего друга Олега Табакова. Я был и во МХАТЕ, и в его театре-подвале - "Табакерке". Его актеры играют просто феноменально.
РГ: Правда ли, что Табаков предлагал вам что-то ставить у него в театре?
Сабо: Это очень смелая мысль. Признаюсь, Олег действительно предлагал мне постановку в Москве. Но я считаю, что для постановки Чехова надо быть русским режиссером. Я бы не осмелился.
РГ: Какие отношения у вас с русским кинематографом? Пересекались ли с ним ваши пути? В одной из наших прошлых встреч вы очень тепло говорили об Андрее Тарковском.
Сабо: С Тарковским я встречался однажды в жизни. Как-то в Западном Берлине я пошел на его пресс-конференцию. Мне он был интересен, хотелось послушать, как он говорит и реагирует на вещи. Его фильмы и творчество я очень ценю. Ближе всего мне "Андрей Рублев" и "Иваново детство", но и остальные его фильмы очень интересны. Жаль, что такой большой мастер очень рано ушел из жизни.
В целом я могу сказать, что неплохо знаю русский кинематограф, начиная с творчества Эйзенштейна, Пудовкина, Дзиги Вертова. У каждого из них можно было многому научиться, каждый делал нечто такое, что обогатило мировой кинематограф. О Климове, Хуциеве я уже говорил. Немало достойного и в современном российском кино. Взять хотя бы фильмы Никиты Михалкова...
РГ: Я знаю, что вы читаете современную русскую литературу. Конкретно, книги Улицкой. Означает ли это, что Россия продолжает вас интересовать как феномен истории и культуры?
Сабо: Конечно. Да и как может быть иначе, когда речь идет о русской культуре, о культуре Чехова, Толстого, Достоевского, не говоря обо всем остальном, что оказало такое серьезное влияние на всю мировую культуру, в том числе и на меня?
РГ: Свой последний фильм, как когда-то и фильм "Отец", получивший главный приз Московского кинофестиваля в 1966 году, вы снова презентовали в Москве. Ваша картина "Родственники" была включена в конкурсную программу 28-го Московского международного кинофестиваля. Правда, архаика венгерской провинции не всеми тогда была воспринята и понята...
Сабо: Этот фильм я снял по одноименному роману известнейшего венгерского писателя Жигмонда Морица, который входил в обязательную школьную программу. Перечитав роман через 70 лет, у меня создалось впечатление, что он написан сегодня или, во всяком случае, очень созвучен сегодняшнему времени. Как и тогда, сегодня кругом идет борьба за власть и за тех, кто обладает властью, есть коррупция и подкуп. Главный герой романа и фильма - честный, немного наивный человек, которого назначают генеральным прокурором провинциального города, хочет быть хорошим для всех и удержаться во власти, но так не получается. И он кончает жизнь самоубийством.
В 30-е годы, когда люди еще соблюдали законы чести, в такой ситуации они действительно кончали жизнь самоубийством. Сейчас же мой герой остался бы на своем месте или получил бы даже более высокий пост. Люди стали циничнее. Сама политика цинична и все решают деньги. Вершит всем в городе даже не мэр, не генеральный прокурор, а директор банка.
О Европе
и Голливуде
РГ: Что больше всего волнует и беспокоит сегодня европейских киноакадемиков?
Сабо: Волнует все то же. Мы уже не раз об этом говорили. По большому счету, Европа потеряла свой рынок кино, уступив его американцам. На последнем заседании Академии в Берлине, от Восточной Европы мы там вдвоем с Никитой Михалковым, обсуждали - как исправить ситуацию, вернуть европейскому кино европейский рынок. Говорили - почему это произошло, что мы делаем не так, спорили - почему зритель, особенно молодой, отвернулся от европейского кино и смотрит американские блокбастеры. Как поддержать финансово европейский кинематограф?
Восточноевропейское кино
РГ: Сейчас нередко говорят о восточноевропейском кино как об особой категории. Оправданно ли это?
Сабо: Я думаю, оправданно. Ни один кинематограф в мире больше столько не занимается недавней историей своих народов, как кинематограф Польши, Чехии или Венгрии. Надо иметь в виду, что в ХХ веке народы Восточной Европы пережили две глубокие психологические травмы: гитлеризм и сталинизм. И сегодня, пытаясь объяснить - почему мы так живем, откуда в нас то-то и то-то, кино этих стран раз за разом уходит в историю в поисках ответов на насущные вопросы современности. Этого больше нигде нет. Ни в Бразилии, ни в Австралии, ни в Голливуде. Это основная отличительная черта восточноевропейского кино. Можно называть это самокопанием, мазохизмом и упрекать его за это, но это так.
РГ: В таком случае, ваше творчество целиком подходит под эту категорию. Оно целиком пронизано историей. По вашим фильмам можно изучать историю Центральной и Восточной Европы всего ХХ века. От Австро-Венгерской монархии в "Полковнике Редле" и "Хануссене" до гитлеровской Германии в "Мефисто", "Вкусе солнечного света" и "Мнении сторон", эпохи сталинизма и 1956-го года в фильме "Отец" и так вплоть до посткоммунистической эры в фильме "Дорогая Эмма, милая Бебе". Такой историзм - это ваш метод или мироощущение?
