Поделиться
Сериал "Синие ночи", который шел по телевидению, всколыхнул у целых поколений, заставших советский период, воспоминания о той поре.
О десятилетиях красногалстучной жизни, речевках, пионерских кострах и ощущениях радостного мига, что ты родился в Советском Союзе. Я тоже вспомнил свое детство и пионерлагерь...
Орленок с кроликофермы...
Моя амурская деревня с героическим именем Отважное неровными улицами раскинулась недалеко от китайской границы. Не знавший детских садов и пионерских лагерей, вырос я между стылой избой и фермой, на которой дояркой работала мама.
В седьмом классе занял первое место в областном конкурсе кролиководов и был награжден путевкой во Всесоюзный пионерлагерь "Орленок". Это стало событием для моей деревни просто фантастическим. "Артек" и "Орленок" считались заоблачной вершиной советского детства, по крайней мере с высот Отважненской школы.
Путевка, как всегда, пришла "горящая".
- Через три дня нужно быть в Благовещенске, оттуда группа детей летит в "Орленок", - строгим голосом сказали в райкоме комсомола.
Мать с фермы никто не отпускал: как обычно, не на кого было бросить коров. И углубленный медосмотр пришлось проходить в одиночку. Мне помогали все!
- Мальчику из Отважного дали путевку на Черное море, надо помочь, - эти слова, сказанные заведующей поликлиникой одной из медсестер, стали моим "зеленым светом".
Больница была на одном краю райцентра, а баклаборатория - на другом, и я по нескольку раз в день бегал через весь поселок - с пробирками в лабораторию и с листочками анализов из лаборатории. Пара дней - и заветная медкарта с десятком синих печатей была в моей сумке. Сторублевка от матери и клятвенное обещание, взятое с меня, отбить телеграмму "сразу как приедешь на свое море".
Всех детей в областной Дом молодежи привезли родители, только я приехал один.
- Почему без матери? - строго спросила грозная тетка.
- Васька-бригадир ее с фермы не пустил, - без запинки ответил я. Вопросов больше не было...
Трудяга советского неба - турбовинтовой ИЛ-18 долгие двенадцать часов бултыхался в заоблачной выси, с промежуточными посадками преодолевая немыслимые расстояния от Благовещенска до Москвы. Куцая ночевка в столице - и следующий лайнер уносит нас к южному морю. Едва наш самолет приземлился в аэропорту Адлера, как я стал канючить, чтобы меня отпустили отбить домой телеграмму. Вожатые сжалились - и перьевая ручка, макаемая в засохшую чернильницу, царапая серый бланк, выводила каракули: "Мама, долетел хорошо..."
Просьба у каменного цветка
"Орленок" встретил нас белой накипью шумных волн ритмично бьющегося о берег Черного моря. На побережье горел теплом октябрь, стройные кипарисы вонзались в синее небо, а на клумбах цвели невиданные доселе розы. Другая планета!
Наши вожатые Марина и Сережа создали для нас целый мир, мир пионерских законов и традиций. Каждый день мы заканчивали в орлятском кругу такими словами: "Доброй ночи, девчата-орлята..." А сколько было нам поведано легенд и сказочных историй. Каждая прибрежная сопка, пологий мыс, рощица и тропинка были овеяны придуманными легендами. Все они были с налетом трагизма разлученных влюбленных, но в каждой из них добро побеждало зло.
Не выезжавший дальше райцентра Архара, я первое время безумно скучал по своей деревне, по дому и матери. Помню, что поверив в историю о том, что все просьбы, сказанные "каменному цветку" - аляповатому фонтану у Дома авиации и космонавтики, - обязательно сбываются, я тайком бегал к цветку-фонтану и просил его, чтобы быстрей пришло письмо от матери.
Конверт с цветной каемкой и словом "Авиа" по верхнему краю, прилетевший с моего Отважного, был для меня подарком неба.
Под конец месячной смены мы безумно привыкли друг к другу, а когда автобусы развозили нас в разные стороны, сколько было выплакано слез. Рыдали все! Я не помню ни одного безучастного лица. Помню, как перед самым отходом автобусов мы с Олегом из Калининской области пулей сбегали к морю и, бросив в волну по 10 копеек, стремглав вернулись обратно.
Путь домой
7 ноября 1982 года группа амурских детей, возвращавшихся из "Орленка", провела день в Москве. Я не знаю, почему так получилось, но нас повели на Красную площадь на праздничную демонстрацию. Мы стояли в первых рядах у самого Мавзолея, и я смотрел на "неустанного борца за мир во всем мире - дорогого Леонида Ильича".
В Благовещенске в день прилета нас практически всех развезли родители, за некоторыми из детей приехали на второй день. Меня не забирал никто...
Рассерженная девица из обкома комсомола выговаривала мне:
- Почему за тобой не приезжают родители, всех предупредили заранее.
Я растерянно пожимал плечами.
Запертый в гостинице, я сидел словно узник, три раза в день меня кормили в гостиничном буфете и постоянно за что-то ругали. На улицу не выпускали ни на минуту. Тоска!
Просидев сутки взаперти, я решился на побег. От материнской сторублевки осталась десятка, а плацкарт до Архары стоил шесть рублей. Прорвусь, решил я. Обдурив администраторшу, я вылетел из гостиницы, вслед мне неслось: "Мальчик, постой!.." Мне казалось, что за мной гонится весь Благовещенск.
От станции Татакан до моей деревни три километра проселочной дороги, билет на поезд я по наивности взял только до Архары. "Татакан - следующая станция за Архарой, попрошусь, довезут", - по-детски думал я.
- Пацан, вставай! Архара! - грубо толкнул меня проводник.
- Дяденька, а можно на следующей выйду? У меня нет денег на автобус, а оттуда я пешком добегу.
- Выходи, я сказал! - проводник был непреклонен.
Я вышел в ночь. Глотая слезы, не встреченный никем "орленок" понуро шел вдоль вагонов.
- Ты что плачешь, мальчик? - участливо спросила проводница одного из вагонов.
Я ей выпалил все про лагерь, Черное море и то, что денег нет ни копейки, а до деревни 12 километров.
- Заходи ко мне в вагон, доедим до твоего Татакана.
Я зайцем бежал от станции до своего дома, душила обида: почему никто не встретил. На мой торопливый стук в окно открыла мама, одна нога ее была в гипсе...
- Сынок, я на ферме ногу сломала, - гладила она меня по голове.
С неведомого ей Черного моря я привез два килограмма краснобоких яблок и кучу восторженных рассказов о той счастливой "стране": пионерия, где я был, где тепло и беззаботно и печку топить не надо.
Мать в ту ночь яблоки мои даже и не попробовала. Подперев щеку ладошкой, она смотрела на меня и почему-то плакала.