Поделиться
Недавно в Нью-Йорке под его руководством с успехом прошла премьера спектакля "Трилогия: Три одноактных портрета женитьбы". Трилогия состояла из опер "Женитьба" Модеста Мусоргского, "Тяжеловес, или Гордость нации" Эрнеста Кренка и "Скрипка Ротшильда" Вениамина Флейшмана. За пультом - Джеймс Конлон. Я побывала на репетиции у маэстро и, зная, что близятся его новые гастроли в Москве, расспросила его о планах.
РГ: Две из трех одноактных опер принадлежат русским композиторам. Но если Мусоргский классик, чьи произведения исполняются во всем мире (хотя "Женитьба", должна заметить, не очень популярна), то имя Вениамина Флейшмана мало что скажет слушателям.
Конлон: Он был учеником Дмитрия Шостаковича и, по свидетельству мастера, - одним из самых талантливых. Ушел в ополчение и не вернулся. Погиб. "Скрипка Ротшильда" осталась незавершенной, и ее закончил уже сам Шостакович. Флейшман - еще одно из имен, стертых фашизмом из истории музыки, которые я, в меру сил, стараюсь восстановить.
РГ: Проект Джеймса Конлона "Ожившие голоса", которым вы стали заниматься много лет назад в Европе, еще будучи музыкальным директором Кельнской оперы, уже хорошо известен в США, но это интервью для московской газеты, поэтому, пожалуйста, подробнее.
Конлон: У этой миссии (мне слово "миссия" нравится гораздо больше, чем "проект") есть три главные и равновеликие цели: моральная, историческая и эстетическая. Мы должны показать, что никакой негодяй, никакой диктатор, никакой параноик - а Гитлер соединял в себе все три качества - не в силах изменить моральный фундамент человечества, и все, что было им похоронено, восстает из пепла и возвращается к жизни. Кроме людей, к несчастью. Но моральная цель не исчерпывает замысла. Далеко не все композиторы, чьи произведения восстанавливаются, погибли в лагерях. Виктор Ульман погиб в Освенциме, но Александр Землинский умер в своей квартире в Нью-Йорке, куда он вынужден был эмигрировать, а Вениамин Флейшман был убит с оружием в руках в болотах под Ленинградом. И наша цель - восстановить разорванную цепь истории. Начиная с Баха, германское культурное пространство, куда я отнесу и Австрию, и довоенную Чехословакию, и Венгрию начала прошлого века, формировало стройную последовательность передачи музыкального наследия. Причем эта передача происходила в постоянном и очень продуктивном столкновении консерватизма и инноваций. Следующее поколение обогащалось этим противодействием, интегрировало его лучшую часть и шло вперед. Но после прихода Гитлера к власти эта традиция была прервана. Чиновники объявили неотъемлемую часть искусства "дегенеративным", подлежащим уничтожению и забвению. Из истории европейской, а с ней и мировой музыки были удалены два поколения талантливейших композиторов и исполнителей. Эта агрессивная идеологическая политика была частью порабощения мира, но, к счастью для цивилизации, ей пришел конец. И наконец, цель эстетическая. Мы восхищаемся творчеством таких колоссов ХХ века, как Шенберг. Но ощущаем эстетический разрыв между ними и предыдущей волной гениев, завершающейся Малером. Этот разрыв необъясним, пока не узнаешь, что учителем Шенберга был тот же Землинский и что это Землинский с учениками пришли к ошеломляющему выводу об устарелости двенадцатитонной системы. Именно Землинский и его ученик Шрекер были связующим звеном между Шенбергом и Малером. Восстановление этой связи является восстановлением эстетической цельности.
РГ: Вы думаете, что знакомство с этими композиторами перевернет наше представление о музыке ХХ века?
Конлон: Не имею понятия! Но тут и начинается самое интересное. Классическую музыку нужно слушать много раз, чтобы она проросла в тебе, и лишь тогда ты сможешь оценить ее величие. Мы сейчас делаем только первую попытку вывести из небытия этих композиторов, потом должна последовать вторая, третья... и лишь тогда мы поймем, что, собственно, мы сделали. Велики ли эти музыканты, посредственны ли они? Сместили ли они векторы нашего понимания музыки, или прошли, не затронув. Очень интересно будет посмотреть лет через двадцать, что получится. Но нужно начинать. Поэтому одним из условий своего прихода в Лос-Анджелесскую оперу по приглашению Пласидо Доминго я поставил возможность работы над циклом "Возвращенные голоса". Точнее, условий было два: Вагнер и "Возвращенные голоса".
РГ: Вы не чувствуете здесь внутреннего конфликта: любимый композитор Гитлера - и его жертвы?
Конлон: Не чувствую и никогда не почувствую! Нацисты украли Вагнера, так же, как они украли Германию и Европу и хотели украсть весь мир. Вы скажете, что сам Рихард Вагнер давал поводы для того, чтобы потом стать знаменем нацистов, а я отвечу, что как человек Вагнер был отвратителен и мелок в своей мизантропии и антисемитизме, но как художник он велик, гениален в своем мироощущении и в своем влиянии на последующее искусство. Художник Вагнер был настолько выше, настолько масштабнее человека с той же фамилией, что, по-моему, у них и точек соприкосновения быть не могло.
РГ: Ваши московские концерты пройдут в Светлановском зале Дома музыки, как всегда, с Национальным филармоническим оркестром. Что исполните на этот раз?
Конлон: Немецкая и французская романтическая музыка: Мендельсон и Берлиоз.