На зачетном уроке в первом классе хореографической школы Большого театра Катя Максимова танцевала, отвернувшись от своего партнера Володи Васильева. И вообще не хотела вставать с ним в пару, постоянно его передразнивала. "Пройдет", - уверенно сказала педагог Елизавета Павловна Гердт. Знаменитая прима Императорского театра прозорливо уловила, что эти дети идеально созданы не только для танца, но и друг для друга - не только на сцене, но и в жизни.
В проспекте, изданном к юбилею артистов, - россыпь восторженных отзывов их всемирно известных коллег: безукоризненные, неповторимые, драгоценные... Но то дань профессионалов. Для меня же знаком высшей пробы славного дуэта стало безыскусное признание в любви к Кате и Володе врача из Днепродзержинска Марины Туткевич, которая в 5 лет, увидев по телевизору "Щелкунчика", навсегда полюбила их и балет. Да разве можно после такой истории, рассказанной в письме к своим кумирам, утверждать, как повелось, что балет - это искусство избранных?! Несколько месяцев Марина копила деньги на подарок ко дню рождения мужа. Но вместо выходной рубашки и галстука он, сияя от восторга, принес домой видеокассету с записью "Спартака" и "Галатеи"... И когда я увидела в буклете это письмо с простыми душевными словами, мне подумалось, что оно для артистов, возможно, ценнее всех высочайших признаний. Беседовали мы на следующий день после прошедшего на сцене Большого фестиваля в честь юбиляров. И, видя живые, искрящиеся глаза артистов, отнюдь не фамильярно, но от всей души хотелось называть их Катей и Володей, вспоминая восторг, с которым в свои 5 лет я увидела "Щелкунчика".
- Почувствовали ли вы, Екатерина Сергеевна и Владимир Викторович, что-то особенное, неизведанное, когда в юбилей вышли на родную сцену?
Васильев: Неизменное счастье, которое испытывали на сцене всегда. Сцена - это всегда радость. Вот когда со сцены выбегаешь за кулисы чуть живой, в сердцах, бывало, подумаешь: зачем я выбрал эту профессию? А люди в зале аплодируют, ждут от тебя света, лучезарности. Ты выходишь, и между тобой и зрителями происходит обмен счастьем.
- Но рано или поздно этот обмен прекращается. И вы как танцовщик уходите за кулисы навсегда...
Васильев: Да, чаще бывает так: вы ушли - и про вас забыли. С этим надо как-то...
-... смириться?
- Нет. Это надо понять. Смиряться не надо никогда. Если смирился - значит, действительно все, тебе конец. А если всю жизнь горел и не смиряешься с уходом, тогда это дает импульс для новых начинаний. Если ты настоящий художник, будешь творить до конца своих дней.
- Под вашими ногами было столько прославленных мировых сцен, а у ваших ног столько восторженных залов. Где испытали самое большое счастье?
- Конечно же, в родном доме, в Большом.
- Но ведь он причинил вам и столько горестей. А спустя 30 лет после того, как вы вошли в него, и вовсе отлучил от себя...
- А разве в вашем родном доме только радости бывают?! По иронии жизни от самых близких людей больше боли и получаешь.
- Ваши необычайно пластичные руки балетные критики назвали "версальскими", хотя по форме они - точный слепок рабочих рук вашего отца, всю жизнь проработавшего на фабрике. В минуты горести не приходилось их опускать?
- На горести у меня выработался своеобразный иммунитет. Когда от близких людей получаешь несправедливость, проявляются какие-то божественные импульсы, которые не дают тебе опускать руки. И это всегда основано на творчестве. Именно в тяжелый для меня момент я вдруг начал писать стихи, хотя раньше этим никогда не занимался. Сейчас большую часть времени посвящаю рисованию. В живописи, как и в танце, меня занимает сам творческий процесс, пусть даже его результат не всегда совпадает с моими ожиданиями.
- Когда вы входите в новое здание Большого, не испытываете ощущение того, что это тоже дело ваших рук? Ведь именно вы, будучи художественным руководителем Большого, добились, чтобы его служители не лишились сцены.
- Такое ощущение есть. При том что новая сцена Большого - дело рук многих людей. Был такой момент, когда собирались закрывать старое здание, не построив новое. Но я настоял на обратном. Новая сцена была рассчитана на современные спектакли. А основная - на классику, в том числе в старых и новых редакциях. Ведь самое лучшее в образовании, воспитании вкуса - когда знаешь и одно, и другое. И можешь выбирать.
- Как классике остаться вечной, не превратившись в музей?
- Если постановщик стремится сохранить спектакль в том же виде, в котором он имел успех век назад, не меняя ничего, его ждет крах. Ведь эстетика меняется каждый день - как и мы с вами. А театр - это все-таки зеркало сегодняшнего дня, по этому формула классического искусства, наверное, состоит в том, что, изменяясь эстетически, оно сохраняет суть - вечно живую идею.
- Теперь о вашей с Екатериной Сергеевной формуле жизни. Понятно, что "Катя + Володя = любовь". А что для вас жизнь? Катя + Володя + танец... плюс еще что?
