Поделиться
76 процентов россиян хорошо осведомлены о трагических событиях в Южной Осетии, 83 полагают, что там происходит "полномасштабный военный конфликт или даже война", 59 процентов опрошенных сходятся и в том, что России следовало срочно вмешаться в ситуацию - таковы данные ВЦИОМ.
Как отразилась столь консолидированно воспринятая война в общественном сознании - наш разговор с экспертами.
Психология солидарности
Только что вернувшаяся из Северной Осетии группа психологов, помогавшая беженцам справиться с навалившейся на них бедой, не хотела уступать место новой бригаде, рассказала Татьяна Дмитриева, директор Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии имени Сербского. Рвалась вернуться и помогать еще.
- И в моем окружении все - члены семьи, друзья, знакомые - внимательно следили за информацией. Август, жара, отпуска, а теле-, радионовости и газеты нарасхват, - говорит она.
Бурная реакция и сильная поддержка, по ее мнению, обеспечены тем, что россияне знают ситуацию в регионе: "Сколько людей ездили отдыхать в Грузию, Абхазию. И жили не в пятизвездочных отелях, снимали комнаты, все знали из первых уст".
Грузия, долго воспринимаемая как родная страна, - посмотрите, сколько грузинских обычаев в России, как любят у нас грузинские застолья и грузинские тосты, - теперь стала объектом сложных чувств.
Но острое гражданское внимание, общность взглядов и схожесть мнений еще пока не означают солидарности, подчеркивает социолог Иван Климов.
Солидарность предполагает готовность к совместным действиям и инвестированию личных ресурсов в общее дело.
В случае войны это не обязательно готовность воевать, но и тратить свое время на сдачу донорской крови, готовность делиться вещами, деньгами.
Впрочем, по свидетельству очевидцев, количество частной и государственной помощи осетинским беженцам было такое, что у них не оставалось ни одной проблемы - что есть, как одеться, где лечиться, где учиться. И даже степень комфорта проживания устраивала.
Помимо реакции общественной солидарности была отмечена реакция, которую один из журналистов назвал эффектом спортивных болельщиков.
Война - подлинная трагедия, а народ сидит у телевизоров и болеет, как за Олимпиаду. И чуть ли не готов кричать "Оле! Оле! Оле!"
- Такие реакции связаны с пристрастием к жанру реалити-шоу, - объясняет социолог Иван Климов.
Не стоит особенно сетовать или удивляться по этому поводу, считает социолог Михаил Черныш. Все современные войны для большинства людей показываются в жанре информационного сериала.
- Когда началась "Буря в пустыне", я проживал в США и наблюдал по американскому ТВ такой информационный сериал, - рассказывает он. - Американские генералы рассказывали американским гражданам, куда и как они собираются нанести удар, показывали блистательные действия американской авиации, все ракеты, показанные по телевизору, всегда попадали точно в бункер иракских солдат. Война в реальности отличалась от демонстрируемого на экране.
Поскольку мы живем в постмодернистскую эпоху, иной вариант уже нигде и никогда невозможен, считает Михаил Черныш. Все войны - за исключением мировых на тотальное уничтожение - будут смотреться как информационный сериал. Война в Грузии тоже стала своего рода информационным сериалом. У американцев научились.
Удачный бой
Информационная война, неминуемо сопровождающая войну реальную, выиграна или проиграна?
- Я категорически не согласен с теми, кто говорит о проигрыше в информационной войне, - говорит известный политолог Глеб Павловский. - Концепция защиты Южной Осетии посредством принуждения Грузии к миру принята обществом.
Со стороны либералов раздаются упреки, что информационное пространство завоевано благодаря государственным телеканалам, - говорит Михаил Черныш. - Но то, что показывали на гостелеканалах, резонировало с общественным сознанием, с восприятием рядового человека.
Антироссийская грузинская позиция, нарушающая историческую логику взаимоотношений российского и грузинского народов, была оскорбительна для российского общественного сознания, подчеркивает он.
Поскольку общность восприятия - вещь неустойчивая и поддержка может обернуться ощущением массовой катастрофы или трагедии, как это было с чеченской войной, информационная война не заканчивается вместе с войной реальной.
- Очень важно вовремя подносить боеприпасы, - считает социолог Иван Климов.- Должно быть представлено максимальное количество обстоятельств, фактов, материалов: что делали одни, что - другие, какие решения принимались.
На западном фронте без перемен?
