В конце января - начале февраля в России прошли самые массовые за последнее время уличные выступления, направленные как на поддержку действия властей, так и против решений правительства, связанных прежде всего с увеличением таможенных пошлин на ввоз иномарок.
Право граждан, закрепленное в российской Конституции, собираться, проводить митинги, демонстрации и шествия является субъективным политическим правом, подкрепленным и рядом международных актов. Это право, бесспорно, признается важной формой участия граждан в управлении делами государства.
Но является ли эта форма волеизъявления граждан прямой народной демократией, как уверяют нас сторонники уличных манифестаций, и какова эффективность государственного управления посредством подобных акций?
Целью митингов, шествий, демонстраций и пикетирования является обсуждение проблем, касающихся политики органов государственной власти, решений органов и должностных лиц местного самоуправления или протеста против них, стремление сделать свою позицию по тому или иному вопросу услышанной не только участниками этих публичных мероприятий, но и органами власти в надежде подтолкнуть их к принятию каких-либо решений.
Практика государств с развитыми институтами гражданского общества выработала набор приемов и средств, обеспечивающих свободу проведения массовых публичных мероприятий как способ демонстрации своей воли и мнений.
При этом ни одно государство в ходе публичных мероприятий не допускает подрыва правовых устоев общества, посягательства на стабильные, оправдавшие себя цивилизованные принципы развития социума и человеческого общежития. Вспомните, как жестко недавно были подавлены выступления против антикризисных действий правительств в странах Балтии - членах Европейского союза. Ни одно государство Старого Света не стесняется ни своих граждан, ни общественного мнения при наведении порядков у себя в ходе уличных протестов.
Говорить об уличных акциях как о прямой демократии (власти всего народа) нельзя даже с большой натяжкой. Во-первых, реакция официальных властей на такую "демократию" бывает диаметрально противоположной, и соответственно эффект от такого "народовластия" получается сомнительным. Во-вторых, как правило, и это наблюдается в России, уличные акции не преследуют интересов большинства (даже относительного). Например, уличные акции в поддержку зарубежного автопрома были инициированы тоже нашими гражданами, но достаточно узкой группой лиц, имеющих прямую выгоду от поставок иномарок в Россию по низким ценам. Даже владельцы подержанных иномарок косвенно должны быть на стороне правительства - их авто с 1 января подскочили в цене.
Поддержку большинства могут иметь акции, организованные институциональными политическими образованиями - политическими партиями (как это было в последние выходные января). Но в этом случае тем более нельзя вести речь о прямом народовластии, так как коллективным организатором выступает партия, сама представляющая интересы хотя и достаточно большой, но конкретно определенной группы граждан (не всего народа).
Наверное, в текущих достаточно сложных экономических условиях более правыми остаются те политики, которые считают, что уличные акции скорее неестественны выражению власти народа, чем являются формой прямой демократии.
Где тогда искать пути непосредственного выражения власти народа в цивилизованном демократическом обществе? Ответ, как это зачастую бывает, лежит на поверхности.
Часть 3 статьи 3 Конституции Российской Федерации определяет как высшее непосредственное выражение власти народа - референдум и свободные выборы, являющиеся общепризнанным цивилизованным способом участия населения в управлении делами демократического государства.
Выборы различного уровня, назначенные на 1 марта, охватят около 20 миллионов избирателей. Уже сегодня их называют лакмусовой бумажкой, по которой можно будет точно определить настроение людей. А реакция властей на результаты голосования, выраженное в бюллетенях, последует гораздо быстрее, чем от уличных акций, и будет доподлинно соответствовать волеизъявлению избирателей.
Игорь Борисов, член Центризбиркома