Поделиться
Современный мир вместе с формальной сменой тысячелетий переходит в новое качество и в содержательном смысле. Признаки такой "переходности" всем очевидны и проявляются в виде "набора" кризисов.
Это и глобальный финансовый кризис, и кризис управляемости мировой системы (прежде всего - в рамках модели однополярности), и кризис в сфере безопасности (терроризм и радикализация религиозного и этнического экстремизма, неурегулированные конфликты и сепаратизм, угрозы системе нераспространения, международная преступность и наркобизнес).
Переходный период - это, по определению, время не столько свершившихся фактов или безальтернативных тенденций, сколько период потенций и альтернатив.
Но пребывание на исторической развилке подразумевает, что вектор течения мирового процесса отнюдь не предопределен заранее. Активные мировые игроки получают возможность воздействовать на ход событий, чтобы повернуть мировые "потоки" в оптимальное для себя русло.
Коль скоро Россия намеревается быть одним из сотворцов процесса, а не просто плыть по течению (тем более - по течению, ход которого определяется другими), она должна определить те тренды, силовые линии глобального переходного периода, которые требуют особого, точечного воздействия с ее стороны как отвечающие ее интересам и ведущие к оптимальной для России модели будущего мира.
Конечно, у России сегодня нет такого потенциала, как, скажем, у совокупного Запада, чтобы пытаться влиять на вектор движения в целом. Однако наших возможностей вполне достаточно, чтобы, действуя целенаправленно и избирательно, добиться усиления и превалирования нужных нам тенденций.
Можно выделить три такие тенденции, которые уже существуют в мире и имеют реальный шанс стать системоформирующими при определенном приложении усилий.
1. К началу столетия стало очевидным (концептуальная смена лидера в США - яркая тому иллюстрация), что глобальные проблемы невозможно решать локальными (т.е. имеющими привязку к ограниченному кругу стран и их интересам) способами и тем более - локальными инструментами.
Саммиты "большой двадцатки" - это по сути признание неработающими прежних бреттон-вудских схем регулирования мировой экономики, основанных на принципе "что хорошо мировому финансовому центру - хорошо всему миру".
Но мы постепенно приходим к пониманию, что в области безопасности также не работают инструменты с локальной привязкой. НАТО не может решать проблемы мира, ибо родилось и настроено на существование в условиях биполярного мира как сторона "холодного" конфликта либо в рамках логики однополярности, которую, однако (по крайней мере, на словах), сами атлантисты сегодня не признают. Концепция неделимости безопасности, принятая внутри НАТО, может быть единственной базой и для глобальной безопасности. Мир не может вступить в НАТО - значит, НАТО должно вступить в мир, признать необходимость неких нормативных глобальных правил и "надлокальных" обязательных (и для НАТО) страховых механизмов в сфере безопасности.
Глобализация, источником и мотором которой была все это время евро-атлантическая цивилизация, призывавшая другие страны "открыться для мира", сегодня становится объективной реальностью. И уже поэтому сама по себе начинает конфликтовать с локальными схемами ("междусобойчиками" по интересам) и однополярностью. Те, кто в свое время стимулировал глобализацию как инструмент взлома национальных рынков и политсистем, сегодня сами поставлены перед фактом, что глобализация - процесс, не управляемый из одного центра и не ведающий исключений.
Тем самым былые творцы глобализации стоят перед серьезным выбором. Либо нужно любой ценой отстаивать свою исключительность, тем самым давая пример другим и поощряя национально-локальный сепаратизм, дробить, таким образом, мир, проводить в нем новые этнорелигиозные и цивилизационные разделительные линии, создавать разные уровни безопасности и социально-экономического благополучия, что неминуемо выльется в "войну всех против всех". Либо нужно самим идти на отказ от стратегий и моделей "избранничества" в пользу универсализма и управляемости мировой системы, безопасности и благополучия для всех.
На своем саммите в Лондоне "большая двадцатка" формально осудила протекционизм в экономической сфере, т.е. модели, обеспечивающей экономический успех "для себя". Но ведь не чем иным, как моделью самого что ни на есть протекционизма в области безопасности и является НАТО: та же схема безопасности "для себя" за счет безопасности для других. Заверения в ненаправленности блока против кого-то конкретно не решают проблему: альянс может и не быть "союзом против", но он создает перепады, опасную разность потенциалов безопасности, что само по себе есть фактор нестабильности и не соответствует общей логике: "нет протекционизму и решению общих проблем в сепаратных кружках по интересам".
