Мамин-Сибиряк переписал финал "Серой шейки", узнав о море детских слез

Самое глубокое из детских произведений Мамина-Сибиряка принято помещать в разделах "Рассказы о животных" или "О природе". Но разве о водоплавающих повествует "Серая Шейка"?

Дмитрий Наркисович Мамин (псевдоним Мамин-Сибиряк) родился в уральском поселке Висим 25 октября 1852 года в семье настоятеля церкви. Фамилия Мамин когда-то произносилась, очевидно, с ударением на последнем слоге, поскольку происходит от татарского имени Мамин или башкирского Маминь.

Предки писателя по линии отца, Наркиса Матвеевича, были православными священниками на границе с Ордой. Род матери, Анны Степановой, восходил к шведскому солдату, взятому в плен под Полтавой.

Под потолком

В центральном екатеринбургском книжном магазине ищу Мамина-Сибиряка. Говорят, уже вышли четыре тома нового Собрания сочинений. Но найти в такой чаще книг очень трудно.

Зову на помощь девушку-консультанта. Ищем вместе, то приседая к полу, то задирая головы к верхним полкам. Наконец находим Мамина под самым потолком.

Сажусь на стул, листаю книги и забываюсь: сколько мне незнакомого, а вслед за тем, что знакомо, идут рукописные варианты, комментарии, приложения. А в начале первого тома - фотография юного Дмитрия Мамина. Чуть взлохмаченный молодой человек с красивыми и дерзкими глазами. Абсолютно современное лицо. Взгляд авантюриста и эстета. Сразу видно: парень знает себе цену.

Странно даже, почему издатели не догадались дать этот снимок на обложку? Девушки хотя бы из любопытства непременно вертели бы в руках этот том, а может, и покупали бы вместо гламурных книжечек-однодневок.

Семинарист, ветеринар и юрист

Сделана эта фотография в ту пору, когда сын священника бросил семинарию и в согласии с "духом времени" решил учиться на хирурга. Поступил в Петербургскую медико-хирургическую академию. Впрочем, взяли его лишь на ветеринарное отделение. Перспектива резать любимую им с детства живность Дмитрия не увлекла, зато театры, пирушки и нигилистические кружки - все это затянуло бывшего семинариста так, что родители месяцами не могли дождаться вестей. Отец писал сыну: "А ты тут думай: жив ли он, не в крепости ли, не в Сибири ли, не на каторге ли, не на дне ли Невы?.."

Дмитрий бросает медицину, поступает на юридический, подрабатывает репортером, сочиняет криминальный роман из жизни обитателей "дна", рассчитывая, как он в шутку признавался друзьям, получить "по 10 рублей за каждого убитого человека".

В результате на дно жизни падает сам автор. Больной туберкулезом, опустошенный и духовно, и материально, несостоявшийся ветеринар и юрист возвращается домой как блудный сын. Вскоре умирает отец и наступает окончательное отрезвление.

Дмитрий Мамин будто впервые видит и своих близких, и свою родину. Он даже природу видит вдруг глазами человека, вернувшегося из долгой эмиграции.

"Жадность во мне страшная объявилась"

Мамину приходится взять на себя заботу о матери, о младших братьях и сестрах; он дает частные уроки. Но при этом уже чувствует свое призвание и пишет по ночам главные вещи: романы "Приваловские миллионы", "Горное гнездо", "Дикое счастье"...

Дар художника сочетается у Мамина с трезвостью аналитика, проницательностью психолога, дотошностью экономиста. Никто в ту пору не исследовал молодой российский капитализм и особенности российской коррупции так глубоко, как Мамин-Сибиряк.

В рассказе "Верный раб" лакей, обобравший своего барина, через много лет признается тому: "Ведь я как брал, ваше превосходительство: видеть не мог живого человека, чтобы не обобрать его. Жадность во мне страшная объявилась. Беру, а все мне мало, все мало. Прямо сказать: прорва, ненасытная утроба... Все ко мне бросились, все понесли, а я еще больше ожаднел..."

Однако Мамин-Сибиряк социалистом не был и даже народникам не симпатизировал. Да и как мог быть врагом рыночной экономики человек, который, уже занимаясь писательством, пробовал себя в предпринимательстве, причем самом рискованном? Мамин искал месторождение золота, мечтал открыть прииск. Однажды проба на золото оказалась удачной, и писатель даже арендовал участок земли. Правда, золотопромышленником Дмитрий Наркисович не стал. Быть может, именно потому, что лучше многих понимал, как гибельны для русского человека шальные деньги, как помрачают они рассудок.

Пишу и думаю - не потому ли сейчас книги Мамина мы норовим сослать куда-нибудь под потолок, на дальние полки? Не правда ли глаза колет?..

Аленушкины сказки

Лишь дети принимают Мамина-Сибиряка безоговорочно и готовы слушать и слушать "Аленушкины сказки".

Как детский писатель Мамин-Сибиряк родился 21 марта 1892 года. В этот день на свет появилась его дочка Аленушка. Через сутки после тяжелых родов умерла жена, и Дмитрий остался один с малышкой, у которой обнаружилось тяжелое заболевание. За спиной Мамина поползли глухие разговоры, что девочка, мол, не жилец, что Дмитрий Наркисович сам не очень здоров и вскоре сдаст девочку в приют.

Но Мамин не только не отдал никому Аленушку, он проявил себя невероятно заботливым отцом. Он стал для нее всем - и матерью, и бабушкой, и дедом, и нянькой, и учителем. Когда Аленушке не было еще и трех недель, Мамин определил цель своей жизни: "Буду жить для этого маленького существа, буду работать для него и буду им счастлив..."