Максимова: Плюс все то, что создает каждое мгновение жизни. Что именно, никто не определит. Так же, как никто не знает, что такое любовь.
Васильев: А я знаю. Любовь - это состояние, в котором ты не можешь жить без любимого человека. И это относится не только к человеку - к любому делу, без которого не можешь находиться ни единого дня.
- Парижская академия танца присудила вам премию "Лучший дуэт мира". А может, французские академики думали не только о балете?
Васильев: Может быть. Хотя в мире наверняка гораздо лучшие семейные дуэты есть. А вот чисто профессионально мы действительно можем войти в какую-нибудь книгу рекордов: я не знаю ни одной другой пары, которая бы дольше существовала на сцене.
- Ваш великий учитель Галина Сергеевна Уланова перед вашим дебютом в "Ромео и Джульетте" подарила вам веронский барельеф с изображением шекспировских героев, на котором написала: "Кате и Володе. Я отдала вам все, что у меня было". Вы можете подобное сказать о себе в отношении своих учеников?
Васильев: Я никогда не отдавал всего, что во мне было. И, надеюсь, такого никогда не случится. Во мне еще столько нерастраченного, которого, надеюсь, хватит до конца моих дней.
Максимова: Всех своих учеников очень люблю и стараюсь для них делать все, что в моих силах. Как и Володя, надеюсь отдать еще многое. Поэтому точнее было бы сказать, что мы не отдали, а отдаем все, что в нас есть.
Васильев: И это относится не только к ученикам, но и к каждому, с кем общаемся.
- Незадолго до того, как вы поженились, был снят совместный французско-советский фильм "СССР с открытым сердцем". На примере влюбленной пары из Большого - Кати и Володи - западный мир должен был увидеть жизнь страны. Когда вы снимались, чувствовали, что, как и Большой, Кремль и, извините за грубое сравнение, водка с балалайкой, становились символами державы?
Максимова: Да, конечно же, не ощущали! Просто это был счастливый случай, один из многих в нашей жизни. Французы хотели показать что-то красивое. А что может быть красивее балета?! Да к тому же с влюбленными танцовщиками.
- Если французы показали СССР с открытым сердцем, то парижские "медовые дни" вы наверняка провели с открытыми ртами?
- В Париже для нас все было и открытым, и открытием: и роскошные гостиничные апартаменты с 25-метровой мраморной ванной комнатой, и машина с переводчиком в любое время суток и по любому маршруту, и встреча с Матильдой Кшесинской...
- Владимир Васильев как балетмейстер до сих пор нарасхват во всем мире. А в Бразилии вы открыли единственную за рубежом балетную школу Большого. Извините за неловкий вопрос, но по части востребованности вы не ощущаете себя немного Барышниковым?
Васильев: После того как нас обидели в родном театре, у меня никогда не было ощущения: "Эх, дурак я, дурак!" В тяжелые моменты самое главное - терпение. Не расплескаться, а собраться - чтобы испытания по служили импульсом к доказательству того, что ты стоишь - не на словах, не в судах, а на деле, в творчестве. Когда нас вместе с другими ведущими артистами Большого из него изгнали и запретили называть звездами, за границей мы получили звание "суперзвезд". Перед нами открылся весь мир.
- Владимир Викторович, вы поставили не только множество балетов, но и хореографию в ленкомовской рок-опере "Юнона и Авось", для оперы "Аида" Франко Дзеффирелли в "Ла Скала" и в фильме Эльдара Рязанова "Андерсен". Вы такой любвеобильный творец?
Максимова: Если есть интересное предложение, Володя мгновенно вспыхивает.
- Владимир Викторович, эстафету прославленного вами "Спартака" на сегодняшней сцене Большого подхватил ваш однофамилец, правда, не тезка, а Иван - молодой белорусский артист.
- Да, Ваня Васильев - необыкновенно способный танцовщик. Когда я впервые танцевал с Улановой в "Шопениане", мне было 18 лет, и считалось, что я рано начал. А Ваня в свои 19 ведет почти весь репертуар Большого. Вообще в Беларуси очень хорошая балетная школа. Когда мы были единой страной, под держивали тесные связи. И хотелось бы, чтобы они восстановились.
- Мстислав Ростропович со свойственной ему безыскусностью назвал вас гением. И многие авторитеты отзывались так же. Как вы реагируете на подобные оценки?
- Как-то я написал: "Не в том беда, что мыслишь о себе велико. Беда, когда поверишь, что и впрямь велик..." Любить себя не надо. Уважать надо.
- Вы научились в жизни, как в балете, прямо держать спину? В смысле - не прогибаться под изменчивый мир?
Максимова: Никогда не прогибалась и ничего не просила.
Васильев: Мне иногда приходилось идти на компромисс, когда этого требовало дело, но только тогда, когда сохранялась возможность быть честным по отношению к себе. Когда ты проживаешь жизнь, перед кем держишь ответ? Перед самим собой.