Сабо: Я родился и вырос в стране, которая испытала в XX веке слишком много потрясений. Сначала Венгрия была частью Австро-Венгерской империи. Потом стала фашистской. Потом, когда я был ребенком, пережила Вторую мировую. Потом наступил период сталинизма. Потом 1956-й год. Потом долгий странный социалистический период безвременья и застоя. Поэтому мои фильмы, так или иначе, погружены в политические и идеологические проблемы столетия. Они про жизнь, в которой было мало забавного. Хотя я всегда верил в людей и старался наслаждаться жизнью, и счастлив, что сделал то, что сделал.
Поколение шестидесятников...
РГ: Любой художник в процессе своего становления испытывает влияния других мастеров, как предшественников, так и современников. Сегодня с высоты ваших 70 лет, когда мастер в силе, по идее, уже все знает - как и что надо делать в профессии?
Сабо: Самое любопытное, что никто ничего не знает - что и как надо делать. Каждый раз, принимаясь за картину, приходится бороться с материалом, как в первый раз в жизни. Каждый раз все по-новому. Это все миф, что в зрелости художник уже все знает. Век живи - век учись. Что касается влияний, то из венгерских режиссеров я бы выделил Золтана Фабри и Миклоша Янчо. Это два разных режиссера, их стили и мировоззрения абсолютно различны.
Что касается мировых режиссеров, то здесь у меня все всегда менялось. Когда я был студентом, я очень любил итальянский неореализм, с восторгом смотрел "Чудо в Милане", "Умберто Д.". Потом появилась "новая волна", которая оказала на меня еще большее влияние. Особенно Трюффо. Кроме того, я очень полюбил Феллини, Бунюэля и в конце концов даже японцев - Куросаву, к примеру. Последнее из особо сильных влияний - Бергман.
РГ: Взаимоотношения художника и власти, политики и искусства - одна из центральных тем ваших фильмов. Взять хотя бы того же "Мефисто" или недавний фильм " Мнения сторон". Отчего такое внимание этой теме?
Сабо: Я считаю, что между политикой и искусством существует очень тесная связь. Политика хочет завоевать людей, того же хочет и искусство. Политика хочет влиять на массы, искусство тоже хочет возбудить интерес у зрителей. Проблема в том, что сам мир зависим от политики. Мы даже не замечаем, насколько искусство меняется в зависимости от перемен в политике.
РГ: Судя по всему, ваши личные взаимоотношения с властью тоже не были безоблачными и это так или иначе отразилось в ваших фильмах. Я имею в виду недавние сообщения в венгерской прессе, в которых говорилось, что режиссер Иштван Сабо, спасая от тюрьмы своего товарища, в начале 60-х годов одно время был вынужден сотрудничать со спецслужбами... Я понимаю, что вопрос очень щекотливый и ваше право - не отвечать на него, но что стояло за всей этой историей?
Сабо: Я бы не хотел ворошить эту историю. Она мне неприятна.
РГ: Судя по статистике, за почти 50 лет работы в кинематографе вы сняли 23 полнометражные картины. Какая из них для вас остается самой дорогой и близкой сердцу?
Сабо: Конечно, "Отец".
РГ: И "Отец", и "Пора мечтаний" появились в середине 60-х, в период венгерской "оттепели". Именно тогда венгерский кинематограф стал оформляться в явление мирового кино...
Сабо: Мне и моему поколению, можно сказать, повезло. После периода сталинской культурной политики начала 50-х годов в 60-е в Венгрии многое изменилось. В процессе консолидации венгерского общества после трагедии 1956-го кино сыграло очень важную роль. Мы могли говорить и говорили практически обо всем, что волновало общество и людей, вплоть до критики идеологии. Тогда-то и стали появляться шедевры венгерского кино: фильмы Миклоша Янчо "Бедные парни", "Звезды и солдаты" Кароя Макка, "Пятая печать" Золтана Фабри. Мы росли в этой атмосфере и говорили то, что думали. Не скажу, что для нас не существовало табу. Например, мы не могли говорить ничего нелицеприятного о Советском Союзе или КПСС. Но в самой Венгрии запретных тем было очень мало.
РГ: Чем объяснить, что после необычайного взлета 60-70-80-х годов венгерское кино в последние два десятилетия, как раз в эпоху перемен, потеряло, что ли, былое вдохновение и не очень сильно о себе заявило? Хотя то же самое можно сказать и о кинематографе других стран Восточной Европы, прежде всего Чехии и Польши.
Сабо: В 60-е годы венгерское кино было очень успешным, потому что говорило о вещах, интересных всем: рассказывало про жизнь за тем занавесом, за который было так тяжело заглянуть. Самые успешные венгерские картины повествуют как раз о жизни в условиях диктатуры. После смены общественно-политического строя все кануло в Лету. Мы - венгры, чехи, поляки - во многом перестали быть интересными, потому что сегодня мы живем, как и другие.