Сказка, притча, рассказ?

"...Серой Шейкой они называли свою калеку дочь, у которой было переломлено крыло еще весной..." "Серая Шейка" впервые была напечатана в журнале "Детское чтение" через полтора года после появления на свет Аленушки.

Что это - сказка, притча, рассказ?.. Самое глубокое из детских произведений Мамина-Сибиряка принято помещать в разделах "Рассказы о животных". Но разве о водоплавающих повествует "Серая Шейка"?

В журнальном варианте история Серой Шейки завершалась трагически. Следуя "правде жизни", Мамин так закончил рассказ: "Утром, когда было особенно холодно, Заяц прибежал напиться к полынье; но она уже замерзла, а от бедной Серушки осталась на льду кучка перьев..."

Эта страшная кучка перьев лишала маленького читателя всякой надежды на спасение несчастной уточки. Сказка превратилась в банальный охотничий рассказ.

Аленушка была в ту пору еще слишком мала и о такой развязке, к счастью, не догадывалась. Вскоре после выхода журнала Мамин, узнав о море детских слез, невольно им вызванных, срочно переписывает финал. У сказки появляется новая глава, где на помощь Серой Шейке автор посылает Акинтича. Старик-охотник появляется в тот момент, когда лед уже почти сомкнулся, а Лиса ползла к полынье, чтобы схватить жертву. И тут звучит спасительный выстрел. Лиса убегает, старик вылавливает из ледяной воды Серую Шейку, прячет ее за пазуху и несет домой, внукам: "Вот-то обрадуются... А весной ты старухе яичек нанесешь да утяток выведешь..."

И тут уже совершенно неважно ни Мамину, ни читателям, откуда взялся в безлюдном краю этот старик (ведь ранее автор утверждал, что дело происходит в горах, покрытых густым лесом, где "никакого жилья кругом").

Какое счастье узнать о спасении Серой Шейки вместе с детьми и увидеть, как набежавшие слезы сменятся счастливой улыбкой!

Такие минуты сопереживания и радости драгоценны и для ребенка, и для взрослого.

"Радоваться должна, что я тебя съем"

ХХ век заставил увидеть в Серой Шейке образ несвободы, скованности обстоятельствами, образ терпения, ожидания и упования на чудо. В какие-то моменты притча о Серой Шейке становилась созвучной многим людям. В образе увечной уточки виделась сокровенная эмблема эпохи. Эта эмблема обозначала трагедию личности, оставленной или отторгнутой стаей.

1948 год: на экраны СССР выходит мультфильм "Серая Шейка" - шедевр советской анимации на все времена. 1954 год: рассказ "Серая Шейка" звучит по Всесоюзному радио в гениальном исполнении Марии Бабановой. 1979 год: Вероника Долина пишет песню "Серая Шейка" с невероятно грустной и красивой мелодией. Многими она воспринимается как песня о "невыездном" человеке, чья семья уезжает в эмиграцию, а он остается. 1989 год: детские психологи Ирина Медведева и Татьяна Шишова перелагают "Серую Шейку" для кукольного театра, и она вновь попадает в нерв времени (и сегодня спектакль по этой пьесе идет в театрах Вологды, Чебоксар, Волгограда...).

Когда общество сбивается в стаю и собирается в перелет к теплой комфортабельной жизни, оно начинает воспринимать слабых и больных как балласт. Ведь стае не нужны старики и дети-инвалиды. Их бросают на произвол судьбы, на растерзание хищникам, проповедникам эвтаназии. "Радоваться должна, что я тебя съем, - говорит в пьесе Лиса перепуганной Серой Шейке. - Разве это жизнь? В холоде, в голоде, да с одним крылом".

Сейчас, когда многие утверждают, что миром правят лишь соображения "харча" (или "сырья"), самое время перечитать книги Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка. Чтобы не осталась от нашей планеты лишь кучка перьев...

Заветные страницы

Д.Н. Мамин-Сибиряк. Из рассказа "Вольный человек Яшка".

Над баркой с гоготанием тяжело кружились дикие гуси. Обессилевшая птица, застигнутая ранним снегом, падала в реку. До десятка гусей с какой-то отчаянной решимостью сели прямо на барку. Последнее было тем более удивительно, что дикий гусь - очень осторожная птица и не подпустит охотника на несколько выстрелов.

- Лови, робя, бей!.. - галдели бурлаки, гоняясь за обессилевшей птицей.

Работа была брошена, и на барке происходила настоящая свалка. Меня поразил отчаянный вопль Яшки, который бегал по барке, как сумасшедший.

- Братцы!.. Родимые мои!.. Што вы делаете?.. Ах, варнаки... ах, подлецы!.. Братцы, миленькие, не троньте божью тварь!.. Разе можно ее трогать в этакое время?.. Очумели вы, галманы отчаянные!.. Креста на вас нет... Ах, братцы, грешно! Вот как грешно!..

- Да ведь это харч, - нерешительно заявил один голос из сбившейся кучки бурлаков. - Такое бы варево заварили...

- Ах, боже мой, да ведь грех-то какой! - повторял Яшка, обращаясь ко всем. - Вон какая смирная птичка... Сама в руки идет. Только вот не говорит: "Устала, мол, я, притомилась, иззябла..." А вы ее бить!..

Выбившийся из сил гусиный косяк теперь покрывал Чусовую, точно живой снег. Гуси не сторожились больше своего страшного врага - человека. Те, которые попали на барку, успели отдохнуть и торжественно были спущены на воду к призывно гоготавшим товарищам.

Яшка торжествовал и даже перекрестился, спуская последнего гуся...