- 60 на 60 - таково противостояние общественного мнения в России и на Западе. В России около 60 процентов одобряют действия российской власти в конфликте, а на Западе 60 процентов убеждены, что она - агрессор,- говорит телеаналитик Даниил Дондурей.
Говоря о проигрыше России в информационной войне с западными медиа, не будем забывать, что среди российских СМИ нет глобальных медиа, подчеркивает Глеб Павловский.
- А раз мы не представлены в мире глобальных СМИ, нам приходится рассчитывать только на их добрую волю. Это затрудняет выигрыш.
Но самое главное, по мнению Павловского, то, с каким образом России в западных СМИ мы имеем дело.
Он уверен, что западный мир переживает вспышку "расизма" в отношении России.
- Посмотрите любые 10 статей, и вы увидите, что россияне там представлены как марсиане, свалившиеся на Землю, - говорит Глеб Павловский. - И, что важно, мы виноваты в том, что мы чужие. Мы обиженно объясняем, что мы правы, а интересует ли их наша правота?
Расистский образ России как чудовища, мрачного медведя (в англо-саксонской мифологии медведь, кстати, очень недобрый зверь, не мишка) ограничивает нам пространство для маневра в информационной войне с Западом.
Но, несмотря на это, позиция западных СМИ существенно разнится, уверен Михаил Черныш. Запад сходится во мнении, что, развязав войну, Саакашвили поступил неправильно. Передачи CNN напоминали советскую пропаганду времен застоя, но BBC постепенно переходило к более сбалансированным позициям и передавало репортажи не только из Грузии, но из Москвы, из Цхинвала. Ведь это компания BBC показала Саакашвили жующим свой галстук.
- Если бы действия нашего телевидения были вернее и точнее, удалось бы избежать негативного восприятия России как агрессора, - уверен Даниил Дондурей. - Телевизионные машины действуют как системы "Град", - обстреливают квадрат за квадратом. Где же "точечные удары" по общественному восприятию.
Эффект Фельгенгауэра
Что происходит в головах элиты? Как оценивает войну экспертное сообщество? Одно из самых обсуждаемых событий в этой теме - "эффект Фельгенгауэра". Павел Фельгенгауэр, считающийся известным военным экспертом, поспешил с оценками непобедимой мощи грузинской армии и вскоре стал объектом многочисленных интернет-насмешек.
- Эксперты - люди говорящие, - поясняет Иван Климов. - Они должны быстро сформировать свою позицию, потому что к ним обратятся за комментариями. От этого попадания впросак. Чтобы во всем разобраться, нужно время, а его нет.
Беда экспертного сообщества еще и в том, что его по большей части составляют журналисты, считает Иван Климов. Хорошие, риторически эффективные, но без специального образования.
- Очевидный эффект войны - раскол экспертного сообщества, - считает социолог Михаил Черныш. - Некоторые эксперты скатываются с умеренных позиций на крайние. Война по определению явление радикальное. Павел Фельгенгауэр - человек либеральной позиции, критично настроенный к российской власти. Естественно, что в этой ситуации он стал еще более критичным.
- Наше экспертное сообщество не представляет интересы ни общества, ни государства, это отдельная корпорация, - считает Глеб Павловский. - Как всегда в таких случаях, часть играет за Россию, часть - за ее врагов. Но в данном случае консенсус все-таки более высокий, чем, например, во время чеченской войны.
Хотя стал заметен еще один опасный крен. Другая часть экспертного сообщества увлеклась ролью "ястребов", пытаясь говорить более жестко, чем военные, и требуя разобраться с "пятой колонной" в стране.
- Самое опасное сейчас - начать спорить "по законам военного времени", - считает известный писатель Дмитрий Быков.- Типа любой, кто думает иначе, - коллаборационист, предатель и подрыватель интересов. У меня вообще очень простой критерий при оценке чужих мнений. Если кто-то со мной не согласен - это нормально, я к этому привык, согласны со всеми только амебы, и то не уверен. Но если человек, не слушая аргументов, призывает немедленно меня заткнуть, ликвидировать, репрессировать или советует мне убираться вон из страны, которая мне якобы так не нравится, - он не доказывает этим ничего, кроме своей неправоты. Воюющей - или по крайней мере переживающей мировую изоляцию - стране всегда нужна солидарность. Но я не готов солидаризироваться с теми, для кого эта трагическая ситуация - только повод уничтожить всех оппонентов, а себя ощутить хозяевами положения. Они кажутся мне мародерами, потому что попытка нажить на войне любой капитал - от финансового до идеологического - как раз и называется мародерством.