Оперой La Rondine ("Ласточка") Джакомо Пуччини закрыл сезон Лос-Анджелесский оперный театр. Много лет его художественным руководителем является Пласидо Доминго, имя которого способно привлечь лучших певцов и музыкантов. Кери-Линн Уилсон, дирижер "Ласточки", - одна из них.
Кроме того что она дирижер-женщина, что уже в диковинку, у нее еще русские корни, она владеет русским языком и бывает на гастролях в России. Мы встретились с ней еще в Калифорнии незадолго до ее очередного путешествия в Петербург на фестиваль "Белые ночи". В Мариинском театре Кери-Линн Уилсон будет дирижировать оперой "Травиата" (5 июля) и гала-концертом Василия Герелло в Концертном зале (8 июля). Высокая молодая блондинка, по-русски говорит с акцентом, но язык не ломает, и словарный запас у нее очень приличный. Еще до интервью я выяснила, что она на четверть - канадская украинка, но к изучению русского ее подвигла не только семья.
Российская газета: Первый вопрос: как вам пришло в голову стать дирижером? Это, кажется, одна из последних профессий, где мужской шовинизм держится насмерть.
Кери-Линн Уилсон: Все меняется. Еще не так давно, каких-нибудь семьдесят лет назад, вы и в оркестре бы не нашли ни одной женщины. А так потихоньку-потихоньку мы захватываем позиции. Вот уже в Венской опере концертмейстером стала женщина, что само по себе неслыханно - это был такой мужской оплот, что и не пробить!
РГ: Почему же все-таки женщины так неохотно впускаются в эту профессию, даже если оставить в стороне предрассудки?
Уилсон: Некоторое рациональное зерно в этом есть: профессия дирижера предполагает колоссальные физические нагрузки. Конечно, это творчество, но это еще и шесть часов в день непрерывных изнурительных движений. Хрупким дамам здесь делать нечего, надо быть очень спортивной. Я вот с детства увлекаюсь плаванием, это поддерживает физический тонус и позволяет выдержать нагрузки. Но тем не менее элемент предрассудков еще очень силен, и для меня удачно получилось, что я родилась и выросла в Канаде - стране либеральной, свободомыслящей.
РГ: Но все же Джульярдскую школу музыки в Нью-Йорке вы окончили по классу флейты.
Уилсон: В том-то и дело, что не окончила. Я ушла оттуда за восемь месяцев до окончания, но годы обучения были потрачены не зря: по-моему, дирижеру очень полезно побыть в шкуре музыканта, играть хотя бы на одном инструменте. Я вот кроме флейты играю на скрипке и фортепиано и радуюсь этому умению.
РГ: А петь не пробовали?
Уилсон: Упаси боже! Я вообще по отцовской линии из музыкальной семьи: отец - дирижер, бабушка - музыкант, дед - оперный тенор. И вот деду вздумалось сделать из меня оперную певицу. Слух у меня абсолютный, а голосом природа обидела, и я эти уроки пения ненавидела всей душой. Смешно сказать: став уже дирижером, я долгие годы работала только с симфоническими оркестрами и отвергала все предложения оперных театров. Я себе не признавалась, но это были остатки того детского отвращения, которые я не могла превозмочь. Но потом Пуччини, и оперный Чайковский, и Мусоргский избавили меня от этих комплексов, и сейчас я с удовольствием работаю в опере.
РГ: А какая опера была первой, помните?
Уилсон: Еще бы! "Лючия ди Ламмермур" в Вероне. Мне ее предложил мой агент, кстати, он же и агент Пласидо Доминго. Я волновалась страшно - все же Италия. Но виду не подала, и был большой успех, и предложения посыпались, а было мне всего тридцать лет. Уже потом я вернулась в Верону дирижировать "Мадам Баттерфляй" в постановке самого Франко Дзеффирелли...
РГ: А теперь вернемся к языку нашего общения. Когда и почему вы стали изучать этот язык?
Уилсон: Я довольно спокойно относилась к своему происхождению, тем более что украинка я - только на четверть. Перелом наступил три года назад, когда меня пригласили дирижировать Украинским национальным оркестром. А потом была Москва, куда мы приехали с мужем (легендарным Питером Гелбом, нынешним главным менеджером Метрополитен-опера, в прошлом - агентом Владимира Горовица. - Прим. М.О.) и общались с замечательным Валерием Гергиевым. Он и пригласил меня в Мариинский дирижировать "Мадам Баттерфляй" и "Богемой" Пуччини. И это было такое родство музыки и слушателей, такой уровень понимания, который, как мне казалось до того, просто не существовал. Я вдруг почувствовала себя частью огромной семьи, и это чувство велело мне понимать русский язык, общаться на нем, быть, что называется, своей. Ну и понеслось! Я дала себе слово - общаться с оркестром только по-русски. Обзавелась русской подругой в Нью-Йорке, она преподавала мне русский язык, и я его выучила за два года и стала ездить в Россию уже почти как к себе домой. Четыре раза дирижировала оркестром Мариинского театра, записала диск с оркестром Спивакова. В январе этого года отдирижировала "Богему" в Большом театре, в общем, уровень "русскости" в крови стал повышаться драматически.
РГ: А что в планах?
Уилсон: В ноябре буду опять дирижировать в Большом "Тоской" и "Богемой", но, когда руководство театра спросило, над чем бы я хотела работать дальше, я буквально вскрикнула: "Только над русским репертуаром, только над русским!". Тогда где-то под потолком пропорхнуло имя Шостаковича - "Леди Макбет Мценского уезда", и сейчас ведутся переговоры по этому поводу.
РГ: То есть ваша карьера в России становится триумфальной...
Уилсон: Я чувствую, что в России становлюсь все более востребованной. Вот недавно, в мае, в Большом зале консерватории с большим успехом прошел концерт Анны Нетребко. Она пела в сопровождении Государственного академического Большого симфонического оркестра имени П.И. Чайковского, художественным руководителем которого является замечательный музыкант Владимир Федосеев, а дирижировать пригласили меня. Боже мой, какая там публика! Много цветов, а один молодой человек пробрался на сцену и подарил мне матрешку - это было так трогательно! Сейчас еду в Петербург на фестиваль "Белые ночи" дирижировать "Травиатой"...
РГ: Вы еще не дирижировали русскими операми...
Уилсон: Нет, не приходилось. Симфоническими произведениями русских композиторов - да, и много, а операми - пока нет.
РГ: И кто же из русских симфонистов вам ближе всех?
Уилсон: Безусловно, Шостакович. Люблю Чайковского, Бородина, Прокофьева, но в Шостаковиче просто растворяюсь. Я дирижировала почти всеми его симфониями. Когда слышу его музыку или, паче того, управляю оркестром, исполняющим Шостаковича, мне кажется, что мира за пределами этой музыки просто не существует, это как своя законченная Вселенная. И свой контакт с русской оперой мне бы хотелось начать именно с него, а затем уже переиграть все без исключения - от Глинки до самых современных авторов. Я очень-очень жадная. Мечтаю об "Онегине", "Пиковой даме", "Борисе Годунове"...
РГ: И, конечно же, в России.
Уилсон: А вот и нет! Сначала - в Европе, в Америке, потренироваться здесь, нарастить мускулы, разогреться, а вот потом уже можно и в Россию.