Евгений Евтушенко: Мои стихи - это камертон жизни

Евгению Александровичу Евтушенко исполняется 75 лет. Свой день рождения он отметит юбилейным вечером в Политехническом музее. Здесь будет принимать поздравления от близких друзей и почитателей, читать новые и полюбившиеся старые стихи. К юбилею поэта телеканал "Культура" покажет премьеру документального фильма "Я - разный" (18 июля, 20:30). Накануне Евгений Александрович ответил на вопросы "РГ".

Российская газета: Вы много ездите по России, какие впечатления?

Евгений Евтушенко:  Я как человек, который родился в СССР, неравнодушен к читателям и в бывших советских республиках. В этом году я уже раз десять был на Украине, и меня там ждут еще три или четыре выступления. После концертов мне было трудно ходить по улицам, люди останавливали, пожимали мне руку. Они говорили о том, что моя поэзия помогает жить, что мои стихи - это камертон жизни. Но знаете, не я это придумал. Это традиции мировой литературы, которая соединяет людей. Опять проникаешься верой в великую объединительную роль искусства и поэзии. Я никогда не ощущал этого так ясно. Я поэтому-то и ушел из политики. Ведь когда писатели занимают строго очерченные позиции по отношению к какой-либо партии или одной стране, то это их ограничивает, и они начинают хуже писать. Идеальная вещь для художника - быть беспартийным. Но принадлежать той партии, которая называется совестью народа.

РГ: Какие изменения, на ваш взгляд, происходят в стране?

Евтушенко:  Россия стала более открытой страной. Но еще не до конца, не с такой щедростью, как она могла бы. Мы можем многое дать миру, многое показать. Вспомните, как мы все гордились недавними победами на чемпионате по футболу, какой был взрыв патриотизма после игры наших с голландцами. Было видно, как россияне хотели радоваться за самих себя любой ценой. И было ощущение, что как будто каждый из нас забивал голы. Почему-то многие такую радость не ощущают сегодня, когда читают великие русские произведения... Недавно я выступал на Грушинском фестивале. Так вот, если привезти туда любого иностранца, даже настроенного против русских, то я убежден, что он влюбится в Россию после этого. У нас есть чем гордиться. Но мы не умеем это показывать даже самим себе. Поэтому мы и самих себя не очень-то долюбливаем.

РГ: Вы неоднократно говорили, что настоящая поэзия проявляется в ее действенности. Вам удается изменять окружающий вас мир?

Евтушенко: Поэт должен приходить в этот мир с верой в то, что он способен изменить его. Мне кажется, что любой человек должен испытывать это чувство, особенно в молодости. Если просматривать всю историю человечества, то окажется, что мы сохранили свою совесть только благодаря великому искусству. Даже Библия - это, с одной стороны, религиозная книга, но, с другой стороны, - это поэтический текст. В литературной форме в ней высказан ряд произнесенных впервые мыслей. Первая поэзия в мире - это колыбельные песни наших матерей. Поэтому в искусстве всегда есть что-то близкое и родное, материнское. Такое же отношение должно быть и у человечества к искусству, схожее с благодарностью детей к своим духовным родителям. А этого все-таки, на мой взгляд, сегодня не хватает. Люди стали ленивыми, избегают сложных вещей.

Понятно, что не все идеи реализуются, не все удается. Но не нужно падать духом. Ведь не существует той мечты, которая полностью бы сбылась. В этом есть и что-то грустное, и что-то оптимистичное. После тебя остается наследие, остается то, что должны доделать твои дети, будущие поколения.

РГ: Вы все время находитесь в эпицентре событий. Как вам удается сохранять творческую и жизненную энергию?

Евтушенко:  Я считаю, что равнодушие - это скрытый вид агрессии. А я - не агрессор. Я набираюсь энергии от других людей. Сорок пять тысяч глаз, смотревших на меня, когда я читал стихи на Грушинском фестивале, посылали мне столько положительных импульсов, что мне хватит этого еще на долгие годы. Когда я еду на гастроли, то я знаю, что я еду за энергией. Долг платежом красен. И я в ответ отдаю себя. Поэт должен всегда ощущать себя должником. Если в нем нет чувства благодарности, то и нет большого поэта.