2. Налицо признаки исчерпанности политики и идеологии, построенной по принципу "свой - чужой". Один из примеров такой модели родом из тех времен, когда ее мотивы были более или менее понятны - это поддержка США движения моджахедов исключительно по причине их войны против советского присутствия в Афганистане. Сегодня Америке приходится самой вести тяжелейшую войну против своего "детища". Никто не гарантирует, что когда-то нечто подобное не повторится в отношениях с нынешними косоварами, немалое число которых (включая лидеров) ранее самими США включалось в списки уголовных преступников.
Провалом можно считать и поддержку прозападных режимов в Грузии и на Украине, которых безоговорочная поддержка извне исключительно по принципу "свой - чужой" привела к серьезнейшим кризисам в истории этих государств, экзистенциальным внутренним расколам, противоестественному конфликту с соседями.
России в этой парадигме всегда достаточно жестко отводилась роль "чужого", в противостоянии с которым любой сомнительный - даже агрессивный (Грузия) или террористический (Чечня) - режим мог всерьез рассчитывать на заведомо гарантированную поддержку.
И хотя это будет, конечно же, отрицаться на Западе, но становится все более очевидной тенденция к тому, что такая политика заходит в тупик и не просто не предотвращает, а, наоборот, поощряет конфликты и их эскалацию (размораживание), не устраняет их последствия, не обеспечивает стабильность и безопасность на местах и в мире в целом.
Возможно, самому Западу нужно в какой-то мере помочь выйти из ловушки, в которую он себя загнал логикой "свой - чужой", становясь заложником своих обязательств по защите политиков, режимов и стран, записанных в "свои" и на практике дискредитирующих своими действиями и своих покровителей, и их ценности.
3. Непосредственно с тенденцией к отказу логики "свой - чужой" связан и другой заметный тренд, сигнализирующий окончание эпохи морализаторства в мировой политике. Это вызвано не столько уходом из Белого дома команды Буша с ее комплексами "демократического мессианства" (скорее сам уход стал следствием общего тренда и признания явных провалов политики "крестовых походов за свободу и демократию"). Это в большей степени вызвано явным диссонансом реалий с главными постулатами морализаторов от политики. В частности, с представлением о том, что демократические преобразования и признанные Западом достижения в обеспечении прав человека сами по себе гарантируют социально-экономические успехи любой страны (и, соответственно, будут работать на дальнейшую пропаганду идеологических императивов).
Практика показала, что прямой причинно-следственной связи тут может и не быть. Жизнь не укладывается в слишком примитивные схемы сторонников идеологизации международных отношений. В некоторых странах под восторги извне по поводу "революционных" успехов в обеспечении демократических стандартов происходила очевидная деградация экономики и ухудшалась жизнь людей. И, наоборот, постепенный (а где-то и бурный) успех сопровождал те модели госуправления, в которых ставка делалась на национальные экономические приоритеты (Китай). В условиях кризиса большинство рыночных государств стало активно проводить политику госрегулирования и госвмешательства в экономику, сознательного протекционизма и т.п.
Однако заидеологизированность международной политики, приоритет морали над объективными показателями (стабильностью, безопасностью) приводят к тому, что появляются политики и режимы, искусно использующие в своих целях эту любовь сильных мира сего к ценностному пафосу. Красивыми фразами о свободе и правах человека сегодня прикрывают что угодно: от сведения счетов между конкурирующими властными кланами и до мародерских набегов на подожженные правительственные здания. Под лозунгами свободы и демократии сегодня пытаются силой принудить народы к "сожительству" в едином государстве или "на улице" пересматривать "неудобные" итоги выборов, в итоге этим попирая и свободу, и демократию.
Очевидно, что разумная деидеологизация сферы международных отношений, с упором на поддержку подлинных достижений демократии, а не политических спекулянтов на чувствах обывателей в Европе и в США, может явно поспособствовать разблокировке многих острых тем в современной политике и продвинуть взаимное доверие на более полезный для непростого переходного периода уровень. Россия имеет в этом смысле все шансы претендовать на роль "законодателя мод".