Недавно я расспрашивал о войне фронтовика Владимира Титовича Пивоварова.
В 1942 году Пивоварову было двадцать, он командовал разведчиками дивизиона гвардейского артполка. Как самое тяжелое ему вспоминаются не бои, а летнее отступление от Харькова до Сталинграда:
- ...Жара, пыль, гимнастерки от соли блестят, как рыбья чешуя. Тылы сбежали, и у нас ни еды, ни воды. Пить хочется! Тут вдруг: "Стой!.. Коммунисты, комсомольцы - вперед..." Оказывается, где-то впереди якобы немцы уже. Спешно выдвигаемся, и тут видим маленькое озерцо, скорее даже болотце. Сразу не до немцев стало. Все, как безумные, кинулись к озерцу.
Владимир Титович вдруг осекся, будто в горле у него пересохло, как тогда, летом сорок второго. Потом произнес:
- Об этом у Некрасова, у Виктора, есть, прочитайте. Там про наше отступление - ну буквально, все как было...
Махорка подробностей
Я пришел домой, открыл "В окопах Сталинграда".
Все так и есть: и про раскаленную степь, и про неразбериху в отступающих частях...
Детали у Некрасова - это как рассыпавшаяся на ладони махорка. С виду просто крошки. Но, аккуратно собранные, сжатые вместе, туго завернутые, они начинают теплиться. "Я помню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. Маленький, еще дымившийся окурок. И это было страшнее всего, что я видел до и после на войне..."
Сталинский лауреат
Поразительная все-таки вещь "В окопах Сталинграда". Вскоре после публикации (журнал "Знамя", 1946 год) она получила Сталинскую премию, но ни тогда, ни сегодня никто не найдет в повести ни слова официальной фальши.
В Сталинграде солдаты чувствовали себя не под вождями, а под Богом. В окопах не бывает атеистов - но чтобы открыто утверждать это в 1946 году и рассказать, как жители Сталинграда молились Богородице, а наших бойцов вела за собой Вифлеемская звезда, - для этого мало таланта. Тут нужно иметь бесстрашие, ум и чистую душу.
Все это было у капитана Виктора Некрасова, который начал писать книгу в госпитале на исходе войны. Врач сказал ему, что лучший способ разработать раненую руку - развивать моторику. Например, рисовать или писать. И Некрасов с удовольствием рисовал (архитектор по первому образованию!) и писал.
Кинорежиссер Евгений Лунгин (он вырос в семье, близким другом которой был Некрасов) рассказывал мне: "Эта книга похожа на самого Виктора Платоновича. В моей комнате с детства висел рисунок "Три мушкетера", сделанный Некрасовым. Он и сам был в моих глазах мушкетером. Представьте себе постаревшего Д Артаньяна - вот таким был Некрасов. О нем можно было сказать: вот этот человек - само благородство..."
"Не хочешь на Запад - поедешь на Восток..."
Некрасов написал еще немало книг, но все время возвращался к первой повести. Многое писал будто бы вдогонку ей, уточняя то, что в ней упоминается мимоходом или вовсе не упоминается. Так к зарубежному изданию он написал предисловие, которое кажется забытой и вот вдруг обнаруженной первой главой книги.
"...Пройдя пешком от Ростова до Волги, запасной наш саперный батальон обосновался в захудалой деревушке Пичуга на крутом берегу и стал долбить колхозными лопатами насквозь промерзший грунт. Никто из нас, командиров, в глаза не видал живой мины, детонатора, взрывателя, бикфордова шнура. Оружия не было. Стрелять не умели. За всю зиму каждый солдат на стрельбище делал по одному выстрелу - патронов и на фронте-то было в обрез. К весне 42-го года рядовой состав был отправлен в Крым, где и сложил свои кости, а комсостав - полковыми инженерами в действующую армию, в район Донца. Оружия по-прежнему не было.
Из станицы Серафимович наш полк выступил с палками вместо винтовок. Полковая артиллерия - бревна на колесах от подвод. Во всем полку только две учебные винтовки - их несли два ассистента по бокам знамени, святыни полка. Мы бодро - "с места песню!", рубанули шаг, и бабы зарыдали: "Родимые вы наши, с палками-то на немцев!.."
Эти строки, Виктор Некрасов писал, будучи изгнанником.
