Поделиться
Двухсотлетний юбилей Николая Васильевича Гоголя, как и сам писатель в первую очередь, подарил миру немало возвышенного, полезного и трогательного.
От первоклассной телевизионной публицистики Леонида Парфенова и дидактических штудий Игоря Золотусского до удивительных экспозиций в Государственном историческом музее в Москве и в Великих Сорочинцах, на родине писателя; в Российской государственной библиотеке и в Украинской парламентской; в музее А.С. Пушкина и в Российской национальной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина... И бесконечное множество прекрасных переизданий самого Николая Васильевича и новых работ его исследователей, включая библиографическое эссе Михаила Сеславинского "Гоголь в моем собрании". В Москве, в бывшем доме графа Александра Петровича Толстого (здесь Гоголь провел последние годы жизни), после многолетних бюрократических баталий открылся мемориальный музей, где редкие подлинные детали духовной и обыденной жизни гения вызывают возвышенное умиление и восторг. Бессребреник, стремящийся к монашеству, Гоголь не оставил после себя большого числа материальных свидетельств своего земного пути. Главное, почти единственное - это его творения ("тексты", как сказали бы продвинутые молодые люди), "где всякая строка досталась потрясением".
Но насколько они - принадлежность материального мира? Они объемлют космос человеческого бытия, так и не открывая до конца все смыслы, искушают нас непознанными тайнами. Гении на то и гении, их замыслы, прирастая значениями, имеют свойство разворачиваться во времени, и юбилейные даты здесь, как почтовые станции в беспредельном путешествии человечества.
Гоголь в отличие от Пушкина, немало странствующий за пределами Российской империи, остро, болезненно переживающий святость, магию и мистику Иерусалима, Константинополя, Рима, конечно же, как сказали бы римляне, принадлежит "городу и миру".
Про "мир" все более или менее понятно - Гоголь давно уже в Пантеоне первых имен мировой литературы, поэтому сегодня его чествуют не только в Москве и Киеве, но и в Варшаве, Лондоне, Париже и даже в Стратфорде-на-Эйвоне.
Куда как сложнее определяются с "городом". На моей памяти, пожалуй, не было ни одного писательского юбилея, который потребовал заявлений парламентов и политических заклинаний по поводу того, что фигура гения объединяет народы, а не разъединяет их.
Гоголь и в этом смысле стал исключением.
Но он наверняка представить себе не мог, что спустя два столетия после его рождения за него будут вести борьбу два народа, принадлежность к которым писателю была естественной и органичной. Он сам дал ответ на вопрос, который сегодня имеет в значительной степени политический, а не историко-культурный характер: "Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Я сам не знаю, какая у меня душа. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и, как нарочно, каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой: явный знак, что они должны пополнить одна другую".
Для недалеких исследователей и для поверхностных политиков Гоголь, его жизнь и творчество предоставляют множество возможностей игры в самые разные националистические игры. Украинофилы могут ссылаться, к примеру, на украинско-русский словарь, предпосланный автором к "Миргороду", и настаивать на русофобском характере "Ревизора". Русофилы с радостью стащат украинцев с Руси-тройки, поскольку "наскоро живьем с одним топором да долотом снарядил и собрал" ее "ярославский расторопный мужик". И они же в пылу великоросского самообольщения найдут немало пассажей, где Гоголь обрушивается на провинциальный идиотизм малороссиян, и сделают вывод о неприязни Гоголя ко всему украинскому. Много чего можно найти в текстах Гоголя, но все эти разнонаправленные возможности открывают вовсе не лукавство автора, искушаемого чертом (см. Д. Мережковского. - Прим. ред.), они отражают лукавство сегодняшней жизни.
И прежде всего нежелание понять, что же на самом деле за эти двести лет произошло на тех необъятных географических просторах, которые Гоголь называл Русью. Русью, которая вбирала в себя и Великороссию, и Малороссию, и Белороссию, и Поволжье, населенное десятками народов, и Кавказ, и Центральную Азию, и Прибалтику, и Великое царство Польское, и Финляндию (двухсотлетие вхождения коей в Российскую империю отмечают вместе с гоголевским юбилеем). Для Гоголя Русь - это Российская империя, подданные которой делятся по сословиям и вероисповеданию, а национальные различия - предмет для изучения этнографов. Империя наднациональна.
Воцерковленный православный писатель видел в этой модели государственного устройства земное воплощение христианского универсализма - пусть это реальное царство, как все реальное, как все земное, было несовершенно и греховно. В этом - прежде всего в этом смысле, Гоголь был русским писателем, ибо понятие "русский" вбирало в себя все многообразие этносов и культур, бытовавших в Российской империи. И потому герой его - Тарас Бульба, запорожский казак, жизнь свою отдает за Святую Русь и православную веру, которая хранит всех ее сынов и дочерей. И для Богдана Ступки, который сыграл заглавную роль в фильме Владимира Бортко, этот смысл очевиден. Как очевидно, что играет он не русского человека, но человека Руси.
Та Русь, о которой писал Гоголь, разлетелась вдребезги, и каждая часть ее, сколь бы великой она ни была, не может выдавать себя за исчезнувшее целое. Империя в результате трагедии ХХ века распалась на национальные государства, даже современная Российская Федерация, вбирающая в себя более 160 народов, впервые за столетия стала государством, где этнических русских почти 80% населения.
Понятно, что каждое новое государство хочет преодолеть неизбежную ущербность, обрести целостность. Понятно, что ему нужно восстановить или заново создать свою историю, по возможности углубив ее на тысячелетия, создать свой Пантеон богов и героев, свои мифы и легенды, доказать уникальность своей культуры. Утвердить свое величие, наконец. Но прошлое, сколь бы великим оно ни казалось, не должно стать пудовыми гирями, делающими невозможным любое движение вперед.
...Бедный Гоголь. Ему, как всегда, приходится за всех отвечать.
Впрочем, нельзя называть бедным человека, искренне верующего и надеющегося на лучший исход. Поэтому закончу его словами: "В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы, что не поможет никакое человеческое средство, когда они вскроются и перед ними будет ничтожная вещь - те страхи, которые вам видятся теперь в России. В России еще брезжит свет, есть еще пути и дороги к спасению..."
Сумеем ли мы распознать источник этого света, угадать пути к спасению?