68 процентов россиян собирались смотреть Олимпиаду в Пекине. Замечено, спорт меняет душевный настрой общества, перед решающими соревнованиями люди на улицах становятся доброжелательнее и внимательнее друг к другу. Но спортивные чувства не всегда милы и сентиментальны, все мы помним варварские погромы футбольных фанатов.
Патриотизм от спорта - первый шаг к расцвету здорового патриотизма или последнее, что может сплотить людей? Об этом рассуждает писатель и историк Игорь Волгин.
Российская газета: Игорь Леонидович, скажите нам, как историк, в Древней Греции Олимпийские игры тоже способствовали поднятию патриотическому духу?
Игорь Волгин: Первое дошедшее до нас имя олимпийского чемпиона, высеченное на одной из античных колонн, звучит красиво: Корэб из Элиды. Не знаю, как и при каких обстоятельствах он победил, но уверен, что встречали его в Элиде как национального героя. Вернее, как городского, полисного героя. Ибо на протяжении первых веков существования Олимпийских игр все участники были, разумеется, эллинами. Но, очевидно, это не мешало населению каждого отдельно взятого города-государства испытывать чувство, которое мы ныне именуем чувством патриотизма. Пусть это был местный, локальный патриотизм, но, думается, он проявлялся не менее бурно, чем в наши дни (хотя до переворачивания колесниц, надо полагать, дело все же не доходило). И, конечно, этот здоровый энтузиазм способствовал сплочению горожан вокруг своих архонтов, стратегов и прочих геронтов.
РГ: Олимпиада воспринимается как праздник не только для тех, кто участвует в соревнованиях, но и для тех, кто остался дома болеть за свою страну...
Волгин: В олимпийском гимне, сочиненном бароном Пьером де Кубертеном, поется: "О спорт, ты - радость!" Имеется в виду в первую очередь радость, испытываемая атлетами в дни состязаний. Но победы на спортивных аренах вызывают взрыв ликования и внутри национальных сообществ, к которым принадлежат упомянутые атлеты. Лучшие качества нации как бы персонифицируются в пловцах, прыгунах, фехтовальщиках, футболистах... Но самое интересное, рекорды, свидетельствующие о прекрасной физической форме рекордсмена, его телесных возможностях, проецируются, так сказать, на "духовное тело" его государства. Нация как целое отождествляет себя со спортивной командой и присваивает себе все достоинства чемпионов.
РГ: Что, естественно, ошибочно?
Волгин: В этом есть доля истины. Никакая физическая победа невозможна без серьезных духовных усилий. Но как говаривали древние: "Надо молиться, чтобы в здоровом теле был здоровый дух".
РГ: У нас же в качестве крылатого выражения часто используется усеченный вариант "в здоровом теле - здоровый дух".
Волгин: Спорт - это игра. И только игра. Один мой знакомый, страстный поклонник "Спартака", умер от инфаркта прямо у экрана телевизора, когда стала проигрывать его любимая команда. Такие случаи не столь редки - и у нас, и за рубежом. Как всемирное счастье, если верить Достоевскому, не стоит слезинки одного замученного ребенка, так и никакая спортивная победа не стоит человеческой жизни. Я что-то не припомню, чтобы люди умирали от избытка чувств, узнав о вводе войск в Ирак или Афганистан, о "Норд-Осте" или крушении нью-йоркских башен-близнецов. И уж точно ликующая толпа не высыпала на улицы в связи с открытием генома человека, появлением Интернета или сочинением поэтом N. гениального стихотворения.
РГ: А как же тогда быть с чувством патриотизма?
Волгин: Патриотическое одушевление здесь тоже возможно. Но это "отложенное", "замедленное" и в известном смысле маргинальное чувство. Спортивный же успех сравним лишь с военной победой: эмоции возникают немедленно, массово и стихийно. Не пытайтесь уверить фаната, что в мире есть вещи поважнее, чем выход его команды в финал.
РГ: А может, пусть лучше будет такой спортивный патриотизм, чем вообще никакого?
Волгин: Спорт уже давно стал частью политики, вернейшим средством достижения государственных целей. Я имею в виду не только такие откровенно политизированные действа, как берлинская Олимпиада 1936 года или московская 1980-го. Любое крупное международное соревнование становится событием политическим. "Мы" победили "их" - значит "мы" лучше, причем во всех отношениях: экономическом, военном, культурном, нравственном, сексуальном... Конечно, спорт может быть "адекватен" стране, ее высокому уровню жизни, ее экономическому могуществу, степени ее свободы, наконец. (Кстати, в древних Олимпийских играх могли участвовать только свободнорожденные граждане.) Но, увы, спорт далеко не всегда индикатор. Нередко - и мы знаем такие примеры - за мускулистыми спинами чемпионов нельзя различить совершающиеся на их родине непотребства. А стоны "униженных и оскорбленных" могут заглушаться неистовыми воплями болельщиков. Забитые голы, конечно, способны сплотить нацию. Но - лишь на очень короткое время. Беда, если нацию не сплачивает ничто другое.
РГ: Получается, спорт создает своего рода всеобщее заблуждение?
Волгин: Спорт гипнотичен - ибо он создает видимость единения людей, ни в чем остальном между собой не согласных. Как и бои гладиаторов в Древнем Риме, он служит идеальной отдушиной для выпуска социального пара, способом умирения общественных страстей. Он обладает потрясающей эстетической силой, удовлетворяя наше чувство "чистой красоты". Спорт - это предельное воплощение индивидуализма и конкуренции, с одной стороны, и сотрудничества и коллективизма - с другой.
РГ: А деньги в спорте?
Волгин: В наши дни спорт - это еще и часть массовой культуры, которая прекрасно помнит об извечной формуле "хлеба и зрелищ". Впрочем, второе нередко призвано заменить первое. Спорт - часть мирового шоу-бизнеса и просто бизнеса, вкладывающего свои деньги в высокодоходное предприятие. Спорт уже неотделим от рекламы, от телевизионной картинки, от допинговых скандалов и борьбы (часто далеко не спортивной) различных кланов. Он становится профессиональным и все больше удаляется от олимпийского идеала, когда на арену выходили люди, для которых спорт был не единственным смыслом жизни, а органической ее частью. (Кстати, упомянутый выше Корэб из Элиды "в миру" был поваром.) Пифагор побеждал в кулачных боях, не бросая при этом своих вычислений, Гиппократ сходился с другими борцами, не забывая о пациентах. Античные интеллектуалы хотели быть совершенными во всех отношениях людьми. "И значит - это был хороший тон, // когда поэты к финишу бежали. // И лавры олимпийские Платон // чтил, будто философские скрижали!" В Древней Греции олимпийские чемпионы получали лавровые венки, статуи, освобождение от налогов, пожизненное содержание... В современном спорте происходит "монетизация льгот": гонорары иных спортсменов сопоставимы с доходами олигархов. Таковы правила игры. И все-таки в спорте, как и в искусстве, лучше всего остального действует закон бескорыстия. Впрочем, истинный патриотизм тоже всегда бескорыстен. Он не задается сакраментальным вопросом: "Родина, скажи мне, за что я обязан любить тебя?"