Да, Франция не была ему совсем чужой, он провел в ней раннее детство - мать окончила медицинский факультет Лозаннского университета и в начале Первой мировой работала в парижском госпитале. Но вовсе не в сомнительном статусе диссидента капитану Некрасову мечталось вернуться в Париж, а в качестве гражданина страны, победившей фашизм.
Рассказывает Евгений Лунгин: "Все его поступки и заявления были открытыми, он никогда не прятался, не писал анонимно, не прикрывался псевдонимами. В партию вступил в разгар самых страшных боев в Сталинграде. Как сказал его друг-фронтовик: тогда это было равнозначно вступлению в смертники. И вот бывшие тыловики и штабисты запросто исключили его из партии. У него забрали даже медаль "За оборону Сталинграда", которой он дорожил больше всех остальных наград..."
В протоколе обыска - 60 страниц. Унесли семь мешков книг. Забрали пишущую машинку и фотоаппарат.
5 марта 1974 года Некрасов написал письмо Брежневу: "...Пусть лучше уж читатель обойдется без моих книг, он поймет, почему их не видно. Он, читатель, ждет. Но не пасквилей, не клеветы, он ждет правды. Я никогда не унижу своего читателя ложью. Мой читатель знает, что я писал иногда лучше, иногда хуже, но, говоря словами Твардовского, "случалось, врал для смеха, никогда не лгал для лжи..."
Вместо ответа Некрасова выдворили. Сказали, что иначе - "не хочешь на Запад, поедешь на Восток..."
Самый тяжелый - День Победы
Сталинград ему снился во Франции. Он скупал у букинистов французские и немецкие газеты военного времени - те, где попадалось что-то о Сталинграде. Находил в них аэрофотоснимки, разглядывал с лупой, и ему казалось, что он видит блиндаж, где прожил сорок два дня.
Когда во Франции ему удалось издать избранное, он назвал эту книгу "Сталинград" и открыл ее снимком:
"В. Некрасов на Мамаевом кургане. 1973 год".
Писатель-фронтовик Вячеслав Кондратьев, встречавшийся с Виктором Платоновичем в Париже, вспоминал, что самым тяжелым днем за границей для Некрасова был День Победы. "В этот день он бродил по Парижу в безуспешных поисках хотя бы одного русского, который воевал бы, чтобы с ним, а не одному выпить рюмку водки..."
Некрасов умер в Париже 3 сентября 1987 года.
Первый памятник
Несколько лет назад в Ростове-на-Дону на стене Дома офицеров открыли мемориальную доску с надписью: "В этом здании, в Театре Красной Армии, работал актером Виктор Платонович Некрасов (1911-1987), писатель-фронтовик".
Немногие знают, что автор прославленной книги до войны окончил театральную студию при Киевском театре русской драмы.
А вот в Волгограде память об авторе "В окопах Сталинграда" до сих пор, насколько мне известно, не увековечена.
Кстати, первый памятник павшим был поставлен в Сталинграде именно по эскизу старшего лейтенанта Некрасова. Это произошло сразу после окончания боев, памятник был деревянный, и краску с него быстро смыли дожди.
Из повести "В окопах Сталинграда"
...За "Красным Октябрем" все еще что-то горит... Голова слегка кружится, и в теле какая-то странная легкость. Так бывает весной, ранней весной, после первой прогулки за город. Пьянеешь от воздуха, ноги с непривычки болят, все тело слегка ломит, и все-таки не можешь остановиться, и идешь, идешь, идешь куда глаза глядят, расстегнутый, без шапки, вдыхая полной грудью теплый, до обалдения ароматный весенний воздух.
Взяли все-таки сопку. И не так это сложно оказалось. Видно, у немцев не очень-то густо было. Оставили заслон, а сами за "Красный Октябрь" взялись. Но я их знаю, так не оставят. Если не сейчас, то с утра обязательно отбивать начнут. Успеть бы только сорокапятимиллиметровки сюда перетащить и овраг оседлать...
Вифлеемская звезда сейчас уже над самой головой. Зеленоватая, немигающая, как глаз кошачий. Привела и стала. Вот здесь - и никуда больше.
Луна выползла, болтается над самым горизонтом, желтая, не светит еще. Кругом тихо, как в поле. Неужели правда, что здесь бой был?..